Лейла молча отодвинулась и замерла, устремив на целительницу немигающий взгляд, полный мольбы. Хаген выругался, швырнул на землю свою саблю, а Амари вдруг ощутил, что желание сражаться и прорываться на волю исчезло, как исчезает последний луч солнца на закате. Он чувствовал себя совершенно пустым, высохшим и ни на что не способным.
Ему не нужна была свобода, добытая такой ценой.
– Кузнечик! – вдруг позвал Паоло, и принц не сразу понял, что тот обращается именно к нему. – Ты заметил на груди у Звездочета… ш-ш-ш… круглый медальон на цепочке?
– Да, – ответил Амари, машинально отметив про себя, что Змееныш уже не впервые называет своего бывшего хозяина Звездочетом, словно отрицая его власть над огромной империей и всеми ее обитателями. – Это что-то важное?
Паоло проигнорировал вопрос:
– С-сумеешь его с-сорвать?
– Он мне не позволит, – сказал принц, качая головой. – Точно, не позволит.
– Я отвлеку, – Змееныш прищурился. – А ты срывай. Не забудь, о чем я прос-сил… и, пожалуйста, будь с ней добр.
– С кем? С Эсме?
– С ней, – повторил Змееныш с необыкновенной теплотой, и…
Раздался свист. Умберто рухнул навзничь со стрелой в спине. Если бы он за миг до этого отошел в сторону хоть на шаг, стрела попала бы в Эсме. Паоло кинулся на принца, повалил его на землю, и Амари едва успел заметить, что невидимые стрелки́ больше никого не задели.
Ему было жутко оттого, сколь простой и безжалостной оказалась смерть друзей.
– Сдавайтесь! – раздался голос Эйдела Аквилы. – Вы окружены!
Стало тихо. Сердце Амари билось просто оглушительно, и он, вслушиваясь в этот звук, не сразу почувствовал довольно-таки чувствительный тычок под ребра, которым наградил его Паоло.
– Позови, – раздался еле слышный шепот… или ему померещилось? Зрачки желтых глаз расширились, в них отразилось перепуганное лицо маленького принца. – Позови…
– Отец! – крикнул он. – Ты здесь, я знаю! Покажись!
– Ваше высочество… – Эйдел ненадолго умолк. – Идите к нам, сюда!
– Пусть капитан-император сначала выйдет из укрытия! – тотчас же ответил Амари. Хриплый голос едва ему повиновался, грозил вот-вот исчезнуть окончательно. – Я хочу его увидеть!
Он лежал на земле, придавленный тяжестью Змееныша, и вдыхал резкий зеленый запах… Ох, три тысячи кракенов, это же клумба! Одна из тех, вдоль которых днем постоянно прогуливаются нарядные парочки, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться цветами. Принц протянул руку и нащупал посреди переплетения сломанных ветвей розу. Цвет ее в темноте был не виден, но он знал – красная.
Он сжал шипастый стебель так, что стало больно до слез, и в этот миг послышались осторожные шаги, а вслед за ними и голос:
– Я здесь, мой мальчик.
Сколько в этом голосе было любви…
Змееныш прыгнул – словно распрямилась туго натянутая пружина, – но лучники тоже не оплошали, и в полете его пронзили сразу три стрелы. Все же полукровка почти сумел завершить свою самоубийственную авантюру: он рухнул на землю рядом с Аматейном и, качнувшись, привалился к коленям бывшего хозяина. Капитан-император, помедлив лишь мгновение, наклонился и одним резким движением сломал ему шею.
Этого мгновения Амари хватило, чтобы послать мысленный приказ. Медальон лег ему в ладонь, обрывки цепочки скользнули на землю.
«И все? Ради этой вот безделушки он пошел на смерть?»
Ответа не было, но принц вдруг ощутил некое странное ~присутствие~ – словно тень «Невесты ветра» за спиной вдруг разделилась, и теперь вместо одного фрегата его звали сразу два. Если бы все это происходило в иной обстановке, Амари понял бы, что произошло, но сейчас он окончательно утратил способность размышлять и мог только смотреть на драгоценность в своей руке, будто завороженный бликами на гладкой поверхности.
Он совсем недавно видел очень похожую штуковину.
На ошейнике ларима.
Шум моря
Потом крылан очнется и спросит, удивленно моргая:
– Что произошло?
Потом в открытом море встретятся два корабля: у одного будут зеленые паруса, а другой окажется совершенно пустым, как если бы вся его команда дружно прыгнула за борт, сойдя с ума из-за какой-нибудь эпидемии или, что более вероятно, по воле самого фрегата. Прошлого не отменить, и привычки, что въелись за долгие годы, уже никуда не исчезнут.
Потом они смогут вспомнить добрым словом тех, кто ушел к Великому Шторму…
Все это будет потом.
А сейчас – ведь огонь вечен, пока горит! – посреди огненного ада двое сжимают друг друга в объятиях так крепко, словно хотят стать единым целым. Раньше им уже перепадали мгновения такого единения душ, но еще никогда не было мгновения истины.
Окажись в этот миг рядом хоть кто-нибудь, он услышал бы сбивчивый шепот:
– Никогда, слышишь? Никогда больше не смей меня терять!
И короткий ответ:
– Не посмею.
Белый фрегат
Поначалу была она невелика – во много раз меньше самой маленькой звезды – и светилась черным зловещим светом. Она притягивала к себе пыль и пепел мертвых звезд, постепенно становясь все больше, и в конце концов к ней устремились и те живые звезды, что оказались рядом. Рисунок созвездий нарушался, тени-призраки срывались с привычных мест и летели во тьму – к поджидавшей там громадной Черной звезде. Это происходило медленно, однако Черная звезда не торопилась, желая оставаться невидимой для существ за пределами Пустоты до тех пор, пока не сделается слишком поздно. Из ожидания Черной звезды родилось Время, поскольку каждый сон, оказавшийся слишком далеко от своего создателя, приближал то, что должно было стать концом Пустоты и началом чего-то другого.
Книга Основателей
По частям, по осколкам, по крупицам собирали они его сердце, и, когда оно вновь стало целым, Эльга сказала: «Вот оно, забирай! Но знай, что, если ты нарушишь слово, я снова его разобью, сотру в пыль, и уже никто не сможет его собрать заново!» Шторм покорился ей, потому что сам теперь был скован цепями из дождя и ветра.
Легенда об Эльге и Великом Шторме
Шум моря
День выдался пасмурный: солнце будто кто-то прикрыл завесой из плотной кисеи, а свинцово-серое море волновалось с самого утра, словно размышляя, быть настоящему шторму или нет. Жизнь в Кааме затихла в ожидании; рыбаки не вышли в море, а прочие горожане то и дело поглядывали на небо.
Но дождь так и не начался.
Вместо шторма к столице Окраины приближалось совсем другое бедствие: сначала оно было едва заметной черточкой на горизонте, однако черточка эта росла очень быстро и вскоре превратилась во фрегат с черными парусами. Со сторожевых башен раздалось гудение колоколов, от которого каамцы, побросав все дела, принялись суетливо готовиться к новой атаке на город. Лишь те, кого угораздило оказаться в этот момент на смотровой площадке одной из многочисленных башен, ощутили некую странность в происходящем: черный фрегат был всего один, и даже самая слабая подзорная труба позволяла разглядеть, что он в плачевном состоянии. Паруса потрепанные, местами так и вовсе рваные, на правом борту подживают следы глубоких ран, а на палубе виднеется всего лишь с десяток людей… Впрочем, последнее как раз было излюбленным обманным приемом цепных акул.
Следом за донесением, что пушки крепости готовы к бою, Лайра Отчаянный получил второе: незнакомый фрегат замер у входа в гавань, возле скалы, которую каамцы назвали Зуб мерра, и вывесил белый флаг. Переговоры?.. Сердитый и чуть сбитый с толку король Окраины помянул кракена и отправился на пристань вместе с двумя советниками и Камэ, которая после беды, случившейся больше двух месяцев назад, следовала за братом неотступно, словно тень. Прибыв на место, он первым делом потребовал подзорную трубу на треноге и, придерживая ее левой рукой, принялся изучать странного гостя, который теперь подавал уже другие сигналы.
