— Объяснить что?! Что ты, поправ все правила о таинстве донорства, узнал, кому пересадили сердце твоей жены? Или то, что потом нашел меня и обманом заставил приехать к тебе в тюрьму? — я всхлипывала, но продолжала говорить. — Или то, что, соблазнил меня, чтобы снова почувствовать ту силу, которой обладал, пока находилась рядом твоя супруга? Что ты хочешь мне объяснить, Грег? — я дернула прикованной рукой, и от этого рыдания затопили меня с новой силой. Уже даже не могла говорить, только всхлипывала.

Фавн резко поднялся и вышел. И от того, что он вот так ушел, я почти возненавидела его.

***

Но через полминуты он вернулся. Без слов открыл наручники ключом, за которым отлучался, освободив меня. И отстранился.

Я сразу подтянула колени к лицу и спряталась в них, обняв ноги руками.

— В тот день, когда Шанная умерла… — он начал и вдруг замолчал, осекся, видимо, подбирал слова. — Ты знаешь, что мы с женой уже давно не были близки. Но решили поехать на курорт на Землю, отдохнуть вместе. Уже купили путевки. А у меня как раз заместитель в это время уволился, и с работы не отпустили. Я не смог поехать в последний момент, поэтому Шанная решила взять с собой подругу. Это я должен был быть с ней! — в голосе звучало отчаяние. — Они разбились на машине, когда ехали в аэропорт. Я узнал о ее смерти самый первый. Это было так физически больно, что я сам готовился отправиться на тот свет. Напился до потери пульса. А когда утром проснулся, не понимал, почему снова чувствую себя почти так же, как и до того.

Я не знал, что она внесла себя в межмировую базу доноров, Ани. Никто не знал. И когда смерть не наступила ни в тот же день, ни на следующий, поехал забирать ее тело… И там мне сообщили, в чем дело. Клянусь тебе, я и подумать не мог, что такое бывает. Раз погибла она, должен был погибнуть и я. Так было всегда у тех, кто прошел обряд. Один неизбежно тянет за собой второго.

Я подняла на него взгляд. Он стоял на том же месте, где и несколько минут назад. Будто боялся двинуться. А я боялась, что сейчас поддамся этим шоколадным глазам, в которых тоже стояли слезы, и поверю во все, что он скажет.

Поэтому сразу решила озвучить все мысли. Пора.

— До суда меня отправляют в твою тюрьму, Грег, — зло бросила я. — Только тебе было выгодно это убийство, в котором меня обвиняют.

— Ани… — он выглядел так, будто я огрела его по голове табуреткой. — О чем ты говоришь?!

— О том, что точно так же, как ты подстроил мою командировку, точно так же, как ты подстроил теперешнюю отправку в твою тюрьму, прости, но в совпадения я не верю, вот точно так же ты подстроил и убийство этой девушки. Хотел убить еще и моего мужа, но тот по чистой случайности остался жив. Но все равно мне грозит до двадцати лет лишения свободы. Как удобно для тебя, да? — издевательски спросила я в конце тирады, зло вытерев слезы резким движением. — Я постоянно буду рядом, подпитывая твое сердце!

Он стоял как громом пораженный. Думал о чем-то. Не смотрел на меня.

Я мрачно улыбнулась. Так накрутила себя, что уже готова была поверить в то, что он лично расправился с той девушкой и попытался убить Алеса, а еще в то, что все предыдущие убийства с вырезанными органами — тоже его рук дело. А что? Может, из-за смерти жены у него крыша поехала на почве органов? И чем больше об этом думала, тем более вероятной казалась моя собственная версия. Я смотрела на него, но страха не ощущала, лишь всепоглощающую горечь. И разочарование.

— Больше ни у кого нет мотива, полковник. Только у вас. Не знаю, поверит ли моим словам следователь, он явно не на моей стороне, но я попытаюсь донести до него свои мысли.

Фавн долго молчал, глядя в пустоту. А потом еле слышно выдавил:

— Вот как, значит, ты обо мне думаешь…

Я горько усмехнулась и снова спрятала лицо в колени. А через секунду услышала, как закрылась дверь. Подняла глаза, но в палате уже никого не осталось.

— Мера пресечения во время следственных действий остается неизменной — в виде ограничения свободы с направлением в исправительное учреждение закрытого типа, — огласил судья.

Ни на какое другое решение, в общем-то, я особо и не рассчитывала. Но во время его оглашения пульс все равно скакал загнанной в клетку птичкой.

— Ч-ч-черт, — тихо выругалась за моей спиной Рада.

Это она развела бурную деятельность. Наняла мне защитника, хотя изначально я была против.

— Это значит, что в выходе под залог вам отказано, — наклонился ко мне пухлый адвокат в круглых очках, дужки которых беспощадно впивались в его виски.

— Это я уже поняла.

От творящейся несправедливости даже ломило кости. Я в этой ситуации жертва! Жертва! А из меня делают главную злодейку!

Один из охранников, сопровождавших меня, подошел и попросил руки, а потом надел наручники. И так вся эта ситуация выглядела невероятно, что я двигалась на автомате. Как во сне.

Будто не было вокруг этого строгого здания суда, этих людей в форме, этого пузатого адвоката, этого судьи в длинной черной мантии… Будто не ругалась с моим защитником вполголоса Рада. Будто меня не уводили из зала заседаний с закованными спереди руками.

У самого выхода сидела мама, которая пришла поприсутствовать на заседании, она не двигалась, по ее щекам тихо текли слезы. А я даже не могла ей ничего сказать в утешение.

— Ани, держись! Я буду клевать их, пока не добьюсь результата! — крикнула подруга, когда я находилась уже в дверях.

Нашла силы лишь обернуться и кивнуть. Улыбку в таком состоянии из себя выдавить не получилось. Даже чтобы поддержать Раду, она ведь так старается помочь.

Меня посадили в полицейскую машину и повезли в уже знакомое здание. Именно отсюда несколько недель назад я отправлялась в командировку. О небеса, кто ж знал, что совсем скоро мне придется проделать тот же путь, только совсем в другом качестве? Как же тошно от всего этого!

Из узенькой щели вместо окна в бронированном автомобиле для заключенных я видела, как происходят сборы. На этот раз вместо огромного каравана отправлялся лишь один автобус. Нас было около тридцати, из которых я насчитала четверых охранников и водителя. Меня окружали лишь мужчины. Все угрюмые, молчаливые, с опущенными головами. Еще бы. Не на развлекательную экскурсию едем.

Наконец все было готово, и мы тронулись.

Пока направлялись к выезду из города, я все вспоминала последний разговор со следователем. Его отношение ко мне будто поменялось в лучшую сторону. Подозревала, что он и сам уже склоняется к моей версии о том, что охотились именно за мной. Но, подчиняясь букве закона, он ничего не мог сделать. Вернее, мог, конечно, но не захотел. Оставался еще один вариант в условиях того, что все городские тюрьмы переполнены — домашний арест. И я знала об этом, мне уже успел сообщить адвокат. Однако капитан Янкинс оказался с ним не согласен.

— Я могу поговорить с судьей, — сказал он за день до заседания. — И вы останетесь под домашним арестом. Мне было бы даже так удобнее, чтобы вы находились поблизости. Однако поймите, у нас катастрофически не хватает людей. Мы не сможем обеспечить вам должную охрану. А если охотились именно за вами, лучше оставаться под защитой.

И вот, я снова, как и две недели назад, искала ее в стенах тюрьмы юго-восточного округа. Что ж, по крайней мере, указала следователю на то, что это преступление связано с теми убийствами, которые были совершены раньше. Он пообещал, что свяжется с полицейским, который ведет то дело, чтобы обсудить детали.

О чем я умолчала, признаю — дура, так это о своих подозрениях насчет полковника. Язык не повернулся обвинить его в чем-то перед следователем. И, с одной стороны, я уже почти жалела, что ничего не сообщила. А с другой — разве это что-то изменило бы? Поделилась бы этими подозрениями и, уверена, только что наладившийся с капитаном Янкинсом контакт в одно мгновение разорвался бы. Все же у них есть какая-то полицейская солидарность. Наверняка. Да и крайне не хотелось афишировать, что между мной и полковником что-то происходило.