Темпл и Рэнди заметили мое выражение лица.

– Ой-ей, – произнесла Рэнди спокойным голосом. – У кого-то приступ ревности.

– Не волнуйся об этом, Чарли, – Темпл погладила меня по плечу. У нее сегодня на обеих руках были татуировки хной, витой узор огибал суставы пальцев. Крохотные колокольчики свисали с ушей и звенели, когда она трясла головой. – Между ними ничего нет. Она играет здесь с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать.

Линус вышла из задней части кафе, вытирая руки полотенцем. Ее глаза загорелись, когда она посмотрела на сцену.

– Боже мой! Класс. Ты еще не слышала Рейган? Она сразит тебя наповал. Райли обожает ее.

Темпл продолжала гладить мое плечо. Райли никогда не говорил мне про эту девушку.

– Дамы и господа, – объявил он в микрофон, – пожалуйста, поприветствуйте возвращение любимого трубадура «Тру Грит», нашу девушку из долины с грустными глазами, Рейган Коннор.

Кафе наполнилось аплодисментами. Когда зал замолчал, она прямодушно атаковала акустическую гитару золотистого цвета, ее пальцы летали. Она стояла так, будто играла в гляделки с бульдозером, ноги крепко держались на сцене, одно колено согнуто. Ее голос оказался пронзительным, высоким и божественным; она владела им достаточно хорошо, чтобы внезапно переходить с шепота на возрастающий лай.

«Ты не можешь меня сломать, – пела она. – Ты не можешь опустошить меня до конца».

На поношенной сцене в приглушенном свете Рейган выглядела восторженно вызывающе, и в ее словах звучала грубая девичья надежда. Зрители восхищены. Некоторые закрыли глаза. Я посмотрела на нее, и меня наводнила зависть. Она моя ровесница и такая смелая… Кажется, ей не важно, что о ней подумают. Ее голос звучал угрожающе и мягко, заливая всех присутствующих.

Рейган приводила всех в восторг; я видела, как зрители один за другим влюбляются в нее.

«Ты не можешь разбить мое сердце, – плакала она, неистово и с придыханием. – Ты не завладеешь моей душой. Все, чего я достигла, все, что я имею, – мое. Все, чего я достигла, все, что я имею, – мое».

Когда она закончила, зрители ревели; даже хип-хоп-поэт кричал:

– Охренеть! Это что-то!

Райли свистел с двумя пальцами; его глаза горели диким огнем. Я перевела взгляд с Райли на девушку и обратно, беспокойство звенело внутри меня.

Я всегда теряю все самое нужное…

Приземистое складское помещение теснилось на самом краю центра города, за сверкающими зданиями, которые возвышались и господствовали на горизонте. Грузовики-пикапы и велосипеды застревали в глубоком гравии. На двойной входной двери висела вывеска, написанная от руки, с перечислением художественных студий и трех галерей. Я еще раз посмотрела на рекламное объявление в еженедельной газете Тусона.

Линус ходила со мной купить папку для работ – большой красивый конверт из кожи. Я использовала последние деньги, заработанные вместе с Эллис. Линус присвистнула, когда я вытащила банкноты, но я не сказала ей, откуда деньги.

Райли я тоже не сказала, что приходила сюда. Я видела, как он радовался присутствию Рейган на живом концерте. И пока мы шли домой, он говорил, насколько красив ее голос, а я думала, что не посещала занятия у Ариэль, поскольку не хотела проводить время вдали от него, и это разбудило что-то яростное в моей душе.

Я видела Рейган, ее уверенность в себе. И мне захотелось того же. Я желала стать такой же.

Я сделала глубокий вздох и зашла в здание.

Коридор пыльный и захламленный. Двери некоторых студий открыты. В одной из них низкорослый мужчина ударами наносил желтоватую краску, двигаясь поочередно вверх и вниз по пустому белому холсту. Его комната – беспорядочное нагромождение банок с краской, свернутых холстов, емкостей с мутной жидкостью, книг. Женщина в соседней комнате склонилась над высоким столом, ее лицо очень близко к бумаге, на которой она рисовала. Усики паучника свободно свисали с верхней части ее книжного шкафа. Из колонки у ее ног звучала сальса. Другие двери закрыты; за ними слышались громкие удары, жужжание и звуки шлифовки. В воздухе пахло машинами, гипсом и чем-то масляным одновременно.

В галерее, расположенной в конце коридора, просторно и пусто, я слышала эхо своих шагов, пока шла по сверкающему деревянному полу. Окон нет; стены ярко-белые и пустые. Какой-то парень, немного старше меня, сидел за длинным столом около стены. Когда я подошла ближе, то увидела, что стол – это старая дверь, прибитая к деревянным брускам. Парень печатал без остановки на клавиатуре. Он был одет, как Бивер Кливер из того старого сериала.

– Да? – произнес он четко. В его голосе не было раздражения, но чувствовалось снисхождение. Он посмотрел на мою папку с работами. – Вы хотите подать работы на рассмотрение?

– Да.

– Ой-ей. Мы не принимаем в таком виде. Нам нужен цифровой формат. В смысле, работы, присланные по почте или на сайте. Кто-нибудь может вам помочь сделать фотографии или вы сами, отсканировать их и прислать?

Парень снова начал печатать, но смотрел на меня, пока его пальцы отплясывали.

Я покачала головой:

– Нет, я просто думала…

– Нет, извините, вы должны следовать инструкциям по предоставлению работ.

Он повернулся назад к монитору.

В разочаровании я повернулась, собираясь пойти домой и думая о том, что повезу велосипед, вместо того чтобы ехать на нем. Мне было трудно ехать и одновременно держать папку с работами. Рука вспотела, пока я прижимала папку к двигающимся ногам.

– Эй, привет, что у вас?

Друг Ариэль, художник, сжимал в руках пачку бумаг и спортивную сумку, тяжело дыша. Тони Падилла с художественной выставки.

– Я вас знаю. Ариэль указала мне на вас во время моей выставки. Девушка, одетая как фермер. Вам они понравились? – Тони выжидающе улыбнулся. – Мои работы?

Я проглотила слюну, обдумывая. Пучки темных кудрявых волос виднелись в его ноздрях.

– Не очень.

Он засмеялся и положил свои бумаги и сумку.

– Вам они не понравились. Это хорошо! Нам ведь не всегда нравится то, что мы видим, правда? Всегда нужно так отвечать. Можно я посмотрю, да? Я вижу, вы рисуете в традиционной технике. Скучаю по временам, когда возил с собой папку с работами.

Тони вытащил папку из моих рук.

Он развернул папку и встал на колени, чтобы посмотреть. Сегодня на нем нет элегантного костюма. Он одет в шорты цвета хаки и сандалии «Биркенсток» с носками, а также футболку с изображением кролика и пятнами пота. Его волосы не завязаны в хвост, а разбросаны по плечам, как черный веер с расползающимися белыми прядями.

– Вы хотите оставить работы на рассмотрение?

– Да, но тот парень…

– Аарон, мой стажер. Это моя небольшая галерея. На этот раз мне хочется разместить здесь несколько новых работ молодых художников. Они, как правило, интересны на свой лад, понимаете? – Тони рассматривал портрет Мэнни. – У вас есть разрешение от моделей?

– Что?

– Бланки разрешения на публикацию. Если люди позируют вам, они должны подписать бланки, соглашаясь на публичную демонстрацию ваших работ. Аарон, распечатай несколько образцов бланков разрешения. У вас есть резюме?

Я покачала головой, и он засмеялся.

– Вы не посещали мои занятия, ведь так? В ваших работах много мастерства, и одновременно они немного странные. Но мне нравятся. – Тони всмотрелся в рисунки поближе, убирая очки с лица. – Ваши работы приняты. Оставьте их тут. Мне предстоит часами просматривать видео и фильмы и делать инсталляцию детской спальни. И один нудист. Но ни одного рисунка. Ни одной картины. Вы, теперешняя молодежь. Если вы не можете посмотреть это, пройтись через это или посидеть на этом, то вы не хотите это делать.

Он аккуратно застегнул папку на молнию и передал ее Аарону, который стрельнул в меня вопросительным взглядом, протягивая бланки разрешений.

– Антонио Падилла. Тони.

– Чарли.

Я ощутила его мягкую и гладкую руку в своей, у него чистые конусовидные ногти и серебряный браслет, который ударялся о косточку запястья.