Теперь глаза были плотно закрыты, и Дрейк не знал, что́ в них – радость, укоризна или что-то другое, чего он никогда не видел и что она чувствовала только тогда, когда оставалась одна. У нее была незнакомая короткая стрижка: Лиз меняла прически и цвет волос так же часто, как интерьеры в их доме, и всегда – в его отсутствие.

– Посмотри на меня.

Дрейк так и не понял, подумал он это или произнес вслух. Ничего не изменилось: Лиз всё так же стояла перед ним в незнакомой светлой одежде, спокойно закрыв глаза.

Дрейк вспомнил, как через пару недель после его первого возвращения они пошли погулять – едва лишь он смог выходить из дома без пистолета. Лиз взяла его за руку, словно он был щенком, которого надо было держать на поводке, чтобы он по глупости не выбежал на дорогу и не попал под чей-нибудь гироскутер. Они обошли квартал, не встретив никого из соседей, сделали круг по пустому осеннему парку, вернулись домой – и только тогда расцепили руки. Лиз пошла в ванную, а Дрейк быстро набрал в коммуникаторе сообщение для Ванхортона. Он просил отправить его на внедрение – да, опять, пожалуйста, как можно скорее. Потому что тогда он сможет стать Томми Вальтером, а Томми Вальтер сможет раздобыть себе грэя.

Томми Вальтеру жилось беззаботно. Он мог двое суток не есть и не пить, лежа в грязи под эстакадой, чтобы засечь курьера лаборатории на маршруте. Он мог спрыгнуть из окна чердака на крышу чужого аэротакси за пару мгновений до того, как шумовая граната разнесет чердак вдребезги вместе с тремя крепкими парнями, сосредоточенно вырезающими из двери замок. Он мог отдать свое будущее Рогану за пакетик грэя – просто потому, что никакого будущего у него никогда и не было.

После третьего или четвертого внедрения Дрейк впервые принес грэй домой.

Немного, всего полторы дозы, просто чтобы показать Лиз, с чем он имеет дело. Они надышались вдвоем под какую-то ее любимую медитативную музыку, вытащив шезлонги в сад и глядя на звёзды. В какой-то момент она повернулась к нему и сказала: «Я хочу ребенка». Он привстал на локте. Она слегка раскрыла бедра, и он скользнул ладонью внутрь, чувствуя ее раскаленную кожу: под грэем температура тела увеличивается на несколько градусов. Она потянула его к себе, и Дрейк перелег к ней на шезлонг. Обжигая пальцы, он погрузился в ее влажную глубину, Лиз резко выдохнула и прошептала: «Я хочу ребенка, чтобы, если тебя убьют, у меня хоть что-то осталось». – «Тш-шш-ш, – он провел влажным пальцем по ее горячим губам и улыбнулся. – Меня не убьют…»

– Видишь, – хрипло сказал он, вздрогнув от собственного голоса, – меня не убили.

Лиз молча стояла перед ним в проеме небольшого окна. Прозрачный экран не отражал света, и потому казалось, что между ними ничего нет – кроме ее тонких опущенных век.

– Видишь? – настойчиво повторил Дрейк.

Но она всё еще не видела. Тогда он поднял руку, чтобы провести пальцем по ее губам, чтобы она вспомнила, как хорошо им было вдвоем в шезлонге, как не хотелось уходить из-под звезд, даже когда действие грэя закончилось и стало прохладно, как ни один из них ничего не боялся… Пальцы Дрейка уперлись в твердую ледяную поверхность – и Лиз, так и не открыв глаза, медленно растворилась в густой молочной пелене. Экран стремительно почернел, и Дрейк увидел, что оттуда на него пристально смотрит Томми Вальтер.

– Непростое зрелище, да? Особенно в первый раз, – сочувственно улыбнулась Джейн Банхофф, когда Дрейк вышел из комнаты. – Но в мыслеобразах всё иначе, вот увидите. Там они живые и двигаются… Иногда даже говорят. Хотя и выглядят… необычно. – Джейн Банхофф доверительно понизила голос. – И потом, мыслеобразы – это прекрасная возможность узнать, как выглядит ваша жена на Гарториксе. Если вы сами получите номер, вам будет гораздо легче ее там найти…

– Я не получу номер, – сказал Дрейк, развернулся и быстро зашагал к выходу.

По четвергам, если была хорошая погода, Ванхортон обедал на лавочке под сосной: четвертый уровень городского парка примыкал к этажу, на котором был его кабинет. Дрейк увидел Ванхортона еще от входа, но по привычке выждал минут пятнадцать, прежде чем подойти.

Как раз к полудню серое здание Департамента подбирало свою обширную тень, и в парке становилось тепло и солнечно. По гравийным дорожкам с тихим шорохом ползли две-три радиоуправляемые коляски, за которыми, уткнувшись в коммуникаторы, лениво плелись родители. На лужайке, возле питьевого фонтанчика, расстелив кислотного цвета коврик, загорал молодой парень в очках виртуальной реальности. Рядом на коврике поменьше тощий ушастый кот сосредоточенно вылизывал себе яйца.

Ванхортон держал на коленях пластиковый контейнер с паровыми овощами и зеленоватой протертой дрянью. Тут же на лавочке стояла прозрачная термокружка с бурым протеиновым коктейлем. Это называлось «жена приучила меня к здоровому питанию». Дрейк никогда не понимал, почему Ванхортон даже после развода продолжает изо дня в день запихивать в себя еду, от одного вида которой у ребят из отдела начинались желудочные спазмы.

– Всё тихо? – спросил Ванхортон, ковыряя вилкой толстую разваренную морковь.

– Парень в очках «на десять часов», – сказал Дрейк, присаживаясь на другой конец лавочки.

– Это Ши Вонг из шестого отдела, – Ванхортон отломил кусочек моркови и обмакнул его в зеленую дрянь. – Он второй месяц в декрете.

– Шестой отдел весь работает под прикрытием, – удивился Дрейк. – Формально он даже не знает, где находится это здание.

– У него тройня, – Ванхортон отправил кусочек моркови в рот и, поморщившись, проглотил не жуя. – Жена решила отстреляться сразу. Раз в пару недель к нему приезжает мать, тогда он берет кота и идет в парк. Это помогает ему сохранить рассудок.

– Странный выбор парка для человека, не связанного с Департаментом.

– Ну ты же сюда пришел, – Ванхортон бросил на Дрейка быстрый взгляд, разминая вилкой оплывшую желтоватую репу.

– Я не в декрете, – пожал плечами Дрейк.

Ванхортон вздохнул и опустил вилку.

– Это был я, – сказал он. – Я запретил выходить с тобой на связь до завершения операции.

Дрейк усмехнулся. Ушастый кот Ши Вонга закончил с яйцами и занялся левой задней лапой.

– Интересно, сколько подпольных лабораторий мы накрываем в год? Например, наш отдел. Я знаю, это закрытая информация, но хотя бы примерно.

– Дело не в лаборатории, – сказал Ванхортон.

– А в чем?

– В том, что я не теряю сотрудников.

Ванхортон повернулся и впервые посмотрел на Дрейка в упор. Его огромное моржеобразное тело колыхалось, как налитый водой резиновый шар, но глаза смотрели прямо и жестко.

– Меня не убили, – медленно произнес Дрейк.

– Именно. – Ванхортон подцепил вилкой половину размятой репы и отправил ее в рот. – Лиз бы мне этого не простила.

Дрейк поднял брови.

– Вы что, обсудили это с ней?

– Мы говорили об этом, когда я заходил, – Ванхортон дожевал репу и запил бурым коктейлем. – За неделю до Переноса. Она со мной полностью согласилась.

У Дрейка потемнело в глазах. Он сцепил руки на коленях и сжал пальцы до хруста, чтобы не двинуть Ванхортону с разворота в челюсть.

– Вы умеете быть убедительным, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Может, вы даже смогли бы убедить ее передать свой номер в Лотерею. Если бы захотели.

Ванхортон молча помотал головой, преследуя по всему контейнеру скользкий вилок брюссельской капусты.

– Почему?

– Она не знала, вернешься ты или нет.

– Но я всегда возвращался!

Ванхортону удалось наконец загнать капусту в угол.

– Ты же не за этим сюда пришел, – пробормотал он, с хрустом разжевывая вилок. – Я всё равно не скажу про нее ничего, чего ты сам не знаешь. Давай, что там у тебя?

Дрейк втянул в себя воздух, наполненный запахом горячего гравия, сосновой смолы и пареной репы. Это были запахи мирной жизни – запахи, которые ничего не значили, кроме самих себя.

– Роган, – сказал он наконец.