Стоянку техники охраняли четверо часовых, Прохоров не знал, как давно они заступили на свой пост и когда именно их придут сменять, а потому ему со своими бойцами пришлось ждать смены часовых. Спустя три часа появился разводящий с новой сменой. После смены часовых Прохоров выждал полчаса, пока часовые немного успокоятся после заступления на пост, и затем отправил по два бойца на каждого часового. Хорошо, что часовые не находились всё время в поле своего взаимного зрения, а потому в течение пяти минут удалось беззвучно снять их всех. После этого на моторную решетку каждого японского танка или танкетки поставили по бутылке с адской смесью и, вставив в горлышко ампулу с химическим зарядом, раздавили их. После этого бойцы Прохорова рванули в ночь, примерно через полчаса должны сработать химические заряды и поджечь горючую смесь. Уже когда группа отдалилась от стоянки японской бронетехники на несколько километров, вдали стали разгораться костры из японских танков. Раздавленные химикаты примерно через полчаса с разницей в одну-две минуты вспыхивали и поджигали горючую смесь в бутылке. После чего бутылка или расплавлялась от высокой температуры горения, или взрывалась, но в любом случае горящая смесь расплескивалась по поверхности бронированной машины и, попав внутрь моторного отделения, поджигала всё на своём пути. Вскоре стали слышны гулкие взрывы и трескотня патронов, это сначала рвались бензобаки техники, а затем начинал взрываться от огня боезапас. Позади диверсионной группы уже вовсю полыхало яркое пламя, хорошо освещая тёмную монгольскую ночь, а в отсветах пожара метались фигуры японцев. Тушить горящие танки было нечем, и только под утро они окончательно догорели, еще немного дымя и отравляя чистый степной воздух удушливым запахом гари и сгоревшей химии. Не всем группам повезло так, как группе сержанта Прохорова; нет, дело не в том, что их обнаружили японцы, просто на все группы не хватило достойных целей. За одну только эту ночь диверсионными группами в общей сложности было уничтожено 79 танков и бронемашин, больше сотни грузовиков, полсотни различных орудий и угнано порядка двух сотен лошадей. Личный состав понёс не очень большие потери, но вот техники японцы потеряли очень много.

Утром, крайне злой командир 23-й пехотной дивизии генерал Мититаро Комацубуру, командовавший операцией, выслушивал от своих подчиненных данные о потерях, понесённых его войсками этой ночью от русских диверсантов. Если учесть, что его войска за одну только ночь потеряли почти всю бронетехнику и почти треть артиллерии, то его можно было понять[21]. Его войскам предстояло наступать, а тут в результате удачной русской диверсии, а в том, что это были именно русские, генерал Комацубуру нисколько не сомневался. У монголов просто по определению не могло быть таких частей, а проведённая диверсия ясно показывала, что уровень подготовки противника никак не хуже японских шиноби.

Я с огромным нетерпением ждал результата этого выхода, всё же просто разведка противника значительно отличается от проведения диверсии, причём массовой. Если в первом случае ты просто от всех прячешься, чем значительно снижаешь шансы твоего обнаружения противником, то во втором случае ты, можно сказать, сам лезешь на рожон. Отправив группы курсантов в ночь, я так и не смог заснуть, всю ночь промаявшись на нашем КП, и только утром, когда первые группы стали возвращаться, успокоился. Лишь после того, как вернулась последняя группа, я, выслушав вместе со Стариновым и Судоплатовым отчеты командиров групп, пошел спать. Главным для меня было не то, что ребята смогли уничтожить большое количество вражеской техники и вооружения, а то, что они все вернулись без потерь, у них даже раненых не было. Пока я спал, Старинов отбыл на КП армии, где лично доложил результаты ночного выхода командарму Штерну и оказавшемуся там же комдиву Жукову. Они сначала не поверили докладу Старинова, уж больно фантастически это выглядело, потери японцев соответствовали большому сражению, а не действиям диверсантов, но позже они получили данные авиаразведки, которые полностью их подтвердили.

Получив от Старинова данные, где и что нужно смотреть, лётчики с лёгкостью находили указанные места и сами с высоты видели сгоревшую бронетехнику и подорванные орудия. Лишь вечером, получив от авиаразведки подтверждение, Штерн с Жуковым поверили в доклад Старинова. Честно говоря, их можно было понять, потери противника соответствовали крупному сражению, а в мире пока не было подобных подразделений, вернее такого массового и успешного их применения. Хотя командарм Штерн видел действие моей группы в Испании, но он застал только мои самые первые операции, так как почти сразу после этого был отозван из Испании и назначен начальником штаба Отдельной Краснознамённой Дальневосточной армии и не видел результатов нашей деятельности. Зато теперь, после такой яркой и результативной демонстрации возможностей Войск специального назначения, всё командование Красной армии наконец осознало, какой инструмент появился в их руках. Уже этим же вечером в Генштаб ушла шифрограмма с результатами нашего рейда по японским тылам. Этот выход поменял всю историю Баин-Цаганского сражения, огромные потери японцев в бронетехнике и артиллерии значительно снизили их огневую мощь, в результате чего их удар получился намного слабее.

Больше таких удачных рейдов за всё оставшееся время конфликта у нас не случилось, что поделать, мы, можно сказать, в первый раз сняли все сливки, но мы и не бездельничали. Почти каждую ночь группы наших курсантов отправлялись в японский тыл, и теперь доставалось личному составу японских частей. Снятые часовые, вырезанные патрули и пулемётные расчёты, перехваченные курьеры и уничтоженные линии связи, наши курсанты резвились вовсю, и теперь японцы со страхом ждали каждую ночь. Все их попытки уничтожить диверсантов не приводили ни к чему, кроме как к новым потерям. Любимой фишкой наших бойцов стало оставлять после себя мины, на которых и подрывались преследователи. Наибольшей любовью у курсантов пользовались, разумеется, «монки». При удачном стечении обстоятельств они уничтожали целые отделения и даже взводы преследователей, если те имели глупость преследовать наших курсантов сплочёнными группами. Правда, японцы тоже быстро учились и скоро перестали преследовать наших диверсантов плотными группами, они рассредоточивались, чтобы в случае подрыва мины не попасть всем вместе под её разрыв. Сами японцы стали какие-то дёрганые, сказалось постоянное напряжение в ожидании очередных подлянок от наших диверсантов.

Я, честно говоря, плохо знал историю этого конфликта, все же это не Великая Отечественная, и в школе этому конфликту уделялось очень мало времени. Только общие сведения, а кроме того, и в книгах, и в фильмах о Халхин-Голе почти не упоминали, потому и народ о нём почти ничего не знал, почти так же, как и о Гражданской войне в Испании. Просто знали, что это было и что наши бойцы и командиры там участвовали: что в Испании проиграли, а на Халхин-Голе выиграли, и всё. Ну ещё, что многие там сделали себе карьеру, как, например, Жуков и Рычагов, вот в принципе и всё. Вследствие этого хорошо эту тему знали лишь те, кому по каким-либо причинам была нужна или интересна история этих конфликтов, а для всех остальных это были лишь краткие и сухие строчки прошедших событий без всякой конкретики.

Через несколько недель вследствие того, что для наших ребят стало очень мало целей, произошло их разделение, армейцы так и остались работать по японским тылам, а подопечные Судоплатова отправились уже по нашим тылам, считай по своему основному профилю, и перехватили-таки две японские группы разведчиков. Так мы и работали уже без особых успехов до 4 сентября 1939 года, когда наконец было подписано перемирие[22].

Раздавшийся паровозный гудок известил нас, что наш эшелон отправляется. После того, как 5 сентября 1939 года вступило в силу перемирие между Японией, с одной стороны, и СССР и МНР – с другой, нас отправили назад в Нахабино, так как больше нам тут делать было нечего. Я уезжал с лёгким сердцем, хотя совсем избежать потерь нам не удалось, но, по крайней мере, получилось избежать безвозвратных. В основном курсанты получали лёгкие ранения, но было и два десятка тяжёлых, в результате чего с десяток курсантов сейчас находились на излечении в госпиталях. Главное, что их жизням уже ничего не угрожало и они уверенно шли на поправку, а кроме того, никто из них не получил инвалидность.