Майки откашлялся:

– Чарли, я больше не пью и все остальное. Теперь я веду правильный образ жизни. Я думаю, что ты должна это знать. Я просто хочу прояснить это прямо сейчас.

– Хорошо, – произнесла я медленно и вроде как с благодарностью. Я и не думала возвращаться ко всему этому тоже, и если Майки чист, мне даже будет легче.

– Я тоже на самом деле не могу пить и все такое. Мне врач запретил. И в больнице все было в порядке. Там было не так плохо. В любом случае я чувствовала себя там в большей безопасности.

Майки заметно расслабился.

– Это хорошо, – сказал он, – это действительно здорово, что ты не пьешь. Когда я перебрался сюда, я так устал от всего этого дерьма. Все, что я хотел, – это начать новую жизнь. Я имею в виду, мы потратили столько времени впустую там, дома, понимаешь? Мы постоянно болтались без дела.

– Я знаю. Хотя были и приятные вещи, – улыбнулась я.

– Ага, но иногда нужно все это отпустить, если хочешь двигаться вперед, верно? Ты знаешь, что Малыш Дэнни завязал с наркотиками?

– Ты шутишь?

Я вспомнила, что дела у Малыша Дэнни шли все хуже и хуже: он мог часами ходить по Райс-стрит, разыскивая мужчину в черной куртке из искусственной кожи с фиолетовой окантовкой. Отыскав его, он расслаблялся, словно младенец, и лежал в ленивой позе на траве Парка Мерс рядом с мелководным прудом, а солнце освещало его обмякшее лицо.

– Честно. Я разговаривал с его мамой, когда приезжал на Рождество. Он провел полгода в каком-то реабилитационном центре на севере около Баундари-Уотерс, расположенном в лесу, там они сами рубили дрова для отопления и выращивали кур, чтобы были яйца и мясо. Чумовая вещь, но он это сделал. Уже почти год, как он чист. Сейчас работает с пожилыми людьми, вроде как заботится о них. Кормит и все такое. В Дулуте.

Я попыталась представить себе неуклюжего Малыша Дэнни, который кормит старичка овсянкой с ложечки или меняет подгузники, но не смогла. Я видела его только под кайфом, или грустного, или избивающего кого-то в переулке после концерта.

– Это возможно, Чарли. Понимаешь? Ты сможешь изменить свою жизнь, если захочешь.

Я осторожно кивнула, поскольку не была уверена, что это возможно или даже что я способна это сделать, поскольку я постоянно все порчу. Майки улыбнулся, вытащив деньги из кармана и подсунув их под тарелку. Мне жаль, что он это сделал. Мне было очень и очень легко разговаривать с ним здесь, наши слова медленно текли, подобно воде.

– Что же, – произнес он медленно. – Мне не нравится то место, где ты живешь, но обо всем по порядку, идет? Тебе нужно на чем-то спать. У меня нет машины, и это означает, что нам придется побегать. Ты готова к беготне? Похоже, пешие прогулки тебе не повредят.

– Эй! – крикнула я, и мое лицо слегка покраснело. Я поняла, что он смотрит на мое тело, это меня пугало и в какой-то степени дарило надежду. Я поерзала на стуле. Он считает меня слишком толстой? – Нам не разрешалось делать упражнения. И еда была очень крахмалистой.

– Я просто поддразниваю, – улыбнулся Майки. – Тебе идет немного набрать вес. Ты всегда была чересчур костлявой.

Мы встали из-за стола. Он потянулся, и толстовка с капюшоном задралась вверх. Его живот был загорелым и мускулистым, с пирсингом в виде серебряного кольца. У меня возник внезапный порыв положить руку на его обнаженное бедро, почувствовать тепло его кожи. Я почувствовала, как мое лицо опять заливается краской. Вот бы узнать наверняка, думает ли он то же самое обо мне?

Мне вдруг захотелось спросить о компакт-диске на его крыльце, о конверте с фиолетовой надписью. Я совсем забыла о том, что у Майки может быть девушка. И уже собралась задать этот вопрос, как он подошел ко мне ближе и тихо произнес:

– Покажи мне.

Я поняла, о чем речь. И вздрогнула от волнения. Я не знала, что он скажет, но все же медленно задрала один рукав трикотажной кофты, потом другой. Сейчас почти стемнело, белые лампы, свисающие с крыши веранды отбрасывали такой же неяркий свет, как и снег, который я оставила там, в Миннесоте. Майки глубоко вздохнул, теплое дыхание окутало мое лицо. Его глаза наполнились слезами, когда он посмотрел на мои шрамы. Я одернула рукава вниз.

– Время вышло, – быстро проговорила я. Я прекрасно осознавала, как близко мы стоим друг к другу, и его губы находились рядом с моими.

Что бы он сказал, узнав, что у меня еще больше шрамов на ногах?

Майки вытер глаза ладонями.

– Всего стало слишком много, – попыталась объяснить я.

Он промолчал.

Каспер не раз повторяла: «Ты должна разговаривать, Шарлотта. Ты не можешь молчать».

– Это то, о чем я говорила, – продолжила я, выдавливая из себя слова. – Как будто все стало очень тяжелым, понимаешь? Я больше не могла это выдерживать.

«Я так сильно скучала по Эллис и так злилась на нее, и это была моя вина. И потом был этот дом, Майки, этот по-настоящему плохой дом».

Но это осталось невысказанным.

Он покачал головой. Мы смотрели друг на друга в упор.

– Хорошо, тогда постараемся, чтобы это было маленькое, договорились? Одно дело за раз, – предложил он.

– Маленькое, – я осторожно проверяла это слово. – Маленькое.

Мне понравилось его звучание. Ничего, что я не могла бы унести в обеих руках за один раз. Маленькое.

Мы одолжили пикап у его полного друга, Роллина, который жил на Евклид-авеню. Со всех сторон вокруг университета были навалены в кучу или сложены неустойчивыми грудами на тротуаре у многоквартирных зданий и студенческих общежитий письменные столы, матрасы, столы.

– Сейчас удачное время. Все съезжают, потому что начинаются летние каникулы. Выбрасывая при этом вполне хорошие вещи.

Мы нашли алюминиевый мусорный бак с изображением супергероев «Дикие кошки», квадратный вентилятор, тостер в черно-белый горошек, кувшин для воды, небольшой приставной стол. Потом мы медленно поехали вниз по переулку, когда обнаружили двуспальный футон, вклиненный между журнальным столиком со стеклянной столешницей и грудой обрамленных постеров ресторана «Хутерс». Майки проверил, не прожжен ли он сигаретами. Я попыталась пошутить, говоря, что это не так уж важно, учитывая, что мне приходилось ночевать в подземном переходе, но он лишь состроил гримасу.

Он сбегал вниз по улице в свою квартиру за веревкой, чтобы связать скрученный футон. От футона пахло пивом и сигаретами. Я устала и начала тереть глаза, когда услышала звук шаркающих шагов.

Это Райли с холщовой хозяйственной сумкой в одной руке и сигаретой в другой. Сейчас почти полночь, но на нем солнечные очки. Он обратил внимание на футон и другие вещи в пикапе.

– А, – произнес он хриплым голосом немного неразборчиво. – Отличное время года для дорожной мебели.

От света уличного фонаря его лицо казалось желтым и землистым.

Он поднял солнечные очки вверх на голову.

– Что я тебе говорил о прогулках по переулкам? – спросил он, бросая окурок на дорогу. Он достал бутылку пива из сумки, открыл крышку с помощью пряжки ремня и наклонил ее в мою сторону.

Я покачала головой, тогда он пожал плечами и начал пить сам. Теплый огонек мелькнул в его глазах. Он улыбнулся – и мое лицо вспыхнуло, как будто мгновенно загорелась крохотная контрольная лампа внутри меня. Он подвинулся ко мне так близко, что я ощутила его дыхание на своих губах, почуяла резкий запах пива, когда он шепотом произнес:

– Я тоже чувствую это.

Шорох гравия выбил нас из этого состояния: Майки медленно бежал по переулку, веревка раскачивалась у него в руке. Я ущипнула себя за ноги через карманы, чтобы остановить бешеное биение своего сердца.

Майки увидел нас и внезапно остановился, глядя то на Райли, то на меня.

– Привет, – произнес он запыхавшимся голосом, – Райли. Как дела?

– Майкл, – Райли отхлебнул глоток пива. – Все хорошо. Как прошло турне с Кэт Фоли?

– Офигенно, – ответил Майки и громко прокряхтел, затягивая веревку вокруг футона. – Собирали огромные толпы на востоке страны. ДеВито был за то, чтобы устроить концерт в Бостоне. Эй, это моя подруга Чарли. Чарли, это Райли.