А потом начали распространяться по деревеньке странные слухи, которые обсуждались по вечерам, когда мужики собирались в избах выкурить трубочку-другую. Слухи о том, что многие молодые финны уходят в Германию, чтобы там, на чужбине, сражаться с врагом. Так что, может быть, недалек день, когда и на своей земле эти овладевшие военным искусством мужчины возьмутся за оружие, и именно сейчас, когда во всем мире идет война, Финляндии удастся сбросить ярмо угнетения… Потом поползли слухи, что то тут, то там видели человека, вербовавшего добровольцев в Германию, и что жандармы охотились за ним, как за диким зверем…

И не было ему с тех пор ни сна, ни покоя, пока он не увидел вербовщика своими глазами, пока не отправился из дому солдатом в Германию. Так, двадцатилетним парнем он ушел, а точнее почти тайком улизнул, из долины своего детства, унося в сердце мечту о независимой и свободной Финляндии. А возможно, что это была не единственная мысль, гнавшая его из дому, и ему просто надоела тишь в глухой деревушке, однообразная и тяжелая работа в поле или под пологом леса, и захотелось какой-то новой, неизведанной жизни…

А там, в посеревшей от времени избушке, тихо всплакнула старая мать, и соленая слеза скатилась по ее морщинистой щеке; отец, угрюмый, с каменным лицом, уставился в одну точку и сказал, посасывая трубку, что во всем виновато учение и это из книг их сын набрался всяких вздорных мыслей, а теперь вот отправился искать приключений.

С тех пор прошло уж больше десяти лет.

Потом, в лагере Локштед, парню из глухой лесной деревеньки пришлось разочароваться в своих мечтах. Нечто, что казалось ему раньше таким красивым, возвышенным, парящим где-то недосягаемо высоко, рухнуло наземь. Неужели же это и есть жизнь борца за свободу родины? Казарма, повергающая в уныние своей аккуратностью и чистотой; ровный, без единого бугорка, серый плац. А где же военная доблесть? Похоже, что для этого места куда больше подходит покорность побитой собаки. Что ж, многие мудрецы проповедовали смирение как лучший выход для человека.

И покатились дни. Резкие немецкие команды. Построения, марши. Выпяченные колесом груди и вздернутые головы. И пусть в душе у тебя уже давно живет рабская покорность всему, но ты солдат и обязан походить на льва. Занятия на плацу, отработка ружейных приемов, учебная стрельба и марш-броски, бесконечные марш-броски по пылящим дорогам, длинные переходы со скаткой за плечами.

Так, в убийственном однообразии, прошел срок учебы. Постепенно он втянулся, привык. Ведь от этого никуда не денешься, если хочешь действительно что-то совершить, а не только мечтать по-пустому. Надо овладевать военным искусством, чтобы после не испугаться кровавой бойни, ибо только кровью можно вернуть свободу родине. Одними слезами горю не поможешь.

На фронт, на войну! Мечтающему о свободе родины деревенскому парню и война тоже показалась чересчур прозаичной. Не было ничего возвышенного в том, чтобы лежать, прижавшись к земле, в глинистой траншее и слушать, как свистят над тобой в воздухе гранаты, как вспарывают они землю и разбрызгивают вокруг землю и осколки. Треск пулеметов, иногда омерзительные облака отравляющих газов. Время от времени шли в разведку, и тогда приходилось долго продираться сквозь путаные заграждения из колючей проволоки. Частые перестрелки и редкие попытки атаковать. Изредка приходилось отражать атаки неприятеля. Кое-кто из финских парней погиб, нескольких ранило, в том числе и его. В руку угодил осколок гранаты. Так что и его кровь пролилась на промерзлую землю Курляндии, пролилась во имя его маленькой Суоми, хотя и так далеко от родных мест. Лежал в госпитале и вновь вернулся на фронт. Бежало время, и все оставалось по-прежнему. Войне и конца не было видно. Его охватило отчаяние и сомнение, что, может быть, так ничего и не произойдет, что они пошли по ложному пути и напрасно отдают свои силы, пот, кровь и жизни, сражаясь на стороне великой Германии против великой России. Так думал не он один, так думали и многие другие. Пришло отупение, будь что будет.

Но вот слышится шум из России! Царь свергнут! И для Германии война на этом фронте прекращается. Побежденная, взбудораженная революциями Россия заключает мир. Что же, что же будет теперь? Даст ли свободная Россия свободу и Финляндии тоже, захочет ли великая восточная республика жить в дружбе и братстве с нею? И что ждет теперь их — немецких егерей?

Вот уже доносится шум и из самой Финляндии. Финляндия поднимается, поднимается простой люд в городах и деревнях, затерянных среди заиндевелых лесов. Он разбивает оковы, которые нес так долго и терпеливо, лишь про себя сетуя на свою горькую долю. Теперь ему стали нужны предводители, и он призывает своих сыновей, овладевших искусством воевать в чужих краях. Итак, час пробил, занимается новый день. И немецкие егеря плывут в Финляндию.

То, о чем еще недавно сын торпаря мог только мечтать, осуществилось. Горячая волна захлестнула сердца людей, живущих на Финском полуострове. Началась война, освободительная война. И он, получивший выучку на чужой стороне, стал маленьким командиром в армии, которая еще только создавалась в темных заснеженных лесах. В нее шли деревенские хозяева и их сыновья в серых сермяжных одеждах, городские чиновники и грамотеи, торпари и даже рабочие, большинство из них шли на войну добровольно, воодушевленные начинавшимися событиями, некоторые — подчиняясь приказу властей. Вначале не хватало даже оружия. Многим достались лишь старые, давно заржавевшие ружья. И с этим оружием нападали на русские отряды, правда, большинство русских валялись по казармам, безразличные ко всему и ленясь даже стрелять или сражаться. Добыли оружие и лавиной покатились на юг, преследуя серые русские шинели.

Но что это? В рядах русских сражаются финны, их даже большинство, они составляют костяк, а чужестранцы лишь помогают им. Народ Финляндии раскололся надвое и набросился друг на друга. Это было восстание, восстание красногвардейцев. Кто же они, эти повстанцы? Простые рабочие, торпари… Неужели же они хотели, чтобы страной правил враг? Этот егерь, маленький командир, долго размышлял и понял: нет, не этого хотят восставшие. Они тоже поднялись защищать свои идеи и свое дело; преисполненные горечи и зависти, они хотели уничтожить старый порядок в стране и установить новый, они верили, что таким образом возможно добиться свободы, равноправия и благополучия. Они сражались вдохновенно, стреляли без колебаний. Но тем ожесточеннее нападала на них белая армия. И этот егерь, бывший сын торпаря, вел свой отряд вперед без колебаний. Правда, сначала он был удивлен и даже испуган, увидев, что тот самый народ, о котором он читал в молодости в любимых стихах и который должен быть спокойным и покорным властям, хотя и отважным в бою, этот самый народ оказался теперь таким невыдержанным, как будто жаждущим крови, которому ничего не стоило пустить пулю в лоб пленному соотечественнику просто так, словно для развлечения, да еще и бахвалиться этим. Он подумал, что, возможно, кто-нибудь из его бывших товарищей, рабочий или такой же сын торпаря, целится сейчас в его голову, как и он сам. Однако он недолго предавался подобным раздумьям. Ведь наконец началось то, о чем он так долго мечтал: подул ветер освободительной войны. Теперь настало время драться, и уже некогда раздумывать.

Священный трепет и ненависть к врагам охватили его. Нет, те другие-то не финский народ: они сражаются в рядах русских, плечом к плечу с заклятыми врагами, против своей собственной страны. Отбросы. Пусть у них разные взгляды, но почему бы сначала всем вместе не изгнать чужестранцев, а уж потом решать спор между собой при помощи винтовок и штыков…

Так и закончился этот поход в горячих сражениях на талом снегу, под весенним небом. Красногвардейцы сражались яростно, до последнего. Но немецкие каски сверкали на юге, у красных за спиной. Восставшие были сломлены и разбиты, их преследовали, убивали и брали в плен. Белая армия тоже понесла большие потери, в том числе погибло много егерей, но этот сын торпаря не получил ни малейшей царапинки, хотя и прошел с передовыми частями до самой черной пограничной реки Раяйоки.