– Поэтому вы отказались от Лотереи? – спросил Эштон. – Чтобы… дать ей шанс?

– На Гарториксе люди живут вечно, – просто сказала она. – Я не хочу, чтобы моя жена была привязана ко мне навсегда.

– Но именно это вы и пообещали ей, когда женились.

– «Пока смерть не разлучит нас», – улыбнулась Кайра. – Я всегда читаю всё, что написано мелким шрифтом.

Эштон поднял брови.

– Но ведь для вас это так и будет, – сказал он. – Никакой обратной связи с теми, кто совершил Перенос, не существует. Скорее всего, они даже не знают, что происходит здесь, на Земле.

– Как же тогда они отправляют нам свои мыслеобразы?

– Судя по всему, это происходит автоматически, – Эштон пожал плечами. – Всё равно как если бы вы ей снились.

Кайра усмехнулась.

– Если я буду всё время ей сниться, она никогда не сможет спокойно жить дальше.

Эштон молча смотрел на ее руки, державшиеся друг за друга. У него за спиной, хохоча, задыхалась на мелководье голографическая Мия.

– Она и так не сможет, – тихо сказал он.

За три года Ави так и не приснился ему – ни разу. Наяву Эштон всё время видел его – в парке, возле дома, на заднем сиденье семейного аэротакси, проплывавшего мимо во встречной пробке. Но стоило закрыть глаза, как всё исчезало, и Эштон оказывался один на один с пустотой. Он почти перестал спать, чтобы не проваливаться туда, где не было Ави – а значит, не было вообще ничего.

Первое время по совету психолога они пытались представить, что Ави на Гарториксе. Эштон думал, что Ави понравилось бы быть фиолетовой ящерицей или обезьяной с ярко-зеленой шерстью. По утрам Ави ползал по кровати, рычал и скалил зубы, а они с Мией должны были угадывать, кто он сегодня. Мия упорно называла безобидных животных вроде поросенка или тушканчика, но Ави возмущенно тряс головой, утверждая, что он как минимум «тигл», а то и ужасный «с'он». У слона были острые бивни, и Ави никак не мог поверить, что животное, обладающее таким грозным оружием, не использует его по назначению.

Даже лазерные трафареты, с помощью которых они отмечали его рост, назывались «Зоопарк». Сперва на стене гостиной появился хомяк; следующим был кот, за ним – собака. Слон был самым последним в наборе из двадцати трафаретов – и самым большим. Они с Мией втайне надеялись, что к тому моменту, как придется рисовать слона, Ави уже поступит в колледж и его будут интересовать совсем другие вещи. Но он умудрился отыскать набор в родительской спальне и выпросил себе слона на пятый день рождения. Настойчивости ему было не занимать.

Когда они вернулись из криохранилища, этот слон посмотрел на них со стены белыми пустыми глазами, и с Мией случилась истерика. Эштон всю ночь держал ее в объятиях, словно боясь, что она рассыплется, стоит только ее отпустить, а утром позвонил в Центр психологической поддержки и реабилитации.

Придя домой после первой сессии с психологом, Мия села на пол перед слоном и просидела так до утра, иногда прикасаясь к опущенным бивням. Эштон чувствовал, что она разговаривает с ним – а может, с тем местом внутри себя, где раньше был Ави, а теперь было неизвестно что, – и старался не шуметь, проходя по непривычно пустой квартире. Он думал, что Мие с Ави надо многое обсудить, и не хотел вмешиваться в их разговор.

Через пару недель, накануне очередной сессии с психологом, Эштон пришел домой и обнаружил Мию на полу без сознания. У нее была крайняя степень истощения: начав говорить со слоном на стене, она перестала пить и есть, пачкая посуду и регулярно выбрасывая продукты из холодильника, чтобы этого никто не заметил. Когда ее увезли в клинику, Эштон окончательно осознал, что Ави не на Гарториксе. Дети не получают номеров, даже если их родители готовы умереть за такую возможность. Ави больше вообще нигде не было.

– …Откуда вы знаете?

Эштон поднял голову и обнаружил, что Кайра смотрит на него широко открытыми испуганными глазами. Левая рука билась у нее на коленях, как одинокая рыбина, выброшенная случайной волной на берег. Медленно, словно во сне, он потянулся вперед и осторожно взял в ладони холодное подрагивающее тельце.

– Не решайте за нее, – пробормотал Эштон, пытаясь удержать рыбину, не дать ей вывернуться и вытечь у него из пальцев. – Она вас за это возненавидит. Вы сами, вы – для себя – неужели вы хотите перестать быть?

Кайра молчала. Эштон скорее почувствовал, чем увидел, как она медленно покачала головой, глядя на свою руку в его ладонях.

– Тогда подавайтесь на Лотерею, – сказал он. – У вас хорошие шансы.

– Разве… разве вы можете мне что-то советовать? – прошептала Кайра, поднимая на него глаза, полные отчаяния и надежды.

– Нет, – Эштон разжал пальцы и осторожно выпустил спасенную рыбину в воду. – Но у нас же всего одна встреча.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец Кайра взяла себя за руку и слегка улыбнулась внутрь себя.

– Я пойду, – тихо сказала она, поднимаясь. – А то ближе к вечеру там уже будет большая очередь…

После ее ухода Эштон впервые за долгое время расшторил окна и вышел на крошечный балкон, нависавший над изогнутой линией эстакады. Новые кабинеты коллег выходили окнами на залив или во внутренний дворик с синтетическими деревьями. Эштон давно хотел переехать, но никак не находил момента поговорить об этом с руководительницей – может, потому, что этот индустриальный вид был такой же частью его наследства, как и металлическая табличка на двери. Наследства, за которое он должен был отвечать.

До следующего приема оставалось больше получаса. Эштон вдохнул полной грудью, чувствуя, как вместе с влажным запахом близкого океана легкие наполняются деловитым шумом рабочего дня. Ощущение только что спасенной жизни накрыло его; он вдруг понял, почему за тридцать лет практики отец так ни разу и не поинтересовался, на какую сторону выходит окно у него в кабинете. По сравнению с этим ощущением никакой вид не имел значения.

В кармане мягко завибрировал коммуникатор. Эштон сунул руку в карман и нащупал пальцем углубление – включать голографическую связь было лень. Бодрый женский голос произнес, перекрывая шум делового квартала:

– Господин Эштон Герингер? Северо-Западная клиника Колфилд. Вы указаны как лицо, принимающее решения относительно состояния здоровья вашей супруги, Мии Дювали. Сегодня утром ее госпитализировали с головокружением и общей спутанностью сознания. Мы направляем ее на обследование в Центр Сновидений по месту жительства. Вы даете согласие на проведение обследования?..

Голос женщины потонул в нарастающем гуле. Крошечный балкон заходил ходуном, и Эштон обеими руками ухватился за перила, чтобы не упасть. Далеко внизу по изогнутой линии эстакады с запада на восток скользила серебристая капсула пневмопоезда.

Предоплаченный месяц кончился всего пару дней назад, а в номере уже кто-то побывал. Обшарпанный чемодан, подпиравший столешницу, был слегка сдвинут, но рюкзак под кроватью – цел. Внутри, под скомканной грязной одеждой, лежал запасной лазерный пистолет и идентификатор на чужое имя – снять с него креды можно было только по отпечатку пальца хозяина, так что тем, кто обыскивал номер, содержимое рюкзака было совершенно без надобности.

Дрейк сунул пистолет в карман и окинул тесную комнату быстрым взглядом.

Действовали здесь аккуратно. Даже постель была застелена заново – но при этом так же небрежно, как раньше.

Ржавые винты, на которых держалась оконная решетка, были покрыты толстым слоем уличной пыли – те, кто приходил сюда, вошли через дверь, и у них явно был свой ключ. Дрейк опустился на колени и заглянул под кровать. К царапинам на полу добавились две свежие: гости тоже были в курсе, как работает вентиляция в номерах на втором этаже. Вернее – что не работает.

Отодвинув кровать, Дрейк просунул руку между пластиковой спинкой и стеной и нащупал решетку, державшуюся на одном шурупе. Внутри было пусто. Ну что ж, Томми Вальтеру давно пора перейти с серебряной трубки-ингалятора на сигареты. Тем более после возвращения из рехаба.