Ветер в кокпите не стихал, для меня он был все равно что торнадо. Я продолжал крениться влево; проведя напоследок по правому глазу рукой и вытерев кровь, я сбавил обороты на две трети, снова закрыл кровоточащую левую глазницу ладонью и выровнял истребитель.

У F-4 на лобовом стекле фонаря кабины есть маленькие яркие фары, они загораются красным, когда угол при заходе на посадку взят верный, а еще при этом раздается обнадеживающий звуковой сигнал ровного тона. Благословляя инженеров «Макдоннелл Эйркрафт» за предусмотрительность, я кое-как пошел на финальное снижение. Восприятие глубины отказало, я нацелился примерно на треть расстояния вниз по ВПП и прикинул темпы сброса скорости, как уж смог. Земля по обе стороны полосы вздыбилась и ударила меня. Бам! Я очутился внизу и потянул за рычаг выпуска тормозного парашюта, продолжая отчаянно щуриться в попытках удержать «Фантом» приблизительно посередине полосы.

Я отвел ручку управления до самого колена, помогая воздушному торможению семнадцатитонного истребителя, и что есть сил надавил на тормоза, стараясь фокусировать взгляд на дальнем конце полосы. Было похоже, что полоса заканчивается чересчур быстро; я приподнялся и встал на тормозные педали, одновременно оттягивая на себя ручку.

А потом все внезапно закончилось. Истребитель, дернувшись, замер, движки работали вхолостую, я увидел, как на ВПП вылетают желтые машины пожарной службы, направляясь ко мне. Должно быть, кто-то услышал мои призывы по радио. Машины выстроились у самолета, я поменял ладони на поврежденной глазнице, потянулся к рычагу управления двигателем, щелкнул переключателями и заглушил оба двигателя.

Откинулся в катапультном кресле и закрыл здоровый глаз. Адреналин словно вытекал из тела, но оставалась жесточайшая боль, пылавшая, будто костер с центром в левой глазнице. Остальная часть меня была онемевшей, тошнотворной, мокрой от пота насквозь, совершенно безвольной.

По борту «Фантома» скрежетнула лестница машины начальника пожарной охраны. А потом я услышал его голос рядом.

– Господи Иисусе, – произнес он.

Все плоско.

Плоско, насколько хватает глаз.

Самолет только что опустился ниже облаков, а в мглистом влажном воздухе Южного Техаса расстояния будто укорачивались. Каз наклонился вперед, чтобы как следует разглядеть свое новое место работы. Он почти четыре часа провел в кресле «Боинга-747», и при этом движении у него затрещала шея. Внизу раскинулся индустриальный лабиринт нефтеперерабатывающих заводов и прибрежных кранов, по которому змеилось судоходное русло. Каз коснулся иллюминатора лбом, наклоняя голову в попытке проследить, где оно впадает в Галвестон-Бэй: блестящие просторы маслянисто-коричневой воды продолжали расширяться, переходя в Мексиканский залив, смутно различимый сквозь смог на горизонте.

Не место для сада.

Пока самолет снижался к ВПП, Каз отмечал каждую из небольших коррекций курса, выполняемых летчиками, и безмолвно оценивал их мастерство до самой посадки, когда шины заскрипели о гудрон Хьюстонского международного аэропорта. Неплохо.

Его ждал автомобиль, взятый напрокат в «Авис». Он перетащил набитый чемодан и рюкзак в багажник, а сверху аккуратно уложил гитару.

– У меня слишком много барахла, – пробормотал он, но подумал, что все равно через несколько месяцев переезжать в Хьюстон, вот он и упаковал то, что, по его предположениям, могло понадобиться.

Каз покосился на часы, показывавшие теперь местное время – воскресный послеполуденный траффик вряд ли плотный, – и забрался в машину. Поворачивая ключ в зажигании, он приметил название модели на брелоке. Улыбнулся. Для него арендовали серебристый «Плимут Сателлит».

Несчастный случай стоил Казу не только глаза. Лишившись стереоскопического зрения, он потерял и медстраховку – вместе с работой летчика-испытателя и кандидата в отряд астронавтов с перспективами полетов по программе MOL – военной пилотируемой орбитальной лаборатории, разведывательной космической станции. Работа и мечты исчезли в кровавом вихре перьев.

Флотские послали его на учебу, чтобы приходил в себя и разбирался в космической электрооптике, а затем начали использовать его опыт в национальной безопасности и разведке. Ему нравилось, что работа сложная, а его догадки влияют на решения политиков, однако за бывшими армейскими летчиками, летавшими в программе «Аполлон» и ходившими по Луне, он следил с тихой завистью.

Но вот вечно переменчивая вашингтонская политика привела его в Хьюстон. Президенту Ричарду Никсону досаждала предвыборная горячка: в некоторых округах считали, что космическая гонка уже выиграна, пора бы об инфляции и безработице подумать – а оба показателя только росли. Минобороны точило зуб на Никсона: вьетнамская война оканчивалась не пойми чем, да и отмену программы MOL ему до сих пор не простили. Национальное управление военно-космической разведки убедило Никсона, что их новые спутники «Гамбит-3» серии «Кихоул» лучше и дешевле астронавтов на космической станции справляются с фотошпионажем.

Никсон, однако, был профессиональным политиком и без труда отыскал перспективный для себя компромисс: еще один полет на Луну для американской публики, но за счет Минобороны с его обширными бюджетными ассигнованиями.

«Аполлон-18» теперь финансировался из средств Пентагона, так что миссию эту переосмыслили как первую чисто военную для Америки, а выбор секретной цели передали на усмотрение ВВС США. Флотские послали в Техас ответственным координатором именно Каза, с его редким сочетанием навыков: пилота-испытателя, участника программы подготовки MOL и вашингтонского сотрудника разведки.

И дали задание за всеми приглядывать.

Пока Каз ехал на юг по трассе I-45, его одолело желание зарулить между делом в Центр пилотируемых космических полетов НАСА, но вместо этого он направился чуть дальше на запад. Перед отлетом из Вашингтона он кое с кем созвонился и подыскал поистине отличное местечко рядом с городком под названием Перланд. Следуя указателям, он ехал в сторону Галвестона, пока не свернул с главной магистрали у съезда на дорогу FM528.

Земля тут была именно такая плоская, как ему виделось с высоты: по обе стороны двухполосной дороги грязновато-зеленые коровьи пастбища, никаких заправок, никакого движения. Нужный ему указатель поворота оказался таким маленьким, что Каз его чуть не пропустил: Добро пожаловать на «Ранчо Полли».

Он свернул на грунтовую дорогу, под шинами захрустели ракушки. Звук этот сменился быстрым ритмичным ворчанием, когда «плимут» проехал через воротца для скота, обустроенные посреди дороги: налево и направо вдаль уходило ржавое ограждение из колючей проволоки. Вглядевшись вперед, он увидел два одиноких домика на невысоких холмах: перед ближайшим был припаркован грузовичок. Он выехал на другую подъездную дорожку, покосился в зеркало заднего вида, проверяя, ровно ли сидит стеклянный глаз, и распахнул дверцу. Поднимаясь, он выгнул затекшую спину и потянулся на счет «три». Слишком много лет довелось ему просидеть в жестких катапультных креслах.

Два домика были новенькие, выстроенные в стиле ранчо-бунгало, но гаражи у них оказались странно высокие и широкие. Каз огляделся – дорога на несколько тысяч футов абсолютно прямая. Идеальная.

Он направился к дому, у которого стоял грузовичок, и пока шел по ступеням крыльца к передней двери, та отворилась. Вышел мускулистый человек компактного телосложения в выцветшей зеленой нейлоновой рубашке-гольфийке, голубых джинсах и коричневых сапогах с острыми мысками. На вид ему можно было дать лет пятьдесят с небольшим, седеющие волосы коротко подстрижены, лицо покрыто ранними морщинками. Наверное, это и есть его новый домовладелец, Фрэнк Томпсон, который по телефону отрекомендовался как бывший пилот «Эвенджеров» с Тихоокеанского ТВД и нынешний командир самолета «Континентал Эрлайнс».