– Мама, я понимаю, что уже поздно. Но я всё равно буду искать, – тихо, но твёрдо проговорила Люся. – Ты же меня бы не бросила! Вот и я Тома не брошу.

– Девочка Люся, не твоё сокровище? – окликнула Люську Роксолана.

– Ой, мама… – девочка слегка пошатнулась. От счастья у неё даже голова закружилась. – Томка!!! – звонко вскрикнула Люся и со всех ног бросилась к скамейке. Взяв из рук Матрёны Егоровны щенка, девочка крепко прижала его к груди. Поблагодарив добрых старушек, Люся с мамой отправились домой. Злая, добрая и Шутница остались сидеть на лавочке, на своём своеобразном посту.

– Вот, девочки! – сияя от удовольствия, будто медный самовар, сказала Матрёна Егоровна, победоносно поглядев на подруг. – Теперь вы понимаете, почему я выбрала сторону добра?

– Ну, дорогая моя! – немедленно отозвалась Генриетта Ильинична. – Твоя сторона добра потому и возможна, что существует моя сторона, противоположная. Хотя… Скажем, наказывая подлецов, зло ли я совершаю?

– Без моей стороны тоже никак, – вставила свои «пять копеек» неугомонная Роксолана Владленовна. – Как же без бесшабашного веселья-то? Со скуки помрёшь с вашими суровой справедливостью да доброй правильностью!

– Да уж, – тут же парировала Генриетта Ильинична, дабы подруга не слишком задавалась. – С тобой скорее со смеху помрёшь!

– Девочки, девочки… – затараторила вдруг Матрёна Егоровна. – Кто-то идёт!

На сей раз это была девушка. Полная, невысокая. С добрым, чуть печальным лицом.

– Здравствуйте! Какой вечер, правда?

– Вечер прекрасный, – отозвалась Генриетта Ильинична и, чуть подвинувшись, предложила: – Присаживайся, Соня.

– Правда, Сонечка, посиди с нами! – поддержала подружку Матрёна Егоровна. – Расскажи, как твои дела.

– Ну как могут быть мои дела? – грустновато улыбнулась девушка, присаживаясь на скамейку между двумя пожилыми ведьмами. – По-прежнему учусь заочно на педагогическом, работаю.

– Доброе дело – педагогический, – весомо и авторитетно молвила Генриетта Ильинична. – Из тебя отличная учительница получится! Начальная школа?

– Да, буду с малышами работать. Люблю я их.

– А с личным как? – осторожно спросила Матрёна Егоровна.

– Да, с личным как, расскажи, расскажи! – энергично подхватила Роксолана Владленовна и тут же получила незаметный, но очень болезненный тычок локтем от сидящей рядом Генриетты.

– Да ну вас, зануды старые! – прошипела сквозь зубы зеленоглазая ведьма, потирая ушибленный бок. – Ничего уж и спросить нельзя!

– Да никак с личным! – просто, безо всякого стеснения сказала Соня. – Не нравлюсь я парням. Им нравятся совсем другие.

– Ну да, – кивнула Генриетта. – Типа Катьки этой, из девяносто восьмой, да? Да дураки парни эти, вот что я тебе скажу! А ты ещё встретишь своего принца, вот… Ты меня слушай, Соня! Встретишь, точно!

Матрёна и Роксолана дружно закивали, подтверждая слова подруги.

– Обещаете? – улыбнулась девушка. – Тогда – ладно.

– Нехорошо смеяться над старыми женщинами, – нарочито скрипуче проговорила Роксолана Владленовна.

– Что вы! – замахала руками Соня. – Я не над вами совсем смеюсь! Я над собой скорей.

– А над собой – тем более не надо, – сказала Генриетта. – Спешишь уже?

– Да, мне ещё учить на завтра нужно кучу всего, – ответила девушка, порываясь встать.

– А ты подожди, – властно сказала Генриетта Ильинична, взяв девушку за руку. – Подожди.

Послышались шаги. Молодой худощавый парень в очках, держа в одной руке коробку с тортом, а в другой – цветы, приближался к подъезду. Поднявшись по ступенькам, он нажал на домофоне те же кнопки, что и упитанный хозяин джипа: «девять» и «восемь». Раздалось пиликанье.

– Аллё! – ответил недовольный голос.

– Катя, здравствуй, это Никита.

– Какой ещё Никита? – недовольства в голосе заметно прибавилось. – Никит – вагон.

Катя была права. Носить имя Никита для парня, рождённого в конце девяностых в обычном русском городе, значило практически не носить никакого. Худощавый очкарик вздохнул. Когда он оканчивал школу, в классе из десяти парней трое – были Никитами, ещё трое – Данилами. Остальным же повезло, они носили менее популярные имена.

– Ну… Мы с тобой по интернету переписывались, – робко пытался объяснить молодой человек. – Потом в кафе были ещё.

– А, этот… – в голосе зазвучало ещё и разочарование.

– Ты меня приглашала, Кать.

– А… Ну да. Но, понимаешь, тут такое дело. Короче, я не могу сегодня.

– Может, тогда на выходных.

– И на выходных – тоже. Слушай, занята я, короче. Давай, пока.

– Пока.

Молодой человек медленно спустился с крыльца. На его бледном лице бродила тень смятения. Казалось, парню очень хочется громко закричать, выругаться, но он не мог. Мешало присутствие Сони и трёх старух, сидящих в рядок на лавочке.

– Действуй, ну! – прошипела Генриетта, покосившись на Роксолану.

– Не командуй. Без тебя знаю, – ответила Шутница и щёлкнула пальцами.

Парень, взяв ненужные уже букет и торт в одну руку, полез другой в карман. Достав платок, он принялся вытирать пот со лба, не глядя под ноги. Споткнувшись об невесть откуда взявшийся на дороге камень, парень пошатнулся. Некоторое время он отчаянно размахивал руками, пытаясь сохранить равновесие. И ему это почти удалось, когда зеленоглазая ведьма щёлкнула пальцами второй раз. Бедняга рухнул на землю, угодив одним локтем прямиком в злосчастный торт.

– Ой, мамочки! – вскрикнула Соня. Вскочив со скамейки, она подбежала к лежащему на земле незнакомцу. – Вы целы? – взволнованно спросила девушка, помогая ему подняться. – Ничего себе не сломали?

– Не сломал, – проворчал парень, поднимаясь на ноги. – Раздавил только. Торт. – И невольно расплылся в простодушной, детской улыбке.

– Ой! – всплеснула руками Соня. – Да вы пиджак весь перепачкали и рубашку.

– А, ерунда! – ответил парень. – В темноте не видно.

– Какая же ерунда? – не согласилась девушка. – Никакая даже не ерунда! Вы такой красивый были в этом костюме, с цветами… А теперь – весь в торте. Пойдёмте, я застираю. Это недолго. А пока вещи сохнут, чаю попьём. Пойдёмте? Родители дома, но они у меня добрые и очень гостеприимные. Пойдёмте?

– Да неудобно как-то… – пробубнил молодой человек, критически оглядывая свою одежду.

– Вот это и правда – ерунда! – заявила Соня и, крепко взяв незнакомца за руку, повлекла за собой.

– Да, ладно, ладно… – усмехнулся парень. – Иду я уже сам, иду! – И, взглянув на чуть помятый букет роз, с поклоном протянул его девушке. – А это тогда – вам! Кстати, Никита.

– Кстати – Софья, – рассмеялась Соня.

И, взявшись за руки, молодые люди поспешили туда, где ждал горячий чай, а также – родители… Хоть и гостеприимные, но очень удивлённые.

– Так чья сторона, говорите, самая важная, а? – подбоченясь, изрекла Роксолана Владленовна, нарочито высокомерно взглянув на своих подруг. – Так чья, говорите?

Миновал год. На Землю снова пришла колдовская ночь, именуемая от седых веков Вальпургиевой. Три старые многоопытные ведьмы, оседлав метлы, летели сквозь звёздный мрак, спеша на шабаш. Лысая гора далека, долог путь. Следом за своими почтенными подругами, стараясь не отстать, летела четвёртая ведьма, совсем молодая.

– Слышь, Матрёна! – прокричала сквозь свист ветра Генриетта. – Бери-ка ты Софью себе в ученицы. Она прирождённая добрая ведьма.

– Возьму, с удовольствием! – отозвалась Матрёна Егоровна.

– Пусть учится! – весело крикнула Роксолана и демонически расхохоталась. Её седые с рыжиной волосы развевались на ветру, а глаза горели зелёным огнём. – Умение колдовать ей на кухне ой как пригодится! Мужа-то, Никитку, откармливать надо, а то вон какой худенький.

А ночь Вальпургиева, цвета давленой черники, всё больше и больше входила в свои права. На небосклоне звёзд – не счесть. Да таких ярких, что казалось – вот-вот, и тьма отступит. Но тьма не отступала, а напротив, топила в себе, словно в бездонном омуте, горы и долины, деревья и дома. Мир исчезал, остались лишь звёзды, рогатый полумесяц да четыре ведьмы, несущиеся на мётлах по небесам. Туда, где масляно поблёскивала во тьме каменной плешью Лысая гора.