По той же причине китайские общественные организации, связанные с религиозной жизнью, никогда не подойдут Западу. Конфуцианство слишком практично, даосизм чрезмерно бесстрастен, буддизм слишком пассивен для активного мировоззрения Запада. Те, кто каждый день вылетает в экспедиции на Северный полюс, покоряет стратосферу или бьет спортивные рекорды, никогда не станут хорошими буддистами. Однажды я видел европейских буддийских монахов, которые, разговаривая друг с другом очень громко и эмоционально, явно не способны были умерить свое возбуждение. Более того, один буддийский монах, бичуя Запад, призывал небесный пламень на всю Европу. Когда европейцы надевают буддийскую рясу и стараются казаться спокойными и бесстрастными, они выглядят просто смешными.

Однако было бы несправедливо говорить о китайцах как о нации, не понимающей достоинств своего искусства. Есть глубоко укрытая ниша в китайской душе, которую можно увидеть только благодаря ее отражению в китайском искусстве. Так же как у Сирано де Бержерака, весьма тонкая чувствительность китайской души укрыта за бесстрастной внешностью. За совершенно ничего не выражающим лицом таится трепетная эмоциональность; за замкнутой благопристойной внешностью китайца резвится беззаботная душа бездельника. Эти грубые желтые пальцы создают радующие глаз гармоничные образы, миндалевидные глаза над высокими скулами светятся добродушием, они одушевлены мыслью о прекрасном. Китайское искусство проявляет тонкий вкус, изящество и понимание стиля и гармонии, которыми отличаются лучшие достижения человеческого гения — от Храма Неба до любимой книжниками бумаги для письма и других предметов прикладного искусства.

Покой и гармония являются отличительными чертами китайского искусства, и исходят они из самой души китайского художника. Китайские мастера искусства мирно сосуществуют с природой, они свободны от оков общества и искушения деньгами, их душа витает высоко в горах, погружается в реки, сливаются с природой. И главное, они должны быть прямодушными и ни в коей мере не предаваться пагубным страстям, поскольку хороший художник — мы горячо в это верим — наверняка хороший человек. Он прежде всего должен «сдерживать сердце» или «расширять душу», путешествуя и созерцая. Такова серьезная школа, которую должны пройти китайские художники. Примеров можно привести множество. Вэнь Чжэньмин сказал: «Если мораль человека не высока, то тушь ему не повинуется». Китайский художник должен впитать душою все лучшее, что есть в человеческой культуре и духе природы. Один из величайших каллиграфов и художников Китая Дун Цичан (1555—1636) однажды сказал другому художнику: «Как можно стать патриархом живописи, не прочитав 10 тысяч книг, не пройдя 10 тысяч ли?» Когда китайские мастера искусств учатся рисовать, они не запираются в классе и не раздевают женщин, чтобы изучать строение скелета, и не копируют античные статуи, как это до сих пор делают в отсталых школах искусств на Западе. Китайские художники повсюду путешествуют, они восходят на знаменитые горы, например на гору Хуаншань в провинции Аньхой или гору Эмэй в провинции Сычуань.

Люди искусства в Китае не случайно укрываются далеко в горах. Во-первых, художники должны накапливать впечатления, наблюдая разнообразные образы живой природы, включая насекомых, деревья, облака и водопады. Чтобы их нарисовать, сначала нужно полюбить их, установить с ними духовную связь, слиться с ними воедино. Художники должны видеть, как, словно в калейдоскопе, изменяются тени и краски у одного и того же дерева утром и вечером, солнечным днем и туманным утром. Они должны собственными глазами наблюдать, как облака в горах «плывут вокруг скал и окутывают деревья». Но для них важнее холодного и объективного наблюдения своеобразное духовное «крещение», принятое от самой природы. Вот как описывает подобное крещение одного художника Ли Жихуа (1565—1635):

Во-вторых, китайские картины всегда пишут, находясь на вершине горы, особое внимание уделяется прорисовке горных пиков и удивительных по форме скал, в существование которых может поверить только тот, кто видел их собственными глазами. Отшельники в горах прежде всего заняты поисками красоты в природе. Китайский художник в Америке непременно должен отправиться к Большому Каньону в штате Аризона или в горы у городка Банф близ Лос-Анджелеса. Как и все любующиеся этими величественными произведениями самой природы, он неизбежно испытает духовный подъем и одновременно некую физическую сублимацию. Вся жизнь с высоты пяти тысяч футов предстанет перед ним под другим углом зрения, чем снизу. Люди, ездящие верхом, всегда говорят, что, оказавшись в седле, человек обретает иной взгляд на мир. Думаю, это действительно так. Такова конечная и самая важная цель путешествия. Широко и спокойно обозревая с божественной высоты мир, художник сумеет перенести свое видение на полотно. Затем он с чистой душой возвращается к городской жизни и пытается передать то, что чувствовал, тем, кому меньше повезло. Темы его картин меняются, но обретенное в горах спокойствие духа остается. Когда художник чувствует, что этот дух утерян или растрачен, он снова отправляется в путешествие и снова получает крещение горным воздухом.

Именно такое спокойное, гармоничное состояние души и любовь к горному воздуху (шаньлинь ци), окрашенные праздностью и чувством одиночества отшельника, характерны для разных видов китайского искусства. Его особенность — не торжество над природой, а гармония с нею.

В основе всех проблем искусства — проблема ритма. Поэтому, чтобы понять китайское искусство, следует начать с происхождения китайского ритма и художественного вдохновения. Мы признаем, что ритм универсален и не является монополией китайцев, однако это не мешает отметить один важный побочный момент. Когда шел разговор об идеальной китайской женщине, автор указывал, что западные художники всегда ищут идеальный, самый совершенный ритм в формах женского тела и считают женщину источником вдохновения. А китайские искусствоведы и любители искусства обычно ощущают счастье, любуясь полетом стрекозы, лягушкой, кузнечиком, иззубренной скалой. Мне кажется, дух западного искусства более чувственный, более страстный, для него главное — выразить собственное «я» художника; дух же китайского искусства более сдержан, более строг и ближе к природе. Можно воспользоваться выражением Ницше, чтобы пояснить их различие. Китайское искусство аполлоническое, а западное — дионисийское. Такое огромное различие возможно только благодаря неодинаковому пониманию ритма и наслаждения им как таковым. Независимо от страны вопросы искусства суть вопросы искусства, и здесь нет никакого сомнения. Однако лишь в последнее время ритмика в западном искусстве стала играть определяющую роль. В Китае же она, несомненно, ее играла.

Культ ритма берет начало в искусстве каллиграфии. Висящая на стене картина, на которой несколькими штрихами изображена скала, может радовать людей и днем, и ночью. Глядя на нее, человек погружается в глубокие размышления и испытывает необычайное наслаждение. Все это станет понятным европейцу, когда он поймет художественные основы каллиграфии. Изучение этого искусства сводится к изучению теории формы и ритма, и это говорит о важном месте каллиграфии в китайском искусстве. Мы можем даже сказать, что каллиграфия дала китайцам основы эстетики и благодаря каллиграфии китайцы усвоили основные понятия, связанные с линией и формой. Поэтому без понимания каллиграфии и порождаемого ею вдохновения нельзя говорить о китайском искусстве. Например, в китайской архитектуре, идет ли речь об арке, беседке или храме, повсюду гармония и красота форм связаны с каким-либо стилем каллиграфии.