Восемь полупрозрачных фигур вперили в нее молчаливые взгляды. Мия растерянно смотрела на них, с каждой секундой всё больше вжимаясь в кресло.

– Я… у меня нет под рукой статистики… – наконец сказала она.

– Никому не интересна ваша внутренняя кухня, дорогуша. – Голос у Фионы нисколько не изменился, но в кабинете повисла ледяная тишина. – Всё, что от тебя требуется, – это согласие.

– С чем? – спросила Мия, чувствуя себя ужасно глупо.

Фиона прикрыла глаза и стала похожа на шоколадное пасхальное яйцо со сверкающим кусочком фольги, прилипшим сверху.

– Колин? – сказала она в пустоту.

– Квоты номеров этой недели по нескольким отделам, в том числе по отделу политкоррекции, были рассчитаны неправильно и требуют пересчета, – суетливо забормотал Колин, не поднимая головы от планшета. – Да, нет? Это для протокола.

Мия взглянула на него, но Колин упорно смотрел в планшет. Фиона по-прежнему сидела с закрытыми глазами. Остальные молча ждали.

Поерзав в кресле, Мия осторожно кивнула.

– Голосом, дорогуша, – спокойно произнесла Фиона. – Система всё записывает.

Мия затравленно оглянулась по сторонам, натыкаясь на взгляды, направленные сквозь нее: корпоративный голографический интерком оперировал приблизительными расстояниями между объектами.

– Да, – тихо сказала она. – Квоты были рассчитаны неправильно.

Голограммы с облегчением зашевелились, как будто Мия произнесла магическое заклинание. Фиона открыла глаза и повернулась к Колину.

– Для протокола: отдел политкоррекции заверил пересчет номеров, – сказала она. – Всем спасибо. Работаем.

С мелодичным электронным звуком голограммы растворились в воздухе. От напряжения у Мии свело плечи. Массируя окаменевшую шею, она прикоснулась к экрану, чтобы снять затемнение стен, и чуть не подпрыгнула от испуга. Прямо перед ней за стеклом стоял улыбающийся Айра.

– Не хотел тебе мешать на звонке, – сказал он, заходя в кабинет. – Поздравляю с боевым крещением.

– Не уверена, что оно прошло хорошо, – пробормотала Мия. – Я так и не поняла, что́ сделала.

Айра легкомысленно улыбнулся, тряхнув малиновыми вихрами.

– Не парься, – произнес он. – Всё в порядке, работа идет.

– Я согласилась с пересчетом, – сказала Мия. – Что это значит?

– Не парься, – повторил Айра чуть более настойчиво. – Спасибо, что была на звонке. Это совершенно рядовая ситуация.

– И всё же? – Мия посмотрела на него снизу вверх, впервые заметив, что у корней его роскошные малиновые вихры были совершенно седыми.

– Базу номеров слегка пересчитают. Квоты перераспределят по отделам, – Айра пожал плечами. – При наших объемах этого никто не заметит.

– Это как раз меня и пугает, – сказала Мия. – Вдруг там по квотам изначально всё было правильно? А теперь при пересчете какие-то номера могут просто… потеряться.

Айра прищурился. В желтых глазах засквозило неприятное удивление.

– Ты, я вижу, своего не упустишь, – тихо сказал он. – Даже сейчас. Респект.

– Что ты хочешь… – начала было Мия, но он положил руки на спинку кресла, по обеим сторонам от ее беззащитной шеи, и она почему-то сразу же замолчала.

– Вопрос в том, чего хочешь ты, – произнес Айра угрожающе мягким голосом. – Благодарности?

Жесткие волоски на его руках щекотали ей шею. Мия осторожно кивнула. Айра улыбнулся и выпрямился, убрав руки в карманы.

– Для тебя мне ничего не жалко, – сказал он. – Только не здесь. Ты знаешь, где найти меня после работы.

Он поднялся и пошел к двери легкой походкой человека, у которого не было ни одной проблемы. Мия проводила его глазами почти до самого выхода, но в последний момент все-таки не выдержала.

– Что будет, если при пересчете заметят ошибку? – спросила она вслед сутулой спине.

Айра обернулся через плечо, блеснув острозубой улыбкой.

– Служба безопасности разберется, – сказал он. – Но тебя уже всё равно здесь не будет.

После работы Айра часто сидел в баре «КК» на задворках Шоу-центра, хотя жил где-то на другом конце мегалополиса. Выйдя на платформу из сверкающей вечерними огнями Амальгамы, Мия на мгновение остановилась, размышляя, не воспользоваться ли его предложением, но тут подошел пневмопоезд северо-западного направления, и двери вагона открылись прямо перед ней.

Через четыре станции, когда бесполый цифровой голос объявил ее остановку, Мия лишь уютнее устроилась в кресле у окна – и стала смотреть, как огни жилых небоскребов в модном районе набирают скорость и сливаются в длинные лучи, бегущие вслед за поездом.

После получения номера Мия часто подолгу не возвращалась домой с работы, катаясь на пневмопоездах разных направлений и жадно вбирая в себя картинки вечернего мегалополиса. Она хотела запомнить каждую деталь, какая только могла в ней поместиться, – так человек, переезжающий на другой континент, распихивает по чемоданам вещи, которые ему не пригодятся, просто потому, что их жалко оставлять.

Модные небоскребы сменились обшарпанными социальными высотками, несколько многоуровневых аэромобильных эстакад сплелись и расплелись за окном, – но сегодня у Мии не получалось сосредоточиться на знакомых картинках. Липкое ощущение незначительной, и в то же время непоправимой ошибки преследовало ее, как в колледже, когда, уже сдав все экзаменационные задачи, вдруг понимаешь, что правильный ответ к одной из них должен быть совершенно другим.

Мия любила свою работу, хотя давно бросила всякие попытки объяснить, чем именно она занимается в «Кэл-Корпе».

Победитель финала определялся зрительским голосованием в реальном времени: многомиллиардная аудитория Лотереи с помощью специальной электронной системы решала, кто из кандидатов достоин того, чтобы жить вечно. Эта аудитория делилась на бесконечное количество крупных и мелких сегментов по целому ряду признаков, от гендера и уровня доходов до семейного наследия, веса и количества родственников первого порядка на Гарториксе.

Каждый кандидат, которого обсчитывал отдел политкоррекции, представлял собой уникальный набор признаков, адресованных тому или иному сегменту аудитории.

Задача Мии была рассчитать формулы и подобрать пары кандидатов так, чтобы зрительские голоса до последнего распределялись поровну. Лучшие финалы были те, где всё решалось перевесом в пять-шесть тысяч голосов; за такие финалы сотрудники всех отделов получали бонусы, премии и билеты в VIP-ложу Селесты на всю семью. За такие финалы Айра угощал подчиненных первоклассным грэем, от которого прошлое растворялось, как сахар в кофе, делая настоящее уютным и призрачно сладким.

Это было искусство, а не бездушная вычислительная механика. Сегментов аудитории и признаков было так много, что работа политкорректоров превращалась в творчество, основанное на интуиции и озарениях. Внутри отдела на каждый финал устраивали тотализатор – и часто проигрывали даже те, кто подбирал и обсчитывал для него кандидатов. Но не Мия.

Почему-то она всегда знала, кто будет жить вечно, – заранее, еще на этапе просмотра голографических анкет. Иногда это знание пугало ее; оно было сродни божественному всеведению, словно Мия смотрела на этих людей откуда-то из посмертия.

Мия любила изучать анкеты. Ей нравилось разбираться в том, почему люди хотят уйти, сохранив себя – или то, что они упорно считали собой, хотя не могли даже толком сказать, что́ это было. Подбирая пары, она каждый раз делала свой собственный тайный выбор, и этот выбор раз за разом оказывался правильным, будто подтверждая ее собственный – тот, который она была вынуждена сделать после того, как не стало Ави.

Вопреки всему, что было написано в документах из клиники, Мия хотела жить.

Просто это было невозможно – мир был заполнен густой вязкой ненавистью, так что в нем не оставалось места даже для воздуха. Постепенно она поняла, что источник этой ненависти – она сама. Это была хорошая новость: значит, ненависть можно контролировать. Можно даже сфокусировать ее на чем-то одном, чтобы освободить себе немного пространства для жизни.