Она шлепнулась на футон и заерзала ногами.

– Кто-нибудь, пожалуйста, снимите с меня туфли.

Я сдернула с нее туфли на танкетке, пугающей своей высотой, и кинула их в угол.

– Выключи свет. Это лампа просто убивает меня.

Я пошла в туалет, почистила зубы в темноте, побрызгала водой на лицо, натянула трусы и футболку. А потом вернулась, посмотрела на Блю, свернувшуюся калачиком на моем футоне, и упала рядом с ней. Я отодвинула ее бедром. И на меня накатила неожиданная волна тоски по Эллис, по тому, как мы с ней сворачивались рядом на ее кровати, разговаривали шепотом, ощущая теплое дыхание друг у друга на щеках. Я осторожно прижалась бедром к Блю. Она очень теплая.

В конце коридора слышно бормотание телевизора.

– Чарли, что рок-звезда говорит тебе про твои шрамы?

Я закрыла глаза.

– Что ты здесь делаешь? – спросила сонным голосом Блю. – Возвращайся к своему парню.

– Нет.

Блю помолчала какое-то время.

– Тебе не нужно беспокоиться из-за меня или еще что. В смысле, я люблю флиртовать, мне приятно, но я не… я бы никогда… я наполовину играю, все, что говорю, понимаешь, Чарли?

Она потянула к себе одеяло и перевернулась к стене.

– И знаешь что, – продолжила она, и ее голос стал еще более сонным, но упрямым, – девушка может прикасаться к гитаре своего парня, понимаешь. Ты злилась на меня, что я поиграла на ней, и я готова поспорить: ты никогда даже не думала о том, что тебе позволено брать ее, но это так. Он не бог какой-нибудь.

Ее очевидная правота меня задела. Я не знала, что ответить, поэтому промолчала. Когда ее дыхание стало тяжелым, и я решила, что Блю уснула, и сама почти провалилась во тьму, она неожиданно пробормотала:

– Эй. Напомни мне. У меня есть кое-что для тебя. От Луизы.

Наутро Блю бледная, как простыня, но веселая, энергично глотала кофе, который я купила для нее в кафе в конце улицы. Она мылась в крошечной ванной, пока я мыла несколько чашек в раковине. Блю не такая стеснительная, как я; я увидела ее прошлое, когда она откинулась назад, и вода плеснулась ей на грудь. После этого она приняла свои лекарства, одно за другим и выстроила выписанные пузырьки на подоконнике. Я вспомнила ее письмо, в котором она писала, что принимает много лекарств.

– Мне нужно заправиться после вчерашнего. – Блю натянула футболку. С коротким рукавом. Шрамы от ожогов на ее руках выглядели аккуратными и точными. – И газировку. Например, гигантскую кока-колу.

Я показала на ее футболку, руки.

– Ты не… я хочу сказать, а если кто-нибудь увидит?

Блю нахмурилась:

– Какого черта мне беспокоиться, что кто-нибудь увидит, Чарли? Вот оно. Вот я. – Она дернула меня за рубашку с длинными рукавами. – Ты собираешься прожить всю жизнь вот так, в темноте? Лучше показать все откровенно. И знаешь, что меня очень сильно бесит? Если у парня шрамы, то начинается дерьмовая демонстрация героизма и все такое. Но если у женщины? Мы просто отвратительные уродины. Взять твоего парня. То есть, я не хочу никого обидеть – он мне нравится, это его очаровательное бунтарство, которое всех привлекает, но у него большие проблемы. – Она пила и жестикулировала. – И почему ты не рассказала ему про больницу и про то, что жила на улице? У него могут быть проблемы, а у тебя нет?

Ее слова вылетели с яростным напором, захватив меня врасплох.

Я чувствовала, что вот-вот расплачусь.

– Не знаю, – я с трудом сглотнула. – Я просто хочу купить что-нибудь поесть, ладно? Мы можем это сделать?

Я нащупала деньги в своем кармане, но Блю опустила мою руку.

– Не надо. Я заплачу. Прости. Правда. Все хорошо.

Она надела свою сумку через плечо.

– Давай пойдем быстрее. Если я не выпью газировки в ближайшее время, меня стошнит.

Блю купила нам омлет, буррито с мелко нарезанным картофелем и зеленым перцем чили и газировку со льдом. В закусочной она набросилась на еду и язвила, шепотом обсуждая большую задницу официантки, отпускала сальные шуточки по поводу солонки и перечницы в форме кактусов сагуаро. Она заказала еще одну газировку и булочку с корицей, глазурь от которой прилипла к ее верхней губе.

Мы разглядывали товары в стильном магазине париков на «Конгресс». Блю купила серьги с перьями и примерила разноцветные причесанные парики. Мы бесцельно гуляли по центру, заглядываясь на витой, похожий на торт фасад собора Сент-Огастин, на изящную одинокую гробницу Эль-Тирадито-Уишинг-Шрайн c грудой потухших veladoras. Блю долго всматривалась в углубления в тусклой крошащейся стене, на просьбы и дары, оставленные людьми, на осевшие свечи, на затвердевшие блеклые фотографии. Я потрогала пустое углубление. Может, стоит принести сюда фотографию Эллис? Я провела пальцами по гладким камням.[12]

По дороге домой Блю была молчалива. Я вдыхала воздух начала ноября, смотрела в широкую бесконечную синеву неба. В Миннесоте в это время года все листья уже на земле, и небо серое – природа готовится к зиме и холодам. Возможно, уже пару раз выпадал снег. Но здесь все состоит из синего неба и бесконечного тепла.

В комнате Блю устроилась в мягком кресле с телефоном, печатая и листая. Когда я мимоходом спросила ее, на сколько она приехала, ее глаза затуманились.

– Я думала, что сказала тебе, – мне некуда идти, Чарли. Ты счастливая, что живешь тут. Это так здорово. Посмотри на это чертово солнце, даже зимой! Здесь сейчас двадцать три градуса тепла. – Она опустила голову. – Ты не хочешь, чтобы я тут оставалась, Чарли?

Хочу, но не хочу, но хочу, но не хочу.

Я поменяла тему разговора:

– Как там остальные в Крили?

Блю покачала головой:

– На самом деле я не знаю. Я не поддерживаю связь. Айсис выписали после тебя. Луизу никогда не выпишут, эту дубину тупоголовую. Клянусь, она или умрет, или будет там пожизненно. О, черт!

Блю вскочила с кресла и начала рыться в своей спортивной сумке, пока не нашла что-то. Она протянула мне десять черно-белых тетрадей, связанных красной лентой.

– Луиза просила передать их тебе.

Они тяжелые. Я представила Луизу, ее вьющиеся золотисто-рыжие волосы, ее улыбку, когда я спросила, что она все время пишет в этих тетрадях. «Историю моей жизни, Чарли».

– Ты не посмотришь, что там? – поинтересовалась Блю.

– Может, позже.

Я просунула их в свой рюкзак. Не похоже, чтобы Блю развязывала ленту, но все же. Я не хотела оставлять их тут. Может, там внутри вещи, которые Луиза предназначала только для меня. Может, я просто хочу, чтобы она писала для меня…

Блю снова угнездилась в кресле.

– Джен С. написала мне эсэмэску. Дули бросил ее. Она упустила какую-то стипендию по баскетболу и у нее рецидив, но родители пока не знают.

– Ты говоришь с кем-нибудь? – спросила я. – Я имею в виду, ходишь на собрания и все такое?

Блю сделала большой глоток пива, которое купила по дороге домой.

– Hе-а, мне нечего больше сказать. А ты?

– Я какое-то время переписывалась с Каспер, но в последнее время она больше не отвечает.

– Ты всегда была ее любимицей. Мы все это знали. Хорошенькое дельце.

Блю резко встала, начала вытаскивать одежду из спортивной сумки и раскладывать ее на футоне.

Я медленно застегнула молнию на рюкзаке.

– Каспер все нравились, – спокойно заметила я, но слова Блю заставили меня почувствовать вину. Может, самую малость я была любимицей Каспер, ее особым проектом.

– Нет, это не так. Я ей никогда не нравилась. Думаешь, она присылала мне письма после выписки? Нет.

Блю повернулась ко мне спиной, завязывая волосы в пучок. Сзади на ее шее ласточка, откормленная и приунывшая, смотрела на меня.

Чтобы разрядить обстановку, я спросила, чем она займется, пока я буду на работе. Блю пожала плечами, шаркая на кухню.

Когда я увидела, как она сталкивает бутылку с подоконника, ополаскивая стакан, мне захотелось сказать «Прекрати». Но кто я такая? Я точно так же запуталась.