Неудивительно, что эти прозрения Фурье вместе с надеждой превратить труд в радость воспринимались современниками как безумство.

В чем же видел он путь к осуществлению своей мечты? Разнообразие труда – вот основное звено в его идеях.

Человек не может и не должен всю жизнь быть прикованным к одному и тому же занятию, да еще однообразному. Если нельзя совершенствовать ни инструмент, ни характер движений, ни порядок операций, короче говоря, если нет творчества, труд превращается в постылое, отупляющее занятие. Нельзя любить такой труд.

Фаланга организует ряд серий, то есть видов занятий. Серии садовников, ткачей, столяров и десятки других выполняют определенные работы в области промышленности или сельского хозяйства.

Человек должен иметь возможность пробовать свои силы в разных сериях. Пусть по часу, по два, но человек с удовольствием будет занят на разных работах. Кузнецу хочется выращивать и разводить розы, учить детей гимнастике и писать стихи. Он сможет это делать, он не будет навек привязан к горну и наковальне. Все жесткие рамки и границы между трудом промышленным и сельскохозяйственным, умственным и физическим должны быть сломлены. Никто не может обладать монополией на один какой-то вид труда. Отупляющее однообразие деревенской жизни должно отойти в прошлое.

«Я полагаю, – писал Фурье, – что дюжины лет будет достаточно, чтобы превратить в людей эти животные автоматы, которые называются крестьянами».

Развлечения, продолжал Фурье, которые ныне – удел столиц и королевской резиденции, доберутся до самых мелких сельскохозяйственных кантонов.

Но как этого достичь?

Вместо громоздких театральных групп, приспособленных для парижских залов и бродячих балаганов с их немудреным реквизитом и репертуаром будут созданы специальные дружины искусства. Дружины странствующего рыцарства – так их назвал Фурье. Это должны быть действительно рыцари, подобные Дон Кихоту, – добрые, чуткие, готовые бескорыстно служить людям. Такие актеры сменят крикливых и тщеславных, самодовольных щеголей, избалованных подачками завсегдатаев лож.

Дружины актеров-рыцарей донесут радость искусства до самых отдаленных уголков Земли. Фурье видит все это воочию – вот они, «розовые дружины» из Персии, «сиреневые» из Японии, дружины «гортензии» из Мексики.

Но и туда не будут принимать никого, предусматривал Фурье, кто не провел трех кампаний в трудовых армиях.

Еще одно условие радостного труда – привычка и воспитание.

Для этого прежде всего следует отказаться от древнего постыдного взгляда на женщину как на существо низшее. Не только невежественные торговцы, напыщенные офицеры, лицемерные служители церкви оправдывали этот несправедливый взгляд. Самые образованные и знаменитые современники Фурье были во власти этого чудовищного предрассудка. Наполеон был убежден, что «женщины не имеют общественного положения», что это низший пол. Философ Шопенгауэр писал о женщинах как о существах промежуточных между ребенком и мужчиной, не способных к какой-либо серьезной деятельности.

Никогда еще никто за тысячи лет человеческой цивилизации не сказал столько хороших слов о женщинах, как Шарль Фурье, так и оставшийся одиноким всю жизнь. Он подумал обо всех: о женах, проводящих часы, дни и годы за бесконечной домашней работой; о девушках с их трудным выбором и часто несчастной любовью; о матерях, которые уходят на работу на долгих 12 – 14 часов и бросают без присмотра детей. Фурье доказал, что чем свободнее и равноправнее женщина, тем быстрее развивается все общество. Он смело писал, что женщина, получив свободу, превзойдет мужчину во всех областях деятельности, где не потребуется особой физической силы. Это говорилось тогда, когда женщины не имели права голоса, не могли получить высшего образования, были просто бесправной и бессловесной собственностью мужа или отца.

С детских лет, считал Фурье, нужно воспитывать в человеке мысль о равенстве полов, точно так же, как и привязанность к труду. Следует уже с раннего возраста развивать задатки, заложенные в каждом ребенке. Пусть мастерят и строят, смотрят на картины и слушают музыку, охраняют цветники, разводят бобров и учат голубей, подметают улицы.

Фурье видел счастье в полном и гармоничном развитии всех страстей, всех потребностей человека. И эта справедливая мысль великого социалиста переживет века.

Многое наивно у Фурье, многое даже фантастично. В его книгах есть странные страницы, где подробно описаны моря со вкусом лимонада, превращение акул и тигров в антиакул и антитигров, служащих людям. Но это фактически не более чем литературный прием, такой же, как государства лилипутов и лапутян у Свифта.

Противники идей Фурье представляли все учение его фантастичным, а самого Шарля Фурье – безумцем. Фурье не был безумцем. Он был великим мечтателем, упорным и благородным. Но самая смелая мечта остается только мечтой, если нет условий для ее воплощения в жизнь. Ограниченность Фурье в том, что он не видел этого. Да он и не мог этого видеть в свой век. Он был уверен, что слова, убеждения, сила примера могут изменить мир. Но этого было недостаточно. Только борьба масс может осуществить мечты о справедливом обществе. Фурье был бесконечно далек от народа. Трагедия его – одиночество. Кому он только не писал! Императору Наполеону и министру Полиньяку, банкиру Ротшильду и владельцу угольных копей Перье. Молчание, презрительное молчание было ответом. Попытка немногочисленных учеников организовать фалангу потерпела неудачу. Не мог существовать островок счастья в море нужды и взаимной вражды. В Лионе, городе, где он жил много лет, восставшие рабочие громили фабрики и сжигали торговые книги, столь ненавистные ему, камнями встречая конных жандармов. Но гром лионского восстания, крепнущий голос пролетариев не доходил до улицы Сен-Пьер-Монмартр. До последнего дня великий мыслитель и мечтатель смотрел голубыми немигающими глазами за грань черепичных крыш и закопченных мансард.

Он видел свой радостный мир, но так и не узнал дорогу, ведущую к нему.

Казалось, удивить этот город уже невозможно. Чего только не видел Париж за многие века своей пестрой и бурной жизни! Особенно в последние десятилетия, начиная с памятного июльского дня 1789 года.

Рухнула Бастилия и рассыпалась со всеми своими каменными переборками, окнами-бойницами и камерами для безымянных королевских узников. Человек с улицы побывал и в покоях всесильной Марии Антуанетты и в полутемных особняках Сен-Жерменского предместья, обитателей которых под выкрики «На фонарь аристократов!» увезли в последний путь – на Гревскую площадь.

Действительно, казалось, что удивить уже ничем нельзя: вчерашние маршалы становились нищими и бездомными, а вчерашние простолюдины – маршалами. Возвышение одних и падение других, блеск и нищета, гибель старых королевских династий и превращение никому не известных фамилий в династии.

Буря, начавшаяся в Париже 14 июля 1789 года разрушением Бастилии, продолжала бушевать над городами и странами Европы. Уже казнены вожди революции. Французская армия, защищавшая под звуки «Марсельезы» завоевания народа, стала ненавистной народам, когда попыталась во славу Наполеона превратить другие страны во французские провинции. События сменяли друг друга стремительно, куда быстрее, чем перемещались по узким дорогам солдаты в красных мундирах и меховых шапках. Разгромленные на полях России остатки «великой армии» откатывались на Запад. Русские войска вступили в Париж. Наполеон изгнан на Эльбу. Наполеон внезапно высаживается на французском берегу и еще сто дней правит страной. Битва под Ватерлоо – полный разгром. Вихрь сражений, походов, трагических отречений, побед и поражений.

И все же книга, вышедшая в Париже в 1819 году под странным названием «Парабола», была воспринята как удивительное открытие. Автор ее не был писателем-фантастом, но в «Параболе», в этой «политической притче», как ее назвал сам автор, была совершенно непривычная смесь обыденного и необычайного.