Все еще досадуя на одолевшую не ко времени сонливость, Мартинка торопливо накинула на себя что-то теплое, схватила корзинку, еще раз самым тщательным образом проверила днище и ремни, крест-накрест вставила примерно на глубину ладони два крепких поленца, на поленца положила дощечку, а на дощечку — несколько комков масла, которые прикрыла белой тряпицей.
Едва она торкнулась в дверь, как вдруг кто-то кинулся ей навстречу. С перепугу Мартинка решает, что это какой-нибудь чин нагрянул к ней с обыском, коль скоро вламывается в дом, как в свой собственный, — и тут же при свете лучины узнает Вендулку Палоуцкую.
В этот поздний час Мартинка меньше удивилась бы привидению, чем Вендулке. От удивления она слова вымолвить не могла; Вендулка же, не дожидаясь тетушкиных приветствий, хлопнулась у самой двери на лавку и, с трудом переводя дыхание, прошептала:
— Слава богу, вы еще здесь!..
— Скажи, Христа ради, зачем тебя принесло сюда в такой неурочный час? — оправилась наконец Мартинка. — Ты вся горишь, дышишь тяжко. Уж не занемог ли ребеночек Лукаша и ты хочешь, чтоб я попросила корчемников принести из Житавы какой-нибудь мази? Говори, говори живей, я как на иголках, мне давно пора быть в лесу! Что подумает обо мне старый Матоуш, если я запоздаю? Верно, решит, что и я не лучше других…
— На всем белом свете не найдется лекарства от той болезни, которая выгнала меня из дома Лукаша. — Вендулка залилась слезами.
— Что?.. Что ты сказала?
— Что не будет у нас с Лукашом свадьбы…
— Да ты, касатка, никак ума…
— Не решилась я ума! Сейчас сами увидите, что он у меня есть, хотя и не диво, если б решилась. Лукаш начал со мной заигрывать, как до своей женитьбы, а я не хотела — из-за покойницы, чтоб та не горевала. Тогда он стал безобразничать, приставать и оговаривать меня — прямо страх один! А нынче вечером заявился с целой оравой музыкантов, привел с собой трех девиц и, чтоб меня осрамить и досадить мне, принялся с ними отплясывать под самыми окнами, да так, что пыль столбом! Я собралась и побежала к вам. К отцу я пойти не могу, сами знаете, он меня предостерегал, что мы с Лукашом не поладим, и теперь уморит своими проповедями да попреками, почему я его не послушалась. В город, в услужение к чужим людям, тоже не хочется. Я изведусь без наших гор, без нашего говора… Вот я и вспомнила в своей беде, что вам нужна помощница. Все равно, надежнее меня вам никого не найти, а всему остальному быстро научите: ведь вы знаете, я не из боязливых, не избалована и голова у меня есть на плечах. Да и мне нигде не будет так хорошо, как у вас. Всем известно, что вы либо спите, либо ходите по своим делам. Сюда никто не заглядывает, и потому никто не узнает, что я здесь прячусь; и если вы скажете корчемникам, чтоб они молчали, они и будут молчать. Отец с Лукашом сочтут, что я сбежала в город, и оставят меня в покое. Да мне и бояться-то нечего: ни тот, ни другой не станет меня искать, оба будут только рады, что обо мне ни слуху ни духу.
Слезы помешали Вендулке договорить, зато у Мартинки отлегло от сердца и она шутливо напустилась на племянницу:
— Тьфу, ну и мастерица же ты нагонять страх, проказница ты эдакая! Я уж думала, между вами стряслось бог знает что…
— Неужто этого мало?! Разве вы не слыхали, что я сказала, как Лукаш опозорил меня перед всеми?
Но Мартинка по-прежнему качала головой, недовольная тем, что Вендулка напугала ее понапрасну.
— Любой на его месте поступил бы так же, — поучала она рыдающую племянницу. — Какому жениху понравится, ежели покойник, будь то даже его собственная жена, имеет над его невестой больше власти, чем он сам? Как же ты об этом не подумала, прежде чем от него сбегать?! Не он первый бесится из-за этого. Ты забыла, что творилось, когда наша Мрачкова пришла к своему жениху перед свадьбой хозяйство вести? Тот тоже был вдовцом и имел, кажись, двоих детей от покойницы. А невеста вроде тебя — не желала слушать, когда он заводил речи о всяком таком, боялась — покойница бы ей не привиделась! И что же? Жених схватил нож, распорол перины, какие только были в доме, и все до единой повытряхивал в окно. Славная поднялась у нас метель на святых Петра и Павла! А разве у Кавков было по-другому? Когда невеста стала одергивать жениха, чтоб тот не приставал к ней, иначе, мол, что подумает о нем на небесах покойница жена, он, не раздумывая, бросился к трактирщику, заплатил за все пиво, какое у того было припасено, повытаскивал затычки из бочек и выпустил пиво на площадь, нарочно для того, чтобы насолить невесте и сделать из нее посмешище. Все мужики, девонька, из одного теста, так уж у них ведется, норовят верховодить во что бы то ни стало! И никто их не переделает — ни ты, ни я. Невесте, что ведет женихово хозяйство и хочет при этом уважить покойницу, многое приходится терпеть. Зато после муж по гроб жизни должен носить ее на руках. Ничего на свете не бывает даром, и на руках тоже не носят за здорово живешь. Что мне досаднее всего, так это то, что твой отец оказался прав: не следовало вам давать ему в руки такой козырь. Пусть бы себе Лукаш малость покипятился да покуролесил, зачем тебе понадобилось подливать масла в огонь? Ну, да оно и к лучшему, что вы сразу узнали, куда вас из-за пустяка может завести горячность, ежели не будете держать себя в узде. Вся эта ваша ссора выеденного яйца не стоит: она что гроза по весне — вдруг налетит и тут же проходит, и все после нее зеленеет краше прежнего. Кому-кому, а уж мне-то ты не рассказывай, будто можешь жить без него, а он без тебя! Полно, не смеши старуху! Именно потому, что вы одним миром мазаны, вас всю жизнь будет тянуть друг к другу. Все равно не сможете вы жить порознь. Вот Лукаш малость опамятуется, проспится и пожалеет о своей проделке. И ты, коли посидишь здесь тихо-смирно до утра, тоже поймешь, чего тебе не следовало говорить и делать. Злость из вас выйдет, кровь поостынет, заговорит разум, и старая любовь вспыхнет еще жарче.
— Не вспыхнет, не вспыхнет! — выкрикнула Вендулка что было мочи: ей стоило больших усилий дослушать многоречивую тетушку до конца. — Я не запираюсь: Лукаша я любила всей душой. Но сейчас, сейчас я его всей душой ненавижу. Боже, какое ужасное слово! Как это я, вымолвив его, тут же не померла?! Ах, таким, как сейчас, он никогда не был, по натуре он совсем другой, это покойница его испортила. Да, она во всем виновата, она отняла его у меня. Он сам признался, что мог сказать ей что угодно, ей было все равно, она все ему спускала. Как же после этого мужчине не испортиться?! Но такая девушка, как я, не должна мужу во всем потакать. Та ни о чем не заботилась и ни в чем не разбиралась, я же знаю всю полевую и домашнюю работу как свои пять пальцев, каждый крейцар, истраченный на масло и молоко, запишу, и любую книгу, напечатана она по-старому или по-новому, прочту от первого до последнего слова. Вдобавок я не говорю и даже в мыслях не держу ничего плохого. Почему вы думаете, что я успокоюсь, если посижу здесь до утра? Никак вы хотите уйти и бросить меня одну? Не делайте этого, не то я сойду с ума От своих мыслей! Вы только подумайте, что со мной случилось! Тот, ради которого я отказала всем женихам, тот, что был в моем сердце первым после господа бога, — этот человек выставил меня на посмешище и еще грозился проучить меня после свадьбы! Волосы дыбом встают, как вспомню об этом! Тетя, вы должны взять меня с собой к корчемникам, чтоб я забыла о моем горе, иначе я тут изведусь!
Перед столь слезной мольбой Мартинка не устояла.
— Авось с одного раза беды не будет, а вдругорядь уже, верно, со мной не пойдешь, — рассудила она. — Но, но… снова-то не ерепенься. Даю голову на отсечение, что ты тут и одного каравая со мной не съешь! Ну, идем! Вот бери короб себе на спину — пойду сегодня налегке, барыней, за то, что ты меня так напугала. Да не держись ты торчком, прогнись, чтоб было видно, будто несешь тяжесть. Небось сама знаешь, сколько весит такая корзина с маслом; разве можно бежать, точно в ней один пух?! Кто имеет дело с корчемниками, тот должен каждую мелочь продумать — любой пустяк может выдать. Вот, теперь хорошо! Ну, пойдем благословясь, ступай с правой ноги, чтоб мы обе вернулись целы и невредимы! Корчемников моих не пугайся: они хоть и не смахивают на кавалеров, но люди очень не плохие, особенно старый Матоуш. Ты его, конечно, знаешь; по воскресеньям и по праздникам он всегда стоит в костеле под самой кафедрой, чтобы первым услышать слово божье. Церковь да проповедь — это по нему, набожный очень. По той же причине он никогда не корчемничает с субботы на воскресенье, а постом не нюхает и не курит табака, — это чтоб небо от него не отвернулось. Говорю тебе — человек он смекалистый, вылитый мой покойник, они точно братья родные. И все еще такой шустрый, как его младший сын, и никому дела не доверяет, сам ведет «цепочку». Следом за ним идет десяток, а то и два его людей, в ста шагах друг от друга, идут тихо, точно это призраки поднялись из могил. Бывало, шло и больше полусотни, теперь не то, теперь все хиреет… Он еще будто серна по горам скачет, слух у него что у куропатки — стражника чует за полверсты. Стоит лишь ему заметить неладное, тут же даст знак остальным и заведет всех в такое место, куда ни один подзорщик не сунется. Я нынче встречаюсь с ними в Кршижанских лесах, в том месте, которое называют «У чудесного родника». Обычно меня там поджидает сам старый Матоуш со своей поклажей, других помощниц он не признает…
