Я был вооружён ППС и находился довольно далеко от противника, а потому сразу стрелять не стал, да и как командир должен не тупо отстреливать противника, а, оценив обстановку, начать командовать. Вот я и стал действовать не как простой боец, а как командир, и прежде всего, стал оценивать обстановку, а она складывалась очень хорошо, не зря я столько времени гонял своих бойцов и курсантов школы. Все, имевшие дальнобойное оружие, заняв более или менее удобные позиции, начали вести ответный огонь, стараясь если и не уничтожить финнов, то по крайней мере, подавить их своим огнём, уж чего-чего, а патронов у нас хватало. Вот по щиту финского орудия, выбивая искры, прошлась очередь из ручника, при этом одна из пуль попала в проём для прицела, и хотя сам прицел не повредила, но одна из фигур финских артиллеристов, которые так и шебаршились за орудием, упала. Вон ещё одна из фигур упала, и судя по всему, это подносчик снарядов. Понятно, что сейчас именно противотанковое орудие представляет для нас наибольшую угрозу, вот его и стараются в первую очередь подавить мои бойцы. Финское прикрытие тоже не сидело без дела. Мгновенно увидев для себя опасность, они сразу переключились с обстрела грузовиков на нас. А мне даже командовать не пришлось, командиры взводов и отделений и сами прекрасно справлялись, можно сказать, что экзамен на профпригодность они прошли. Как только финны пытались открыть по нам огонь, то тотчас это место накрывалось сосредоточенным огнём, и то один, то другой вражеский диверсант падал на снег, прошитый пулями.
Поняв, что тут им больше ничего не светит, оставшиеся в живых финны вскочили на лыжи и попробовали отступить, но не тут-то было. И прямо за ними, и в стороне от них уже бежали мои курсанты, они, быстро нырнув в кузова машин, похватали свои лыжи и, встав на них, бросились в погоню. Я во всём этом веселье не участвовал, даже ни разу не выстрелил, а убедившись, что опасности больше нет, направился в голову нашей колонны, выяснить, как там дела. Одно отделение в это время пошло контролировать место засады, вдруг там какой недобиток остался, и действительно, раздалось несколько выстрелов, это бойцы добили несколько раненых финнов. Пленные были в принципе не нужны, какой особый толк в знании, из какой они части, наоборот, тут надо сделать себе имя, чтобы противник знал, что из таких засад никто назад живым не вернётся. Так или иначе, но финны об этом узнают быстро, а после того, что они делали с нашими ранеными и попавшими к ним в плен нашими бойцами, никакой жалости к ним я не испытывал. Пусть знают ушлёпки, что как они к нам, так и мы к ним. Почти час мои орлы гнали противника, пока, наконец, не зажали и не уничтожили. Среди моих людей убитых не было, а вот раненые были, почти десяток бойцов получили ранения, правда тяжёлый был только один, остальные отделались легко, а вот снабженцам досталось.
Командир колонны, капитан, пардон, военинженер 3-го ранга Мезенцев, ехавший в головной машине, погиб на месте, когда осколочно-фугасный снаряд попал в кабину. Хотя калибр снаряда и был маленьким, орудие оказалось немецким «Рак 36», калибра 37 миллиметров, но попал снаряд крайне неудачно для водителя машины и военинженера 3-го ранга Мезенцева, а именно почти сразу за кабиной в кузов, так что шансов выжить у них не было. Попади снаряд просто в кузов, и тогда они могли иметь шанс остаться в живых. Этот грузовик вёз продукты, и достаточно маломощный снаряд просто не смог бы до них достать, так как осколки застряли бы в мешках и ящиках с продуктами, а так он рванул почти сразу за кабиной, а тонкие доски кузова и жесть кабины не могли защитить от его осколков. Три машины были уничтожены из орудия и ещё четыре повредили пулемётным огнём, причём одна из них после ремонта изорванных пулями колёс смогла двигаться дальше.
Ушлые водилы не стали заморачиваться с ремонтом колёс, к тому же там не просто продырявили камеры, но и значительно подрали сами покрышки пулями. Воспользовавшись тем, что горела только одна машина, а остальные просто стояли с развороченными двигателями или кузовами, они дружными усилиями сняли с них колёса и быстро переставили на повреждённую машину. Они управились ещё до того, как вернулись назад мои бойцы, что отправились преследовать отступивших финнов. Ещё одну машину, которой просто прострелили двигатель, взяли на буксир, а остальные пять столкнули с дороги в сторону, но пришлось совместными усилиями перед этим потушить горевший грузовик. Набежавшие водители просто закидали его снегом, которого было море. На каждой машине была лопата, без неё никуда, дороги такие, что постоянно приходилось откапываться, потому не прошло и пяти минут, как грузовик потушили. Этому поспособствовало ещё то, что тент на кузове до момента начала тушения машины уже сгорел, и ничто не мешало тушить горящий кузов и мешки с ящиками, которые в нём были.
Так, хотя Старинов был старше старшего колонны по званию, но поскольку именно мы были ей приданы, то главнее считался Мезенцев, но теперь им стал Старинов. Дождавшись, пока не вернутся наши бойцы, Старинов приказал двигаться дальше. С финнов мы забрали только оружие с боеприпасами и документы, а орудие подорвали, зачем оно нам, подобное наши купили у немцев ещё в начале 1930-х, кстати, именно на его основе позже и были сделаны наши сорокапятимиллиметровые орудия, просто на немецкий лафет наложили новый ствол большего калибра.
На всём этом безобразии мы потеряли около трёх часов, а потому к месту назначения приехали уже в темноте. Нас направили в 50-й стрелковый корпус комдива Гореленко, там будет наше место основной дислокации. Вот в его штаб, расположившийся в деревеньке Валкъярви[25], мы и прибыли. После представления комдиву Гореленко расположились на постой, а поскольку деревенька была небольшой, да и до нас все жилые помещения занял штаб корпуса, то пришлось нам разбивать палатки, которые мы предусмотрительно взяли с собой.
Утром комдив Гореленко осмотрел построившихся бойцов и остался доволен их видом. Конечно, в маскхалатах вид был не такой боевой и бравый, как в обычной форме, но и так бойцы смотрелись очень неплохо. Все в белых маскхалатах, в разгрузках поверх них, да сплошь с автоматами, самозарядными винтовками и ручными пулемётами, они выгодно отличались от обычных бойцов РККА.
После такого импровизированного смотра мы разделили наших бойцов. Если учесть, что всего у нас было восемь рот, из которых шесть армейские, а две относились к госбезопасности, то деление личного состава произошло следующим образом. Всего в 7-й армии, которая вела тут боевые действия, было два пехотных и один танковый корпус. Вот мы и поделили бойцов, три армейские роты отходили к 50‐му стрелковому корпусу комдива Гореленко, три другие роты должны были отправиться в 19-й стрелковый корпус комдива Старикова, обе роты НКВД также делились поровну. Одна оставалась тут, а другая также направлялась в 19-й корпус. Если задача армейцев была в разведке и диверсиях у финнов, то чекисты должны были чистить наши тылы, охотясь на финские диверсионные группы. Вместе со второй группой отправлялся и я, а Старинов оставался в 50-м корпусе Гореленко, а вместе с ним и Судоплатов, который командовал чекистами.
Этим же днём мы с очередной колонной и отправились в 19-й корпус. В этот раз мы добрались без происшествий, если не считать за таковое поломку машин, пару раз они выходили из строя, но водилы, немного пошаманив над моторами, каждый раз приводили их в порядок, и колонна двигалась дальше. Вечером я уже сам докладывал комдиву Старикову, командиру 19-го стрелкового корпуса, о прибытии. Тот сразу осмотрел такое необычное пополнение, наш внешний вид и на него произвёл впечатление, но вот в его глазах я читал явный скепсис – ну не верил он в нашу эффективность и необходимость для войск. Это была беда многих командиров, чья военная карьера началась в Гражданскую войну или даже раньше, в Империалистическую. Меня это совершено не пугало, привык уже, а весь этот скепсис быстро уйдет, как только мы покажем результат, а в нём я нисколько не сомневался.
