Я отперла дверь и распахнула ее без усилий. Коридор пуст. Там ощущался запах сигаретного дыма. На моей стороне три двери, и три – на противоположной. В конце коридора дверь в туалет. Она закрыта, хотя все равно там слышалось какое-то кряхтение. Я закрыла свою дверь и быстро спустилась вниз по лестнице, радуясь, что свет в коридоре работает.

Я зашла к Леонарду, он вручил мне молоток и гвоздь. За запасную лампочку я предложила ему четверть доллара, и он взял деньги с ухмылкой. Вернувшись в свою комнату, я вкрутила лампочку.

Потом вбила гвоздь в стену и повесила над ванной блестящий крест с черепами из дома Ариэль.

Я придвинула зеленое кресло к двери и проверила задвижку, затем легла на пол, головой на рюкзак. Посчитала про себя: у меня было девятьсот тридцать три доллара из денег, заработанных с Эллис. Я заплатила Леонарду всего пятьсот девяносто пять долларов за аренду и депозит, итого у меня осталось триста тридцать восемь долларов. Мне было страшно и грустно отдавать столько денег за раз и прощаться с нашей с Эллис мечтой.

Но у меня наконец есть свое личное пространство. Я не в переулке, не в подземном переходе, не в протекающем холодном фургоне и не в красной комнате в ужасном доме. Я здесь.

Я не чувствовала грусти. И не была напугана. На данный момент я чувствовала что-то вроде ликования.

Я обняла себя, слушая, как живет своей жизнью эта грязная комната, крики на улице, приглушенные голоса из других помещений, шум телевизоров, треск радио, вой сирены за несколько кварталов отсюда, и мне на ум пришли слова: «Моя комната». Моя «комната».

Рано утром я проснулась от громкого топота за дверью. Снова и снова дверь в конце коридора открывалась, хлопала, слышался звук мочеиспускания или вздохи, потом смывалась вода, затем еще топот. Я легонько потерла глаза. Рука стала соленой, и я ощутила в ней песок.

В ванне нет смесителя с душем. Я освободилась от одежды, пока набиралась вода. Куда только я ни смотрела, но не на свое тело: на крючки комбинезона, на пятна, покрывающие блузку. Мне не по себе было просто стоять, пока наполнялась ванна, поэтому я залезла в нее и села. Я почувствовала прилив благодарности за теплую воду. Я намылила голову жидким мылом с лимонным запахом из библиотеки, потом закрыла глаза и полила водой бедра, живот, грудь и лицо. Напоследок, когда почувствовала себя чистой, я опустилась спиной вниз и погрузила голову в воду, наслаждаясь тишиной.

Когда я уже собралась вылезать из ванны, то поняла, что у меня нет полотенца. Надо добавить его в список необходимых вещей.

Я как могла, стряхнула с себя воду руками. Волосы не вызывали беспокойства – они еще слишком короткие. Затем выбрала чистую рубашку с длинными рукавами из стопки Таниной одежды и нырнула в свой комбинезон. Я чуть не забыла запереть дверь, отправляясь на работу. Мою дверь.

На следующий день после работы, когда я дремала на полу, используя рюкзак вместо подушки, я услышала тихий стук, раздающийся из коридора. Сначала я подумала, что это телевизор в одной из соседних комнат. Затем поняла, что это не так – кто-то стучался в мою дверь. Я встала, схватив на всякий случай погнутую вилку из рюкзака. Осторожно отодвинула зеленое кресло с прохода, слегка подергала дверь и чуть-чуть ее приоткрыла, оставив цепочку в замке. Потом выглянула.

Человек со светлыми дредами широко улыбался мне, прижав лицо к щели. Вилка со звоном упала на пол. Мое сердце начало бешено колотиться.

– Чарли Дэвис, – тихонько проговорил Майки нараспев. – Это ты. Ничего себе!

Я распахнула дверь, мое лицо уже стало мокрым от слез.

– Майки, – прошептала я, зарываясь в него лицом. – Ты правда здесь! Наконец-то ты здесь.

Он крепко обнял меня, и мы повалились на пол, смеясь и плача. Это такое облегчение – чувствовать объятия, ощущать, как руки обхватывают мое тело и задевают живот. Его ноги были сзади меня, а лицо уткнулось в шею и впитывало мое тепло, мои слезы.

– Эй, ну все, теперь все в порядке, – прошептал Майки ласковым голосом мне на ухо, прикасаясь сухими губами к моему виску. Он гладил меня по спине, убаюкивая, прижимал подбородок к моей голове, его щетина застревала в колючих прядях моих волос.

– Я скучала по тебе, – проговорила я.

– Я тоже, – отозвался он.

– Я виновата.

– Нет, – возразил Майки, – нисколько.

– Я не ответила ей, – сообщила я, и текст Эллис начал медленно всплывать в моей памяти, слово за словом: «Очнь бльно. Ты никогда не гврила, что настолько больно. Невыносимо». Я увидела его, и все вернулось ко мне. До этой эсэмэски я не виделась с ней почти три месяца. Я смотрела не отрываясь на светящийся желтым текст, а потом перевернула телефон экраном вниз на кровати, используя всю свою злость на нее, чтобы стать жестокой. А когда проснулась на следующее утро, мама стояла в дверях, произнося мое имя странным голосом, с трясущимися губами.

Я лежала вместе с Майки на полу на краденом клетчатом одеяле и думала о снимках, сделанных внутри волны. О тех, что с серферами в гладких костюмах, плавающими на досках вдоль побережья в туннеле воды с широко открытыми глазами. Я думала, что они чувствуют себя защищенными внутри этой спирали воды, внутри внезапной тишины мира, даже если это всего на несколько минут. Сейчас я чувствовала себя так же в своей маленькой, плохо освещенной комнате: все, что я делала, кем притворялась за прошедший год, за прошедшие недели, смыло водой, и я стала чистой и готовой войти в новый мир.

– Ну, давай же. Расскажи мне. Что они сказали тебе там? Есть ли какое-то название этим… твоим? Случаям с порезами.

Майки пристально посмотрел на меня. Когда он сделался таким красавцем? Я смотрела вниз, в свою тарелку. Мы сидели в месте под названием «Джентл Бенс», взяв на двоих гамбургер «Блэк энд Блю» и острую картошку фри.

Его вопрос заставил меня нервничать – сколько раз мне ему объяснять? В конце концов, почему нанесение порезов и психотическое поведение внушают такое отвращение? Я проглотила картошку фри и сделала глубокий вдох.

– Это называется Эн-Эс-Эс-Ай. Членовредительство без суицидальных наклонностей.

Майки вытер рот и сделал глоток кока-колы, его глаза заблестели.

– Что именно это означает? У Эллис было… есть то же самое?

– Это означает, что я наношу себе вред, но не хочу умирать.

Я откусила кусок гамбургера. Вкус приготовленной пищи мне очень нравился. Еще я заказала лимонад. Перед тем как снова заговорить, потому что Каспер велела мне разговаривать, я пила его, наслаждаясь сладостью, наполняющей рот.

– Это трудно объяснить. У меня еще и другое заболевание. Посттравматическое стрессовое расстройство. Пи-Ти-Эс-Ди, – медленно выдавила я из себя.

– Посттравматическое стрессовое расстройство? Это то, что бывает у участников войны и все такое? – спросил Майки, нахмурившись.

Я тщательно пережевывала гамбургер. Говорить почему-то получалось шепотом:

– Это происходит из-за многих вещей.

Я никогда не рассказывала Майки о том, что случилось с моим отцом. Наверное, он просто додумал, что мои родители развелись, поскольку у многих они разводятся. Он не знал, что мать била меня перед самым его отъездом.

Он не знал о порезах или о том, что у Эллис были расстройства приема пищи. Мы надежно хранили секреты друг друга.

– Господи, Чарли. Мне так жаль, – сказал он, отодвигая свою тарелку. – Ты знаешь, когда я один раз приехал туда на каникулы, я пытался найти тебя. Мы с Малышом Дэнни. Но мы не смогли тебя отыскать.

Его лицо уже стало немного жестче. Как у взрослого. Он вытянул ноги, опираясь кроссовками о край пластикового стула.

Конечно, он бы искал меня. Из нас четверых: Эллис, Чарли, Майки и Малыша Дэнни – Майки был самым ответственным и умел четко формулировать свои мысли. Он мог выгородить нас из неприятностей с полицией в отдаленной части города. Мог смягчить проблемы с родителями, если мы приходили домой позже разрешенного времени или от нас пахло алкоголем. Он мог загородить своим маленьким жилистым телом Малыша Дэнни, который был более расслабленным и мягкотелым, от сильного разозленного парня с ручищами размером со свежий окорок.