Не дожидаясь, пока страх проникнет в сердца вчерашних крестьян, Холом взмахнул факелом и помчался через площадь к ближайшей двери. Она, конечно, была заперта.

— Прижаться к стене! — громко прошептал он прибежавшему следом бойцу. — Не двигаться! Передай следующему!

Оставив оторопелому ополченцу факел, страж словно ящерица взлетел по стене, цепляясь за каменные барельефы в виде морских растений и усатых карпов. Спрыгнув на изящный балкончик, он изо всех сил ударил сложенным веером по стеклу. Окно со звоном разбилось. Быстро просунув руку внутрь, Холом провернул ручку, распахнул обе створки и запрыгнул внутрь. Он оказался в чьём-то рабочем кабинете. Во мраке виднелись силуэты письменного стола и книжных полок. Стремительно пробежав по комнате, страж выскочил в коридор. Колдовские лампы, освещавшие Цитадель с незапамятных времён, погасли вместе с маяком. Только за углом, где, как помнил страж, на первый этаж уходила узкая лестница, горел факел. Оттуда, наконец, раздался окрик, вернее — трель племенного напева воина-островитянина. Резко сбавив темп, Улан Холом провыл-проурчал кусочек личной песни, когда-то услышанной от одного из вольноотпущенников отца. Часовой ответил недоуменным рыком и снова пропел свою мелодию, а потом, придя в себя, щёлкнул курком и выступил из-за угла. Страж резко бросился вперёд, одной рукой подбив вверх ствол огнеплюя, а другой полоснув врага веером по горлу. Выстрел ушёл в потолок, а Холом с силой толкнул раненого часового на лестницу. С приглушённым всхлипом воин покатился по ступеням, а его товарищ выскочил из-за угла, держа свой огнеплюй за ствол как дубину. Страж едва увернулся от сокрушительного удара, неуклюже отмахнувшись веером. Его удар прошёл вскользь, срезав с плеча часового несколько рыжих прядей. Мохнатый воин взвыл на весь коридор и развернулся для нового удара, но Холом успел развернуться и ударил его прямо в горловой мешок. Захлебнувшись криком тревоги, мохнатый страж осел на пол.

Не теряя времени, Улан Холом слетел вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени. Добежав до двери, за которой собрался его отряд, он сбросил на землю запиравший её брус и распахнул тяжёлые створки.

— За мной! — закричал он, не заботясь больше о тишине.

Ополченцы с нестройным рёвом ринулись за ним вглубь здания.

Холом вёл их кратчайшим путём на третий этаж, где находились орудийные казематы лицевой стороны Цитадели. Он ожидал, что немногочисленные пираты соберутся именно там, возле пушек, державших на прицеле деревню и гавань. Костры, приготовленные жёнами и дочерьми ополченцев, должны были приковать внимание захватчиков к этому направлению.

Отряд без помех преодолел лестницу, ведущую на второй этаж. Чтобы подняться на третий, нужно было пробежать половину кольцевого коридора, проходящего через всё здание. Не задумываясь, Холом повёл своих бойцов направо, через библиотеку и комнаты переписчиков. Он понимал, что книги неизбежно пострадают, но большие помещения вроде столовой и тренировочных залов дали бы огромное преимущество вооружённым огнеплюями врагам.

Примерно на полпути к лестнице они наскочили на дозор пиратов. Человек-командир оторопело вытаращился на взявшееся непонятно откуда войско оборванцев, и тут же получил в грудь метко брошенной острогой. К сожалению, его бойцы не растерялись, и дали залп из ручных картечниц перед тем, как обратиться в бегство. Холом едва успел отскочить за шкаф когда облако дроби, черепков и старых гвоздей, сердито жужжа, понеслось на бойцов первой шеренги. Строй смешался, люди кричали и падали, зажимая раны. Брат Ринчен свирепо ругался, пытаясь навести порядок.

— Холом! — прорычал его напарник-стрелок. — Ещё пара таких стычек, и нам крышка! А наверху, если я что-то понимаю, нас ждёт пара заряженных пушек!

— Есть идеи? — зло спросил юный страж. — Отступать уже поздновато!

— Здесь в стенах каналы-воздуховоды! Если сложить хороший дымный костёр, эти крысы решат, что мы подожгли здание. Они попытаются либо выйти на улицу, либо занять оборону в гимнастических залах. Там мы их и встретим!

Холом оторопело смотрел на безымянного брата. Тот мало того, что рушил дорогой сердцу стража миф о неприступности Цитадели, так ещё и предлагал…

— Ты предлагаешь сжечь библиотеку, — потрясённо прошептал он. — Вся мудрость Цитадели…

— Достанется врагу если мы сдохнем! Очнись, младший братец, и иди до конца, раз уж заварил эту кашу!

Улан Холом встряхнулся, сгоняя с себя оцепенение.

— Ты прав, — решительно сказал он, и прокричал ополченцам: — Сваливайте всё, что горит, в центре зала! Быстрее!

Хрупкие папирусы вспыхнули быстро, позволив пламени разгореться и охватить груду деревянных полок и разодранных фолиантов, политых лампадным маслом. Подливая его в огонь, Холом возблагодарил Феникса за то, что древнее освещение было слишком тусклым для работы переписчиков, и им приходилось жечь свои грубые коптилки. "И, всё-таки, какое же варварство — жечь книги, не успев их даже прочесть!" — подумал он.

Погребальный костёр знаний Ордена немилосердно чадил, выедая глаза, но проклятая кровь, подарившая стражу его способности, с рождения лишила его спасительных слёз. Именно это, а вовсе не чуткость внутреннего уха, заставила его в своё время выбрать путь ищейки-дозорного, а не воина-факельщика. Именно поэтому он дрался боевыми веерами — оружием не самым практичным, но позволявшим защитить глаза от пыли. Тихо выругавшись, Холом вытащил из шейного кошелька пузырёк с целебным настоем и, запрокинув голову, залил в каждый глаз несколько капель. Видно, отец и впрямь любил своего своенравного сына, раз не забыл передать чрез брата Ринчена это лекарство.

— Всё, довольно! — хрипло крикнул страж, отвернувшись от пылающей кучи. — Отступаем к лестнице!

Ополченцы нестройной толпой устремились прочь из горящей библиотеки. Ринчен, шедший последним, закрыл за собой дверь. На какое-то время это должно было защитить их от дыма.

Дойдя до лестницы, стражи снова построили отряд в некое подобие боевого порядка и, строго запретив шуметь, повели его в полутьму гимнастических залов. Там, как и предсказывал брат-стрелок, они встретились с отчаянно кашляющими и ругающимися пиратами. Воцарился хаос. Люди выкрикивали проклятия и имена своих близких, мохнатые рычали и завывали, глухо рявкали разряженные в упор огнеплюи. Дрались копьями и палками, орудийными шомполами и горящими факелами. Здоровенный островитянин схватил ростовое деревянное чучело, на котором тренируются мечники, и кружился с ним по залу, сбивая с ног своих и чужих, пока брат Ринчен не бросил ему под ноги обломок копья. Под конец сражения в зал проник ядовитый дым, и те, кому не повезло оказаться на полу, хрипели и давились кашлем, а оставшиеся на ногах норовили ткнуть их копьём на звук.

Холом не понимал, каким образом остался жив. Несколько раз в него целились в упор, и только нелепая случайность предотвращала выстрел. Стража чуть не зашибли чучелом, едва не утопили в едком дыму, почти проткнули костяной острогой, но каждый раз он оказывался быстрее. Быстрее всего на миг, недостаточный для птицы, чтобы взмахнуть крылом, но в конечном итоге именно эти мгновения и определяли, кто в конце боя останется на ногах. Бесконечные тренировки, которыми почти что истязали себя стражи, принесли результат. Благодаря им тройка боевых братьев сумела переломить ход боя. Они метались во тьме словно тени, рождённые брошенным факелом, появлялись из дыма как голодные призраки, одного за другим выбивая самых опасных противников и спасая ошалевших союзников, уже готовых обратиться в бегство. И когда догорели книги, когда смолкли крики и лязг оружия, Холом с удивлением обнаружил, что поле битвы осталось за ними.

Стражи выиграли бой, но едва не проиграли войну. Разгадав план Холома, пираты, отступая, подожгли бочки с порохом, заготовленные в казематах третьего этажа. Взрыв проломил древние стены и разметал по двору пушки и обломки деревянных лафетов. Надежда утопить барку с подкреплением на входе в гавань развеялась как дым от сожжённых книг. Стражам оставалось только собрать всё население деревни внутри оказавшихся не столь уж неприступными стен Цитадели и ждать появления врага.