На свадьбу к сыну Ировцова не явилась.
— Вы сосватали моего сына без меня, — ответила она старостихе, — можете без меня и свадьбу сыграть.
Самолюбие старостихи было уязвлено. Она-то полагала, что на радостях эта беднячка не будет знать, как и благодарить ее за сына, которому привалило такое счастье. Между тем Ировцова казалась куда более опечаленной, чем если бы его забрали в солдаты. Однако старостиха умела скрыть недовольство. Она со смехом говорила, что у свекрови отродясь на все свои правила, придется, мол, оставить ее в покое. И делала вид, будто принимает нежелание Ировцовой переехать к ней в дом и хоть что-нибудь от нее принять за проявление преувеличенной скромности и робости. Антош всячески стремился утвердить жену в этом мнении, его радовало, что она именно так объясняет поведение матери и не обижается на ее уклончивую холодность.
В первый же год старостиха родила Антошу сына, да такого красавчика, что люди издалека приходили на него взглянуть, а через год — второго, еще краше, если это вообще было возможно. Во всем горном крае ни у кого не было так весело, как в усадьбе, которую люди и теперь по привычке называли «у старосты», хотя старостой давно уже выбрали трактирщика.
Ировцова и на первых и на вторых крестинах была в костеле и всякий раз так плакала, что аж сердце у нее заходилось. Антош не мог понять — от радости или от горя. Но на праздничный пир не пришла в усадьбу ни в первый, ни во второй раз.
— Верно, думает, бедняжка, что для нас она слишком неотесана, — оправдывала старостиха свою свекровь перед гостями. Но в глубине души у нее зародилась неприязнь к этой неблагодарной беднячке, поперек горла встали все от «мудрствования». Старостиха сердцем чуяла, отчего Ировцова так резко к ней изменилась, отчего недовольна ее браком с сыном, но даже самой себе в этом не признавалась. Ведь взгляды и суждения матери Антоша были, хорошо известны в деревне. Порой старостиху так и подмывало высказать свекрови свое возмущение: пусть не задирает нос, словно в ее глазах невестка уже потеряла право на прежнее уважение. Но подолгу она не задерживалась на этих мучительных раздумьях. Теперь ее голова была занята иными, более важными и приятными мыслями — как понравиться молодому мужу.
С рождением сыновей старостиха помолодела и расцвела, словно гвоздика. Одевалась она так, что затмила бы любую из девушек, и вообще во всем начала с ними тягаться. Кто был знаком с ней при жизни старосты, теперь наверняка бы ее не узнал. Все в старостихе изменилось: внешность повадки, характер. Мало что осталось, от прежней степенности и рассудительности. Раньше, бывало, пройдет она по деревенской площади и почти ни на кого не посмотрит, каждым шагом, каждым взглядом подчеркивая, какая она важная персона. Теперь же то и дело стреляла глазами по сторонам, чтобы удостовериться, все ли ее видят, все ли восхищаются ею. В костеле всегда становилась на самом видном месте, и всякий раз на ней была какая-нибудь обновка. Таких тканей, таких лент, таких кружев здесь еще не видывали. Но искушенные жизнью люди воспринимали подобную роскошь как кощунство: ох, не кончилось бы это плохо! Когда она стояла рядом с Антошем, никто бы не сказал, что между ними десять лет разницы, каждый наверняка счел бы их одногодками, тем более что от беззаботной жизни Антош быстро окреп и возмужал.
И все же не давала Антошу покоя мысль, что мать считает его непорядочным человеком, с пустыми руками, без надежды на какой-либо заработок или наследство втершимся в чужое хозяйство. Но еще больше угнетало другое — как бы не оправдалось предсказание матери, не очутился бы он под каблуком у жены. И Антошу хотелось убедить Ировцову, что в этом она была несправедлива не только к нему, но и к его жене. Он сызмальства привык видеть в старостихе верх добродетели, и в голове его не укладывалось, отчего так строга к ней мать. Антош считал это проявлением обычной материнской ревности — ведь теперь он принадлежал другой женщине больше, чем ей. Сам он относился к жене с тем же слепым доверием, с каким раньше относился к своей благодетельнице. Он даже не подозревал, насколько она переменилась после второго замужества. Ни Антош, ни сама старостиха все еще не замечали этой перемены, но ее уже подметили и осудили сторонние люди.
Женившись, Антош, как мы сказали, обрел ощущение полноты жизни. Хозяйские хлопоты еще в пору батрачества доставляли ему одно удовольствие. Но только теперь, сделавшись зажиточным и независимым крестьянином, он по-настоящему полюбил свое дело. Как и прежде, он примерно трудился, но при этом наблюдал за всем хозяйским глазом, да с такой осмотрительностью, с таким рвением, что и вчуже нельзя было не порадоваться. Стоило кому-нибудь ввести усовершенствование, Антош отправлялся туда и, если находил, что новшество сулит пользу, сразу же заводил его дома, не жалея ни сил, ни времени. И постоянно что-нибудь придумывал, что-то мастерил, менял и улучшал. Вскоре по всей округе пошла слава, что у Ировца самые красивые кони, самый породистый скот, самая лучшая птица, а на полях самый образцовый порядок. Он откровенно радовался, когда старые хозяева говорили, что у него есть чему поучиться, и ловил при этом взгляд жены, стараясь удостовериться, обратила ли она внимание на похвалы. Пожалуй, больше всего хотел Антош добиться от жены признания его хозяйственных заслуг. Ему нужно было доказать людям, что он не даром ест хлеб своей состоятельной супруги, как, возможно, поступал бы всякий иной. И доказать это ему удалось. Даже те, кто вначале был против их неравного брака, согласились наконец, что хотя старостиха могла заполучить мужа побогаче, но, исходи она весь свет, не найти ей хозяина более рачительного и разумного.
Лишь Ировцова по-прежнему молчала, когда люди превозносили семейное счастье ее сына, а если сам Антош заводил об этом речь, со вздохом отворачивалась. Говорят, у счастливого память коротка, но к Антошу эта поговорка не подходила. В достатке он не забывал, сколь горек хлеб бедняка, помнил: кто служит, тот и тужит. Бедные люди чаще находили теперь в усадьбе помощь, для работников Антош был скорее братом, чем хозяином. Раньше он навещал мать лишь по воскресеньям, теперь же заходил чуть не каждый день. В метель и в проливной дождь поднимался он на Ештед, чтобы хоть минутку посидеть за ее столом. Ировцова никогда его не расспрашивала ни о жене, ни о хозяйстве. Зато о детях справлялась ежедневно. Как только мальчики научились бегать, Антош по просьбе матери частенько стал брать их с собой. И всегда у нее бывало кое-что для них припасено: сегодня — на большом ореховом листе горстка земляники, завтра — веточка лесных орехов, миска брусники со сливками или еще какое-нибудь лакомство. Мальчикам бабушкины угощения нравились куда больше, чем те, которыми мать потчевала их дома.
И господа вскоре заметили, что ештедский Ировец — человек особенный. Нередко он являлся в управу не по собственным, а по чужим делам. Люди брали его в свидетели при заключении сделок, он не раз выступал в суде, защищая обиженных вдов и сирот. Никогда Антош из лености не отказывался от опекунства, как делали другие богатые крестьяне, и ревностно отстаивал интересы своих подопечных. Кто приходил к нему за советом и помощью, — не терял даром времени на дорогу. Каждого он терпеливо выслушает, вникнет в обстоятельства тяжбы и без лишних слов сделает для потерпевшего все, что в его силах. Самоотверженно помогая другим, Антош приобретал широкие познания, большой опыт и в вопросах, не касающихся хозяйства, в таких вопросах, о которых соседи его имели самое смутное представление. Разумеется, немалую роль тут сыграло его умение читать и писать. Теперь он сам распоряжался своим временем и потому продвинулся далеко вперед в грамоте, начатками которой легко овладел еще мальчишкой. Способности, заметные в нем еще с детства, проявились в полную силу.
Спустя несколько лет Антош считался одним из самых уважаемых граждан Ештедского края и, как мы уже сказали в начале нашего повествования, в целой округе не было человека более известного. А те, кто еще застал его в живых, и по сю пору жалеют, что он не родился лет на тридцать позднее. Его ясная голова и его честность наверняка как нельзя лучше пригодились бы сейчас, когда сельская община может решать все вопросы по своему усмотрению, сообразуясь с собственными потребностями. Возможно, и положение дел было бы тогда иным, чем то, которое мы нынче наблюдаем.
