Тихо-мирно висели сапоги на жердях вдоль стены склада. Это были новые сапоги, их ожидала жизнь, полная приключений, их ждали ноги солдата, мужественные и покорные. Горделиво поблескивая, они, казалось, презрительно поглядывали в противоположную сторону, где висели их собратья, бывшие в употреблении, — скособоченные, поцарапанные, бесформенные. Жизнь и солдатские ноги обошлись с ними круто. И вряд ли при взгляде на эти жалкие развалины кто-нибудь мог подумать, что когда-то и у них была молодость. Обутый в них офицер с высоты управлял ходом боя, солдат в них шел в атаку под жуткий посвист пуль, шел до тех пор, пока не протягивал ноги. И тогда сапоги стаскивали с этих окоченевших ног, чтобы обуть следующего… А может быть, в том и заключается счастье сапог, что они не ведают ожидающей их участи и даже прошлое их окутано мраком…

А ведь когда-то кожа была живой. Она была шкурой животного, мирно гулявшего где-нибудь в отечественных лугах или в заморских прериях. Ее покрывала лохматая или гладкая шерсть, ее жалили оводы и кусали мухи. Но потом пришел мясник. Скотину закололи, освежевали; кожу выдубили, раскроили сапожными ножами, и она прошла через гремящие машины обувной фабрики.

Из кожи вышли сапоги, а этот товар пользовался большим спросом в воюющей стране, на воюющей планете.

Так сапоги висели на складе до тех пор, пока в один прекрасный день фельдфебель Соро не зашел туда повидаться со своим старым приятелем, сержантом интендантской службы Пенсасом. Друзья приветствовали друг друга, радостно чертыхаясь и вспоминая дни, когда они служили в одном подразделении. Фельдфебель прибыл в отпуск из действующей армии и сетовал, что он порядком поизносился. А по мнению сержанта Пенсаса, приятель выглядел хоть на парад. Кроме того, фронтовику не к лицу щегольство. Фельдфебель же думал иначе: одеваться надо прилично, когда есть возможность. Он вовсе не собирается изображать какого-то фронтового ухаря, который считает шиком ходить оборванным, грязным и с вечно расстегнутыми пуговицами.

Несмотря на великую досаду сержанта, дело, разумеется, кончилось тем, что фельдфебель экипировался во все новенькое. Тогда-то жадный глаз Соро заприметил и эти новые сапоги, а его проворные пальцы тут же определили, что они вполне ему подходят. При этом Соро произнес магическое «да будет», стащил сапоги с жерди, призвал их к жизни и стал первым их владельцем.

Фельдфебель Соро и сержант Пенсас вышли из склада и зашагали по улицам. Фельдфебель жадно вдыхал возбуждающие запахи города. Новый мундир казался жестковатым, но идти в нем было приятно, и в Соро начало пробуждаться сознание важности собственной персоны. Он почувствовал себя совсем другим человеком. Дымная землянка и немного уже наскучившая война где-то позади. Теперь он был в городе, и на каждом шагу, отмеряемом его новыми сапогами на гладком асфальте, его ждало что-то новое, неведомое. Правда, сапоги немного жали и с непривычки к службе тихо, как бы с некоторой застенчивостью, поскрипывали. Ничего, обносятся! Было совершенно очевидно, что фельдфебель Соро выглядит в них весьма внушительным, настоящим военным человеком.

Они шли по главной улице. Был вечер, и город был полностью затемнен. В темноте слышался стук несчетного числа каблуков: легких — женских и тяжелых, подкованных — иноземных солдат. Эти непривычные, странные звуки военного времени действовали на слух фельдфебеля возбуждающе, как бой барабана.

Но к прогулке они не были расположены. Поэтому Соро заявил приятелю, что не стоит так долго ходить по улицам с непривычки, тем более в новых сапогах: можно сбить ноги. Они зашли в ресторан и сделали заказ. Фельдфебель всегда был большим любителем горячительных напитков. А теперь к тому же был повод: он же прибыл из глуши в город, в отпуск с фронта. И, кроме того, надо же угостить сержанта, при чьем содействии он стал таким представительным и бравым военным.

Они сидели, оживленно разговаривая, вспоминая проведенные вместе дни молодости, и новые сапоги Соро начали отбивать такт под музыку электропатефона. Они приплясывали, как в те дни, когда их кожа служила в южноамериканских пампасах шкурой животного, вздрагивавшего от укусов мух.

Но теперь это были солдатские сапоги, частица великой армии, призванной завоевать миру новую эпоху, создать новую Европу. Фельдфебель Соро остро почувствовал, что новая Европа ему совершенно необходима: он хочет новой жизни. Просто будет смешно, если он, видный военный деятель, создатель новой эпохи, вдруг останется в своей прежней избушке, затерявшейся где-то в лесной глухомани на берегу озера, где жизнь идет однообразно, скучно, чересчур пресно. Да и Катарина ему нужна новая, она, пожалуй, даже нужнее новой Европы: прежняя Катарина — женщина слишком властолюбивая и своенравная. Собственно, новая Катарина уже имеется — «заочница». Вообще-то пока что несколько призрачная, но все же очень живая. Уж очень упорно она дознавалась, скоро ли у него будет отпуск. Новый план стал быстро пускать ростки в его мозгу: именно эту, новую Катарину он и должен повидать во время отпуска, а не ту, старую, чересчур докучливую и до скуки знакомую…

Фельдфебелю казалось, что он уже дышит воздухом новой эпохи.

Сержант Пенсас вдруг удивился:

— Как? Неужели ты все еще ходишь с лычками фельдфебеля? А я-то считал, что после зимней войны тебя произвели в прапорщики.

Вопрос был задан весьма кстати: в нем таилось семя, которое в тот же миг начало прорастать.

— В прапорщики, говоришь? — переспросил захмелевший Соро. — Я как-то не выяснил этого. Правда, майор об этом раза два упоминал…

По совести говоря, в этот момент фельдфебель отлично помнил, что майор говорил нечто совершенно противоположное: вроде того, что Соро не дорос до этого звания и что из дубильного чана войны его вынут в прежнем чине — вечным фельдфебелем. Но разве всему можно слепо верить, тем более каким-то давно оброненным словам?

Кроме того, говорить можно одно, а делать другое… На звездах вовсе не написано, что кто-то осужден на вечное фельдфебельство в современном мире, где только и делают, что освобождают народы и страны да повышаются в чинах до маршалов…

Нужно быть абсолютным ничтожеством, чтобы согласиться на это! Нет, теперь, когда он, фельдфебель Соро, вступил в новую жизнь и собирается встретиться с абсолютно свежей Катариной, само собой разумеется, что на его петличках должны красоваться офицерские звездочки…

— Звездочки новые, звездочки-звезды, — запел он себе под нос.

— Да помнится, что я и в самом деле читал об этом в приказе штаба, — сказал сержант Пенсас.

— Читал и до сих пор ни гугу! А мне плевать… Плевать мне на них. Пусть мои звездочки пропадают под бумагами в архиве…

— Ну нет, мы не позволим им пропасть… Мы выкопаем тебе прапорщика из-под любого вороха бумаг…

— А мне плевать! Прапорщиков и фельдфебелей на белом свете хоть отбавляй, а Вяйне Соро только один, один-единственный.

Что бы там ни говорил фельдфебель, но судьба его во время этой встречи была решена. Идея повышения в чине прорастала и пускала в нем корни с неотразимой силой, как весенние всходы на хорошо унавоженной почве. Он действительно был настолько единственным в своем роде, что тут же за рюмкой повысил себя в чине и сам же утвердил это повышение.

Ведь здесь, за столом, напротив него, сидел, безусловно, живой человек, который припоминает, что читал в штабе документ о присвоении офицерского звания ему, Вяйне Матиасу Соро… В конце концов есть много вещей, которые зиждутся на куда более шатких основах…

На квартиру они возвращались поздно. Фельдфебель Соро покачивался, что-то бормотал себе под нос и, щелкая каблуками новых сапог, безо всякой надобности то и дело брал под козырек.

В ту ночь сапоги разлучились: один из них сиротливо простоял до утра у кровати, в то время как другой бессменно нес службу на ноге фельдфебеля.