- Правда. Его зовут Иван, ему почти семь лет.

- А как… почему… откуда… – мама потрясённо бормочет.

- Стоп. Ты сказал, что они за границей? Ты нагулял его, пока в интернатуре был, что ли?

- Фу, папа, что за терминология? – я не ханжа, но терпеть не могу такие фразы. – И нет, ты не угадал, мы с его матерью были женаты, а потом по глупости разошлись. Это было ещё до моего отъезда за границу.

- До отъезда? Это что, та колхозница? – ревёт как медведь.

- Ладно, я поехал. Как успокоитесь и будете готовы к конструктивному разговору, дайте знать.

И я просто разворачиваюсь и ухожу… Выбесили они меня сегодня окончательно.

---------------------------------

[1] Речь о пьесе “Ревизор” Н.В. Гоголя и последней сцене, в которой все герои в шоке замирают.

Лиза

Павел покидает квартиру, а я наконец-то могу позволить себе выпустить на волю эмоции. Не хочется реветь при Ване, но предательские слёзы не спрашивают разрешения и всё льются и льются. Вытирать их ладонями оказывается бесполезно – мокрые солёные руки не убирают обильно появляющуюся влагу, вдобавок тушь не выдерживает пытку слезами и растекается по щекам уродливыми чёрными полосками.

Закрываю лицо, чтобы Ваня не видел меня такой. Но малыш, потрясённый недавней сценой, нуждается в разъяснениях и поддержке.

- Ма-а-ам, ма-а-ам, – оттягивает мою ладонь, чтобы заглянуть в глаза.

Я не готова сейчас с ним объясняться! Зачем Павел вывалил правду сыну, не посоветовавшись со мной? Я же предупреждала, что ребёнка нужно сначала подготовить! Почему он, как всегда, сделал всё по-своему, наплевав на мою просьбу? Как можно быть таким эгоистом?

Приехал, как тайфун, разворотил нашу спокойную жизнь. И как теперь отстраивать её заново? Что говорить Ване?

- Мамочка, он тебя обидел? – спрашивает озабоченно, растирая пальцем потёки туши на моей щеке. – Хочешь, я отдам ему робота назад? Он мне вовсе и не нужен, если ты плачешь.

- Нет, котёнок, не хочу. Это же подарок, а подарки не возвращают. Так что играй на здоровье.

Где-то в глубине души я надеюсь, что сын отвлечётся на что-то и не начнёт меня допрашивать об отце. Мне нужно время, небольшая отсрочка, чтобы найти подходящие слова и правильные ответы на его вопросы.

Я не скрывала от сына, что его отец где-то есть, но не знает о нём. Такое объяснение когда-то его вполне удовлетворило. Но что я могу сказать ему сейчас, когда папаша объявился на горизонте, ещё и с претензиями, и тут же исчез?

- Мамочка, не плачь… – Ваня беспомощно крутится возле меня, не зная, что ему делать.

Понимаю, что должна взять себя в руки и поговорить с ребёнком, но проклятые слёзы всё льются и льются… Мне никогда ещё не было так жалко себя. Я никогда ещё не была так растеряна и раздавлена… Сама не понимаю, почему.

- Мамочка, хочешь, я тебе яблочко помою? Я видел, там в пакете есть красные, как ты любишь…

- Хочу, – выдыхаю.

Это даст мне крохотную передышку, чтобы привести лицо в порядок и собрать мысли в кучу.

Пока Ваня возится на кухне, я успеваю заставить себя подняться и сходить в ванную умыться. Глаза красные, физиономия припухла – та ещё красотка…

- Ма-ам, а твой начальник правда мой… папа? – сын ставит вопрос ребром, как только я возвращаюсь к нему из ванной.

- Правда, – не вижу смысла юлить и обманывать.

Ваня молчит. Видимо, переваривает и пытается уместить эту информацию в свою картину мира. Семь лет – возраст, когда дети уже многое понимают.

- А почему ты говорила, что не знаешь, где он?

- Тогда ещё не знала, – вынуждена оправдываться теперь перед ребёнком.

Павел заварил кашу, а мне предоставил отдуваться! Мерзавец…

Как объяснить ребёнку, что я была уверена, что его папаша знает о нём, но не признаёт? Ведь теперь выяснилось, что он не знал. А я-то даже допустить не могла такой тупости, недогадливости и безразличия!

Получается, что я виновата…

- Ваня, ты уже взрослый мальчик и понимаешь, что люди не всегда могут поговорить обо всём напрямую, – выходит коряво и сомнительно с точки зрения педагогической целесообразности. – Я была уверена, что мой начальник внимательно изучил все документы и узнал, что он – твой отец. И ждала, когда он захочет тебе об этом рассказать…

- А ты почему не рассказала? – перебивает Ваня.

- Я не знала, как ты воспримешь, хотела, чтобы он сделал это сам. Признаю: я ошиблась, была неправа. Нужно было, конечно, сразу тебе рассказать.

Вернее, нужно было рассказать всё Павлу. Чёртова гордыня помешала. Сама не понимаю, почему была так уверена, что он и сам догадался. Если ему до меня нет дела, то вряд ли ему была интересна дата рождения моего ребёнка. Ему на неё было наплевать! Ведь как всё просто: я предохранялась, а потому он не заподозрил, что я могла быть беременна от него.

Сын сидит, как нахохлившийся воробей. Что у него в голове – не понимаю, и мне это не нравится. Мы всегда были с ним лучшими друзьями, о многом говорили напрямую, многим делились друг с другом. А теперь доверие между нами трещит по швам.

От отчаяния мне хочется придушить его непутёвого папашу. Это всё Павел виноват! Зачем он так несвоевременно полез со своими признаниями к неподготовленному ребёнку?

- Ванюша, я очень давно не видела твоего папу. А тут оказалось, что он – мой начальник. Я боялась, что кто-то узнает, что он был моим мужем, и меня могут уволить, потому что родственники не должны работать в одном отделении.

- Я бы тебя не выдал! Я умею хранить тайну! – сын принимает мои оправдания за сомнения в нём. Сегодня точно не мой день, да и педагогическим талантом природа явно меня обделила.

- Я в тебе не сомневаюсь… Просто… мало ли, кто и как мог узнать.

- Но ты же всё равно уволилась! А мне ничего не сказала!

- Я ждала подходящего момента.

Мои оправдания Ваню не убеждают, и я совершенно не знаю, как выкручиваться из сложившейся ситуации. Ругать и обвинять Павла вслух – тоже не вариант.

Не удовлетворившись моими объяснениями, сын уходит в комнату, а я наконец начинаю разбирать принесенные бывшим мужем продукты.

К разговору об отце Ваня больше не возвращается. Но с игрушками не расстаётся, особенно с роботом. Втайне от меня кладёт его в собранный портфель и несёт в школу. Интересно, будет хвастаться перед друзьями игрушкой или тем, кто ему её подарил? Он, как и все дети, очень болезненно относится к отсутствию в его жизни отца.

Мне грустно и обидно, что новость о папе сын переваривает без меня. И в то же время спокойно, что он не требует больше никаких объяснений. Я в это время раз за разом прокручиваю в голове приемлемую для ребёнка версию событий и выжидаю удачного момента, чтобы выдать ему её под правильным соусом.

Дети не должны страдать от ошибок взрослых. Не должны ощущать себя обманутыми и ненужными. Но откуда мне знать, что у Павла на уме, какие у него планы в отношении сына?

Он появляется через несколько дней. Звонит поздно вечером, когда Ваня спит, а я расслабленно просматриваю в телефоне новости за день.

- Привет, – звучит хрипло, будто простыл.

- Здравствуй, – напрягаюсь, не зная, чего ожидать от разговора.

Не могу понять, мы с ним в одной команде или по разные стороны баррикад. Инстинктивно готовлюсь обороняться.

- Как Ваня?

- Нормально.

- А ты как?

- Тоже.

Разговор не ладится.

- Расскажи мне, как вы живёте.

О нашей жизни можно целый роман написать минимум в трёх томах… Но интересно ли это Павлу? Его вопросы похожи на дежурные.

- Ты же видел, как. Ваня в школу ходит, я работаю.

- Как он отреагировал?

Понимаю, о чём речь. Но не знаю, что ответить. Слишком болезненная тема.

- Остро, – другую формулировку подобрать не могу.

- Игрушками играет?

- Да, они ему очень понравились, спасибо.

- Я приеду на Ванин день рождения. Уже билеты на самолёт купил.