– Я его ни в чем не виню, – прошептала принцесса, и по ее щекам потекли слезы.

В глазах Паоло проскользнуло нечто, напоминающее сострадание; он шагнул вперед… и упал, словно его ударили сзади. Скорчился на полу, подтянув колени к подбородку, а потом тихонько завыл, как больной щенок.

– Заступница, что с ним?! – воскликнула принцесса и ринулась на помощь.

Но Фейра, рискуя, что его услышит Берто, крикнул:

– Стойте!

Ризель замерла на месте, вновь ощутив с пугающей ясностью, что есть на свете воля, с которой Дару Цапли не сравниться… или все дело в том, что феникс привык командовать?

– Не подходите, – сказал он. – Змееныш… Паоло сейчас ничего не видит и не слышит, поэтому вполне может причинить вам боль. Это скоро пройдет, надо только подождать.

– Это? – переспросила Ризель. – Приступ? Он чем-то болен?

– Нет, это не болезнь. Просто… хозяин призывает своего раба, а раб сопротивляется. – Феникс чуть помедлил. – И от того, выстоит ли он, зависят наши жизни. Не применяйте к нему сильное слово – если зовущий его сделает то же самое, вы оба просто разорвете бедолагу напополам. Он должен выстоять сам.

Паоло умолк, и на мгновение принцессе и узнику показалось, что самое страшное позади, но оба ошиблись: он вскочил, выхватил из рукава стилет и обвел камеру взглядом, полным такой неистовой ярости, что Ризель с трудом подавила желание ринуться прочь – чутье подсказывало ей, что не следует шевелиться вовсе, однако страх был сильней.

– Нет!!! – зарычал он внезапно и… полоснул себя по ладони.

Ризель зажмурилась.

Некоторое время тишину в тюремной камере нарушали лишь хриплое дыхание Паоло и изредка прорывавшийся сквозь него звук, с которым крупные капли крови падали на пол. Наконец он прошептал: «Всё…» – и Ризель с немалым изумлением расслышала в его голосе удовлетворение. Она открыла глаза и увидела, что двое мужчин смотрят друг на друга, как будто разговаривают мысленно. Что же их связывало? И кто был хозяином Паоло? Ризель ощутила, что ответ на последний вопрос ей известен.

– Одного пятна крови Берто не заметит, – сказал феникс, – а вот целая лужа – совсем другое дело. Вам пора уходить!

Он был прав: если не Берто, то кто-нибудь более бдительный из тюремщиков наверняка услышал подозрительный шум. Ризель растерянно взглянула на черную тряпку, которую все это время безотчетно сжимала в руках: недолго Фейра был зрячим! А если Аматейн решит сделать с ним то же самое, что когда-то с его отцом и старшим братом?..

– Быстрее, – поторопил ее прикованный узник и опустил голову, чтобы принцессе удобнее было завершить начатое. – Надеюсь, вы запомните эту встречу!

У нее не нашлось сил для ответа, и в этот миг Паоло махнул рукой, коротко бросив:

– Сюда идут.

Они оставили феникса в одиночестве – предстояла первая длинная ночь в череде ей подобных. Ризель шла словно по краю пропасти и никак не могла поверить, что случившееся ей не пригрезилось. Но человек в черном – Паоло-Змееныш – был совершенно реален, и ее страх и жалость по отношению к нему тоже были реальны.

– Кто твой хозяин? – спросила принцесса, когда они оказались достаточно далеко от камеры Кристобаля Фейры и позволили себе немного замедлить шаг.

– У нас один хозяин, ваше высочество, – ответил Паоло, чуть помедлив. – Вы ведь меня понимаете?

Да. Она понимала – и не удивлялась, потому что это была безумная ночь.

– Тогда прошу… – Он остановился у одной из камер и ловким движением выудил новый ключ прямо из воздуха. – Вы же не забыли, к кому на самом деле шли?

…Когда это было? Больше года назад.

«Исполни поручение, – сказала принцесса оборотню, который потратил несколько лет на подготовку ее убийства. – И тогда я, так и быть, забуду о необычных обстоятельствах нашего знакомства». Ей не раз приходилось смотреть в глаза, полные ненависти, зависти, подобострастия и страха, но в его взгляде в тот момент появилось нечто совершенно иное. Ризель не знала, как называется это чувство, она лишь подумала со странной отрешенностью: «Этот смог бы меня убить». А он смотрел и улыбался.

«Слушаю и повинуюсь, ваше высочество!»

Зачем она сейчас пришла к нему? Уж не просить прощения, это точно. Поблагодарить? Возможно, но маловероятно.

Зачем?..

– Я брежу… – Чтобы разобрать тихий шепот, ей пришлось наклониться к его лицу, но самого лица Ризель не увидела – глаза застил туман. – Тебя здесь… не может быть…

– Нет. – Она осторожно сжала его запястье, стараясь не касаться изувеченных пальцев, а другой рукой коснулась горячего лба, покрытого коркой запекшейся крови. – Я на самом деле здесь.

Он был похож на лист, что дрожит на осеннем ветру и вот-вот оборвется с ветки. Измученный, израненный… Левый глаз заплыл – да есть ли он вообще? – правый еле-еле открывается, потому что веко склеила подсохшая кровь; нос сломан, губы разбиты – и это лишь то, что невозможно не заметить. Даже если свершится чудо и Аматейн помилует пересмешника, поняла Ризель, ему придется доживать свои дни с одним и тем же лицом, способным вызывать лишь отвращение и жалость. Принцесса вспомнила инструменты, которые Аматейн любил перебирать, когда на него находила задумчивость, и содрогнулась: своей безумной просьбой она подарила оборотню год жизни – а жизнь уж точно не полагалась ему за попытку убийства! – и несколько дней адских мук.

И теперь он глядит на нее так, словно вдруг увидел перед собой саму Заступницу.

– Я все… сделал… верно?

– Более чем, – сказала Ризель, ощущая комок в горле. – Почему ты так поступил? Остался с Крейном, зная, что его дорога рано или поздно приведет сюда… Почему ты вернулся, когда я тебе этого… не приказывала?

– Думал… об этом… все время… – Он со свистом втянул воздух и хрипло закашлялся. – Понял только сейчас… Ради вас, принцесса… чтобы вам не было здесь… так одиноко.

А она, зачем она сюда пришла? Ризель зажмурилась, зажала рот ладонью, чтобы не разрыдаться в полный голос. Ее жизнь, ее власть произрастали из Дара Цапли: если любое твое слово – приказ, то как можно глядеть в глаза тем, кто рядом, и верить в искренность их преданности и дружбы? Все они лгут, все боятся, потому что знают: стоит ей захотеть – и короткое слово «У м р и!» убьет вернее, чем ядовитый кинжал убийцы или тяжелый топор палача. И пусть одним словом не остановить многих, никому не хочется быть тем единственным, кому не повезло.

Она хотела другого – других слов, другой власти. Можно было все время молчать, но тогда сила накапливалась, и уже любая фраза могла превратиться в приказ даже против воли Белой Цапли. Можно было приручать слова, записывая их на бумаге, но и это не могло обуздать ее дар.

А тот единственный, кто решил помочь ей без приказа, скоро умрет…

– Спасибо! – Ризель наклонилась и поцеловала раненого; кровь на губах была не соленой, а горькой. Она глубоко вздохнула и попыталась собрать всю свою ненавистную силу, чтобы вложить в одно слово. – Я обязательно придумаю что-нибудь и вытащу тебя отсюда… Ты только ж и в и!

И лишь теперь наблюдавшая за принцессой Фаби поняла, что все это вовсе не сон, а явь. Ее душу вышвырнуло прочь из тюремного подземелья, проволокло по пещерам, где дремали безымянные твари, и с размаху бросило обратно в собственное тело, которое кубарем скатилось с кресла. Лежа на полу, будто сломанная кукла, она пыталась понять, что произошло, – и не могла.

За окном занималась заря.

Светловолосый юноша довольно приятной наружности, одетый роскошно и со вкусом – щегольские сапоги с острыми носами, черный с серебром камзол; искусно завязанный шейный платок прячет то, что должен прятать, и платок этот вовсе не изумрудно-зеленого цвета. Неулыбчивое загорелое лицо говорит о том, что молодой человек куда больше времени проводит на свежем морском воздухе, чем в тиши кабинета или посреди райских кущ…

Из зеркала на Кузнечика смотрел чужак.