Аман Дарга хмуро покачал головой.

— Нет. Мы сделали всё, что могли. Дальше — работа врача. — он повернулся к слуге. — Предупреди управляющего, что Бадму избили люди "Медовой лозы". Надеюсь, он придумает, где спрятать купца на случай, если они вернутся.

— Идёмте, — кивнул Бугуш. — Управляющий и его прислужники получат по заслугам. Но не сейчас.

— Это уж точно, — фыркнул Дарга. — Пока "Медовая лоза" держит город и наместник у них вместо табуретки, этому не бывать. Думаю, нужно уносить ноги, пока тот приказчик не поднял шум.

— Признаю, я поступил безрассудно, — сдержанно ответил шаман. — Но я отдал четырежды по четыре года постижению путей Последнего Судьи не для того, чтобы мириться с беззаконием этого мира!

— Я верю, что приставы Последнего Суда придут к управляющему ещё при жизни, — хмуро сказал Бугуш. — Но сейчас пора возвращаться в Речные Врата. Полагаю, вы оба не откажетесь составить нам компанию?

Четверо путников спустились к пристаням по кратчайшей дороге и, к удивлению Тукуура, никто не пытался им помешать. Он был уверен, что люди "Медовой лозы" заинтересуются дерзким офицером в штопаном кафтане и быстро выяснят, что ещё за пару мгновений до стычки он называл себя бродячим прорицателем. С другой стороны, его претензию на воинский чин молчаливо поддержали подлинные солдаты гарнизона Речных Врат, а торговцы компании слишком сильно зависели от доброй воли коменданта. Похоже, на этот раз управляющему придётся пойти официальным путём, подав жалобу выше по реке, а за время волокиты вполне можно и улизнуть из крепости.

— Что они не поделили? — на ходу спросил Тукуур у Бугуша. — Управляющий с этим купцом?

— Шелковичные плантации, — охотно ответил тот. — Личинки управляющего заразились заморской плесенью, вот он и отнимает имущество у конкурентов. Отец этого Бадмы очень удачно влез в том году в долги, а долги в Могойтине — дело такое. Если дружишь с «Лозой», за тебя вступятся. А если перешёл им дорогу — жди в гости добдобов. Говорят, местный наставник присудил старику продать не только плантации, но и старшую дочь в долговое рабство. А сын, похоже, задумал мстить. Что же, если не помрёт от побоев, может, и добьётся успеха. Помолимся за него Фениксу когда приплывём в Речные Врата!

Небольшая лодка ждала их у старого, потемневшего от плесени причала. От множества рыбацких посудин вокруг её отличала только надпись на борту "собственность армии Прозорливого". Чуть поодаль готовилась к отплытию барка "Медовой лозы". Тукуур с досадой подумал, что даже при полной загрузке десятивёсельная махина легко обгонит на реке их лёгкий челн. Следовало заранее подумать о том, как избежать ареста.

— Нохор Бугуш, в Речных Вратах ещё стоит полусотня "Снежных Барсов"? — спросил он старшего воина, когда лодка заскользила вдоль берега.

— Люди этого столичного индюка Цэрэна? Думаю, они ушли в Баянгол с флотилией временного правителя Бириистэна. Кто-то, может, и остался присматривать. Зачем они тебе?

Задумавшись, Тукуур едва не сказал, что Цэрэн мог бы подтвердить его имя и полномочия, но вовремя одёрнул себя.

— Мне не стоило бы им попадаться, — уклончиво ответил он. — Если вдруг управляющий захочет на меня жаловаться…

— Сомневаюсь. Для него мы вроде мухи — пожужжали и улетели. Из-за такого не принято переворачивать дом. Я не думаю даже, что люди "Медовой лозы" действовали по его приказу. Скорее, хотели проявить не слишком уместное рвение. Сам управляющий предпочитает сохранять в Могойтине видимость порядка, чтобы продвигать на должности своих друзей. И это возвращает нас к справедливости Среднего мира. Ты можешь знать наизусть все законы и ритуалы, но без связей дальше тебе не продвинуться. Раз за разом заросший сорной травой путь Последнего Судьи будет задавать тебе безмолвный вопрос.

Бугуш выжидательно посмотрел на Тукуура, желая, чтобы тот сам закончил его фразу. Шаман склонил голову, признавая правоту воина. Когда-то он гордился тем, что стал одним из четвёрки лучших учеников только благодаря своим знаниям, но потом узнал, что наверх его тянула невидимая поддержка Темир Буги. Собственный же отец Тукуура своей праведностью не нажил ничего кроме седых волос и мелкой должности на краю страны. Наставники сургуля, которые должны были быть образцом для юного знатока церемоний, оказались интриганами и заговорщиками. Многомудрый законоучитель — ленивым сибаритом, а посланник самого Прозорливого — циничным авантюристом, использующим власть для достижения собственных целей. Управляющий "Медовой лозы", подмявший под себя небольшой город, завершал эту галерею парадных портретов. Знаток церемоний хорошо понимал, о чём говорит Бугуш, но к огромному своему стыду не мог разделить его праведного гнева. Ведь Тукуур и сам стремился к исполнению личных целей. Стать на сторону Прозорливого и победить. Или, всё-таки, освободить из оков Дракона? Что скорее спасёт его родителей — чудо или земная власть? И может ли он, ставя семью выше государства, называть себя соратником Прозорливого? Эти вопросы жгли сердце шамана, но он понимал, что Бугуш ожидает от него других слов, и вряд ли оценит откровенность.

— Сегодняшний день спросил меня: кто осудит судей? — нехотя ответил Тукуур. — Но я напомнил себе, что Лазурный Дракон увидит их души на Последнем Суде.

— Это было нелегко, верно? — хмыкнул воин. — Нас учат смиряться и ждать загробной жизни, но наши небесные покровители — не бесплотные призраки, неспособные действовать в Среднем мире. Они хорошо знают, что суд хорош вовремя. Чем скорее будет наказан преступник, тем меньше жертв. Почему же большинство не видит высшего суда при жизни? Подумай над этим.

С этими словами Бугуш встал и сменил на вёслах своего товарища, давая понять, что разговор окончен. Тукуур уставился на речную гладь, пытаясь сложить имеющиеся у него обрывки информации. Судя по разговорам, Дарга, два его товарища и землевладелец из Оймура принадлежали к радикальной секте приверженцев Лазурного Дракона. О подводных течениях в своей вере Тукуур знал даже меньше, чем о делах слуг Безликого. Сектантами, как и колдунами, занимались Стражи, которые считали молчание лучшим лекарством от ересей, но все их усилия не могли превратить первобытный лес веры в ухоженный сад. Секты жили, передавая из уст в уста свою историю, уходящую корнями во времена до Падения Звёзд. "Наши покровители — не бесплотные призраки". Что хотел этим сказать Бугуш? В сургуле Тукуура учили, что Лазурный Дракон отдал правосудие с Среднем мире в руки Смотрящего-в-ночь и его соратников. Сектанты явно считали иначе. Верили ли они, что стражники Дракона перерождаются в Среднем мире так же, как это делает Прозорливый? Считали ли они себя воплощёнными приставами Последнего Суда? Или, быть может, во время своих странствий эти люди встречали необычных существ вроде крабов с острова Гэрэл, только носящих знаки Лазурного Дракона? Шаман вспомнил кощунственные речи человека из Оймура. "Стражи не отличают истинных шаманов от колдунов Безликого", — сказал он. Если бы кто-то сказал Тукууру такое год назад, он назвал бы такого человека глупцом. Стражи хранили чистоту веры и гармонию государства — это знал каждый. Но теперь, став врагом Ордена, шаман понял, как мало знает об этой организации, её целях и источнике её привилегий. Знал же он ровно то, что Стражи замыслили зло против Смотрящего-в-ночь. Могла ли их жажда власти простираться дальше и выше? На это у Тукуура пока не было ответа.

***

В тот самый час, когда Дарга и Тукуур вышли из дома торговца шёлком, быстроходный сампан под флагом Ордена Стражей бросил якорь в гавани Бириистэна. Стоя на носу корабля, Улан Холом рассматривал родной город, цепким взглядом отмечая изменения. Форт на краю бухты походил на раздавленный муравейник. Балки и стропила торчали вкривь и вкось из осыпавшихся стен, а вокруг суетились рабочие и солдаты. Разрушений было больше, чем помнил Холом, а, значит, городские бунтовщики всё-таки попытались устроить орденской флотилии горячий приём. Об этом говорили и корпуса трёх океанских джонок, ради которых из сухих доков вытащили, наконец, полусгнившие останки кораблей старого флота Смотрящего-в-ночь. В остальном город выглядел таким же, каким оставил его Холом, но неуловимое чувство подсказывало, что внутренне он изменился, как изменился и сам страж. Они оба — город и человек — пережили пожар и убийства, и стали жёстче, в чём-то решительнее, в чем-то — наоборот. Они оба знали, что бой можно выиграть, но в нём же легко и погибнуть.