– Если ты стараешься выжить в одиночку, какой-то мужчина делает попытку изнасиловать тебя в переходе, безумно пьяный и сильный. Он засовывает руки тебе в брюки, его пальцы внутри тебя, плечом он зажимает твой рот, чтобы никто не услышал, как ты кричишь. Может, двое парней спасут тебя, двое милых парней. Если ты живешь с кем-то еще, то тебе лучше помнить, кто главный – или он тоже попытается сделать тебе больно.
Я наклонилась ближе к лицу Райли. Он сильно зажмурил глаза.
– Я жила в доме секс-услуг. Кое-кто пытался продать меня за деньги. Поэтому я хотела умереть. Вот моя история, Райли. Когда ты расскажешь мне свою?
Я учащенно дышала. Он скрестил обе руки на своем лице.
– Райли, – проговорила я хриплым голосом. – Райли, мы должны остановиться. Ты должен остановиться. Я не хочу, чтобы ты умер, Райли. Пожалуйста, остановись. Я не хочу, чтобы ты умер. Ты остановишься?
Его голос прозвучал сильнее, чем я ожидала:
– Нет.
Я чуть не упала и, спотыкаясь, вышла из комнаты. Я стащила Блю с дивана за футболку. Она шаталась, пока искала равновесие.
– Что за черт, Чарли… что-о?
Ее волосы упали на лицо.
Я вытолкнула ее на улицу, натягивая на себя ботинки, пока она растянулась на крыльце, засовывая ноги в сандалии.
– Какого хрена? Вы, ребята, поругались, что ли?
– Я просто хочу уйти. Пошли. Пожалуйста, просто поторопись, Блю.
Я сбежала по ступенькам крыльца, глотая воздух. Я не понимала, что только что произошло, я была в замешательстве и пьяна, моя кожа чесалась.
– Мне нужно куда-то в безопасное место. Пожалуйста. Домой.
– Да, да, хорошо.
Блю застегнула джинсы и быстро спустилась с крыльца. Она все еще полусонная, пьяная.
«Я больше не хочу алкоголя. Я больше не хочу алкоголя. Я больше не хочу алкоголя. Я не хочу одиночества».
Мне пришлось поддерживать ее ровно, пока мы шли; ее тело расслаблено и похоже на желе. Я сказала тихим голосом:
– Блю, давай прекратим, давай просто прекратим все это, хорошо? Портить все, понимаешь?
– Давай, – пробормотала Блю. – Сойдет, хорошо, договорились.
– Пожалуйста.
Небо молочное от облаков. Я чувствовала сладкий запах шампуня Блю, похороненного где-то под запахом алкоголя и сигарет. От меня также не ускользнуло то, что Райли ни разу не позвал меня, когда мы уходили, и не выбежал на крыльцо.
Ком внутри меня вбирал в себя и это тоже, добавляя к общей куче.
Утром я шла с двумя чашками кофе из кафе в конце улицы, моя голова раскалывалась после вчерашнего, я смотрела на стену лестничной клетки. Блю была права; она отштукатурила все отверстия и трещины, ошкурила их наждачной бумагой. Стена гладкая и чистая. Кажется, Блю гордилась собой.
В вестибюле здания пахло чистотой; Блю стояла с мокрой тряпкой и ведром, когда я вернулась с кофе. Днем раньше она поработала со стенами; теперь отмывала коридор и вестибюль, чтобы придать хороший вид паркетному полу и посмотреть, чем лучше его ошкурить. Она выглядела на удивление свежей после долгой ночной пьянки.
Я не думала, что она помнит прошлую ночь. Не уверена, что и Райли не помнит. Я собрала все свои силы, когда ходила за кофе, чтобы не отправиться в противоположном направлении, не повернуть за угол, не подняться на его крыльцо и…
Немного пота блестело у нее на лбу.
– Чем можно заниматься, когда английский – твой основной предмет специализации? – спросила Блю. – По всей видимости, этим. Она засмеялась, сделав забавное лицо. И вдруг резко произнесла: – Висконсинский университет в Мэдисоне. Я не полная неудачница, Шарлотта.
– Я знаю, Блю. Думаю, это довольно круто.
– У тебя сегодня важный день! Ты волнуешься? – Она взяла одну из чашек с кофе и с удовольствием начала пить его маленькими глотками. – Боже, моя голова…
Я кивнула:
– Да. – Я стараюсь думать об этом, чтобы прогнать мысли о Райли. – Да, я действительно очень волнуюсь.
– Здорово. Так и должно быть. Встретимся здесь позднее и пойдем в галерею вместе?
– Да, само собой. Я пойду вздремну перед работой, хорошо?
Блю жестом показала мне «до скорого», и я направилась наверх в комнату. На самом деле у меня желудок весь был словно завязан в узлы. Я все еще расстраивалась из-за ссоры с Райли и гадала, придет ли он хотя бы домой или позже на выставку. Я чувствовала некоторую незавершенность с ним, и мне это не нравилось.
Я отработала с пяти до семи, а потом Темпл сказала, что я могу идти на выставку. Она попросила Таннера поработать за стойкой, пока она занимается с машиной для эспрессо. В кафе столпились посетители – в самых безумных костюмах, с темными лицами, похожими на смерть. Джули на улице разливала теплый сидр из гигантского жестяного бочонка.
Таннер установил кофейники на прилавок для кондитерских изделий, вместе со стопками стаканов навынос и коробкой для денег. Темпл напечатала большую вывеску: «Кофе в Вашу честь, 1 доллар». Линус стояла за грилем, Рэнди заменяла меня с посудой и контролировала еду.
– Все в порядке, – заверила Темпл. – Мы справимся. Ты иди, не ударь в грязь лицом, девочка.
На улице творилось полно сумасшествие в честь Дня поминовения или Dia de los Muertos. Исполнительницы танца живота, дети и взрослые, одетые в черное, с лицами, разрисованными, как черепа; у маленьких детей к спине привязаны тонкие золотистые крылья. Огнеглотатели, артисты на ходулях, волынщики в юбках. Шум впечатлял, каждый звук перекрывался звучанием больших японских барабанов. Люди несли гигантские скелеты на палках с цилиндрами, свисающими с черепов. Одна женщина была одета во все черное, ее лицо раскрашено, как золотистый череп, глаза, подведенные черным, похожи на впадины. Она держала черный зонт с миниатюрными черепами, свисающими с краев. Группа людей в белых струящихся мантиях с раскрашенными, как сахарные черепа, лицами (то, что Темпл пришлось показать мне на телефоне: лицо красят в белый цвет, а потом покрывают цветными узорами, имитирующими цветы) держали змею из папье-маше длиной в двадцать футов над головами. Офицеры полиции и полицейские машины, люди в масках, люди с разными видами инструментов, как будто обкуренные, бродили, не разбирая дороги. Я высматривала шпану из «Дэйри Квин» – они тусовались напротив «Гудвилл», курили и сурово смотрели в толпу. Их лица тоже выкрашены в белый цвет, а глаза обведены черным. Девушка узнала меня и слегка высунула язык из пурпурных губ.
Я держалась тротуара на противоположной стороне улицы, плавно двигаясь между людьми. Звуки толпы, различных барабанов и музыки оглушали. Полиция стояла по краям шествия, стараясь удержать всех в пределах улицы, но это было трудно; люди забирались вглубь и вылезали, кричали и смеялись. Повсюду мимы, артисты и палатки ремесленников. Огнеглотатели прошли мимо, и я открыла рот от изумления, когда женщина остановилась прямо напротив меня и медленно втянула огонь себе глубже в горло. Потом выпустила его, плюнула и убежала прочь. Я пробралась через подземный переход и спаслась на другой стороне улицы, оторвавшись от толпы людей, и пошла домой. День поминовения с криками и барабанами плелся сзади.
Блю не оказалось в моей комнате, хотя ее одежда была разбросана на матрасе, а воздух наполнен сигаретным дымом. Я заворчала из-за грязного бардака, который она оставила после себя: полные пепельницы, бокалы с помадой по краям, смятые пакеты из магазина деликатесов в конце улицы. Небольшие куски салата-латук и помидора раскиданы по ковру. Пятна от плевков зубной пасты прилипли к краям раковины. С минуту я, не отрываясь, смотрела на модный телефон Блю на карточном столе; внизу экрана трещина, похожая на паутину, как будто кто-то кинул его. У меня в желудке появилось странное ощущение. Блю всегда очень аккуратно обращается со своим телефоном.
Теперь, осматривая всю квартиру, весь бардак целиком, я пришла к мысли, что что-то не так, что-то случилось. Где Блю? Может, у Райли. Я перевела дыхание, стараясь не давать волю еще одному странному чувству. Может, Блю просто услышала плохие новости и закатила истерику? Я разрывалась между желанием бежать к Райли прямо сейчас и проверить, там ли она, и приготовлениями к выставке. Я сделала несколько дыхательных упражнений «воздушные шары». Нужно собраться. Блю, наверно, разозлилась по поводу какой-нибудь глупости. Я собралась, а потом направилась к Райли.
