После его доклада я скомандовал общий выход, на месте оставались только наблюдатели. Боец уверенно провёл нас по своим следам, ориентируясь по оставленным им знакам. Выйдя к месту своей лёжки, он указал на то место, где находился люк в схрон. Окружив его, трое бойцов с ППС двинулись вместе со мной к этому месту, а остальные контролировали окрестности. Осторожно приблизившись к этому месту, я стал внимательно его осматривать. При свете дня были видны едва заметные следы. Достав нож, я аккуратно потыкал им в землю, определив размеры люка, а затем, приготовив гранаты, осторожно приподнял люк и проверил под ним наличие растяжки. Всё было чисто, и я полностью открыл люк. Была вероятность, что националисты, увидев свет, поймут, что их обнаружили, но насколько я знал, они всегда в таких схронах устраивали пару поворотов. Это чтобы если дойдёт до боя, то сброшенная вниз граната разорвалась в таком закутке, не причинив вреда им самим. Так и оказалось, люк открылся практически бесшумно, а ко мне подтянулись остальные бойцы, только четверо из них остались контролировать обстановку наверху. Аккуратно спрыгнув вниз первым, я, взяв автомат на изготовку, тихонько двинулся вперёд. Буквально через несколько метров коридор схрона делал прямой поворот вправо, а спустя ещё пять метров такой же поворот влево, так что сброшенные гранаты просто были бы потрачены зря и всего лишь предупредили противника, что он обнаружен. Сразу за вторым поворотом были два помещения, которые отходили от него по обе стороны. Короткий осмотр с помощью фонариков, а тут не было другого выхода, показал, что это кладовки, в которых лежали мешки и ящики. Дальше короткий проход упирался в дверь, из щелей которой пробивался свет. Погасив фонарики, я тихонько подошел к двери. Из-за неё кроме света доносились и голоса. Прильнув к маленькой щели в двери, я заглянул вовнутрь. Обзор был ограничен, но я увидел стол с керосиновой лампой, которая горела. За самим столом сидели четверо мужиков, а также был виден край двухъярусных нар. Как минимум четверо…

Знаком показав бойцам, что вижу четверых, я, достав «лимонку», выдернул кольцо с чекой и, рывком открыв дверь, забросил вовнутрь гранату, сразу закрыл дверь назад и прижался к стене прохода. Мои бойцы, видя, что я хочу сделать, уже прижались к стенкам коридора и присели. Спустя пару секунд внутри грохнуло, дверь от взрывной волны распахнуло, и я, ворвавшись в комнату, дал очередь по едва видимой в наступившей темноте фигуре, ведь керосиновую лампу сбросило со стола, а горевший фитиль затушило. Одновременно с этим я сместился в сторону, а один из бойцов кинул осветительную шашку; их небольшой партией делали по моему чертежу для нас. Она хорошо осветила комнату, перевёрнутый стол и четыре фигуры на дощатом полу, которые неподвижно лежали на нём, и еще одно тело у нар, которое я прошил очередью. И тут раздался крик:

– Не стреляйте, панове, сдаюсь!

Ещё один человек был в углу комнаты у нар. Повернув в его сторону автомат, а кроме меня и ещё пара бойцов взяли его на прицел, а остальные контролировали комнату, я крикнул ему:

– Выходи, руки на виду, чуть что, стреляем!

К нам поднялся и пошел молодой парень в польской военной форме. Развернув его лицом к стенке, один из моих бойцов быстро его обшмонал и, ничего не найдя, связал руки за спиной заранее приготовленной на подобный случай верёвкой. Больше тут никого не было. В противоположном конце комнаты была ещё одна дверь. Пара бойцов, подбежав к ней и встав по бокам, резко открыли её и забросили внутрь гранату РГД-33 без оборонительной рубашки. Рвануло, и оба ринулись в проход, но там никого не оказалось. Через пять метров из коридора был небольшой отнорок в маленькое помещение, где стояло ведро с крышкой и присутствовал запах сортира. Дальше коридор упирался в поворот и запасной выход наверх.

Подняв с пола керосиновую лампу, я зажёг фитиль. Стеклянная колба разбилась при падении, а может, от взрывной волны, но хоть немного света лампа давала. В её неверном и колышущемся свете я огляделся. Пятеро, судя по форме, поляков были мертвы, кроме сдавшегося, также в польской форме, больше никого тут не было. Быстрый допрос даже без спецсредств, а именно ножа и плоскогубцев с иголками, а что ещё в это время может быть, ведь на войне как на войне, все средства хороши, показал, что других бандитов тут нет. В этой группе было ещё семеро человек, но несколько дней назад они неудачно напали на небольшую колонну наших войск. Думали, там одни тыловики, а в паре крытых машин оказались бойцы, которые открыли ответный огонь. Кстати, один из лежащих на земле поляков оказался раненым. Сдавшийся был Анджеем Сарновским, а приходивший из села молодой паренёк – его двоюродный брат Болеслав. После этого я осмотрел схрон, в нём оказался приличный запас продуктов, в основном консервов, и немного оружия, польского, но оружия и с запасом патронов, в том числе и несколько противотанковых ружей, а также с десяток ручных пулемётов. Оружия много не бывает, а запас карман не тянет. Основательно поляки запаслись. Из ответов пленного я понял, что теперь, кроме его брата Болеслава, про этот схрон никто больше не знает. Уничтожать схрон, а также забирать продукты и оружие я не собирался, как говорится, такая корова нужна самому. В преддверии предстоящей войны он нам самим сгодится, я просто подвесил гранаты к люкам, и мы погнали пленного к селу.

Обратная дорога до села заняла примерно полтора часа, сначала правда я приказал связисту, бойцу Захарову, имевшему позывной Маркони, так как он оказался лучшим из всех моих бойцов по работе с рацией, связаться со штабом дивизии с просьбой выслать сюда транспорт вместе с сотрудником НКВД. Обещали ещё до вечера прибыть, а я, не желая ждать, пошел в село.

Мой боец Воробей, он же Николай Мальков, словно оправдывая свою фамилию, был невысоким, но очень шустрым и нахальным, прямо натуральный воробей, чем и заслужил своё прозвище. Так вот, он хорошо разглядел того парнишку, что приходил к схрону, а также видел, где он живёт. Его дом оказался на окраине села, не с краю, но через три дома от околицы.

Пока шли до села, я понял, что мне совсем не хочется расстреливать пленного поляка, может, потому, что он был совсем юный. Окажи он сопротивление при захвате или попадись тогда под горячую руку, то не сомневался бы ни на мгновение, а сейчас, после боя, да после того, как он без всякого принуждения рассказал всё, что знал, просто рука не поднималась расстрелять его. Наверное, будь это бандеровец, расстрелял бы его со спокойной совестью, а этого поляка, хотя они тоже ещё те кадры, совершенно не хотелось убивать. Чёрт с ним, пусть живёт, отправлю его к другим полякам в лагерь военнопленных, а вот его двоюродного брата с семьёй вышлю. Со слов Анджея схрон строили перед войной поляки, причём армейцы, местных жителей для строительства не привлекали, и они были без понятия об этом схроне, так что навряд ли кто ещё про него знает в этой местности. Надеюсь, за оставшийся год его не найдут, а потом он и нам самим очень пригодится, когда начнётся война. Вот с такими мыслями я и шёл до села.

Дожидаться машин из дивизии я не стал, нас самих тут полтора десятка рыл, а вооружены и подготовлены бойцы отменно, так что, отозвав наблюдателей, мы вошли в село. Встречные селяне только открывали рот в удивлении, когда видели нас, и их можно было понять. Маскировочные накидки мы не снимали, двигались не одной группой, а рассредоточившись, это чтобы, если что, не срезали всех одной очередью, и с оружием на изготовку. Между нами шел и Анджей Сарновский со связанными за спиной руками. Двигаться в середину села мы не стали, а сразу направились к дому Болеслава. Окружив хату, приказали вышедшим хозяевам собираться, а когда, прослышав про нас, стали сбегаться местные жители, громко разъяснил им политику партии, а также то, что за помощь бандитам из бывших польских солдат семья Валенса выселяется в Сибирь. Население села было смешанным, примерно поровну поляков и украинцев, снова послышался тихий ропот, но открыто никто возмущаться не рискнул. И опять же настроения среди селян были разные, большинству из них это было безразлично, в основном тем, кто и так пахал от рассвета до заката.