Сегодня к третьей мировой войне лежит множество путей, и один из самых скорых — через Молдову. Помните детскую присказку: «Если слон с китом поборется, кто победит?» А если Россия с Молдовой?.. А если победит Россия, то что она потом будет делать со своей победой?
Прапорщик с женой и детьми
День — это маленькая действующая модель жизни.
Как там?.. Жизнь прожить — не поле перейти? А день?.. Так, чтобы по-настоящему, с полной отдачей, без мелочного вранья, без суеты, с широко раскрытыми глазами… Тоже, знаете, не лужайку пересечь…
Рано утром покупал телевизор. Накануне выдали талончик. Цветной телевизор теперь — по талончику, обзавестись которым большая, между прочим, удача. ГУМ. Серенький рассвет. Без пяти минут восемь. Стоим у дверей в ожидании, когда они распахнутся. Толпа не маленькая и не большая, а так, человек в сто. Открывают — и, бог ты мой, что начинается. Люди на глазах превращаются в стадо обезумевших бизонов. Натиск толпы во много раз превышает пропускную способность дверей. Толчки, ругань. Чей-то крик. «Здесь дети! Вы сейчас раздавите детей!» Неужели такое с нами сделал дефицит? А если что пострашней случится? Не приведи господь, новое землетрясение? Или… Нет, язык не поворачивается выговорить…
Не знаю почему, но вдруг вспомнился Иван Иванович из деревни, что рядом с нашим садовым товариществом, местная знаменитость. Иван Иваныч на все руки, юморной старик. Сам про себя шутит: «Иван Иваныч! Сними портки на ночь, а как день, так опять надень!» У Ивана Иваныча железные зубы.
И вообще он производит впечатление чего-то железного, негнущегося. Долго не хотел жениться. Наконец, сильно на склоне лет нашел какую-то старушку. Прожили 7 лет. Раз она ему возьми и скажи: «Иван Иванович! Ты деньги-то, восемь тысяч, с книжки-то сними, а то вдруг, не ровен час, война начнется, так пусть они лучше дома будут».
Иван Иванович послушался. А она с этими деньгами в один прекрасный день и сбежала. Теперь Иван Иваныч с другой старушкой, но уже осторожничает. Скупой сделался. Масло не разрешает в картошку класть. Говорит «картошка и так хороша. Нечего масло переводить».
…А мы тем временем уже под сводами торгового центра, разбегаемся по секциям и отделам, кому куда нужно. Толпа, она и есть толпа. Интересно, что так же точно она ведет себя и после театра, разбирая вещи из гардероба. Как быстро, однако, проходит наркоз искусства! Буквально за минуту до этого в зрительном зале у тебя слезы у самых глаз стояли, до того пронимало происходящее на сцене, а возле гардероба ты — ну прямо чистый зверь!
Телевизор, на удивление, куплен быстро, без помех. Тут же нашелся и транспорт: пожилой мужчина, оказавшийся таксистом, предложил свои услуги, и «всего за 15 рублей».
Таксист подхватил с другой стороны коробку, и мы ее потащили. Почему людей — в поезде ли, в самолете ли, в автомобиле — так и тянет на откровенность, на исповедь, на внезапные признания?
Через 20 минут — вся дорога — я узнал, что ему через два года на пенсию, но к такси так привык, что приходится крутиться, хотя он и не из тех, что нарушают закон, так, «тротуарные дела», не более того, правда, продавщицы в телевизионной секции гоняют, чтоб не отбивали хлеб у местной транспортной службы, правда, не очень чтобы настойчиво гоняют… Ну и, естественно, дети — дочь и сын, внуки, на ногах нетвердо стоят, помогать надо…
Да, дети… Вот они своими слабыми ручонками и подталкивают нас, чтобы мы крутились, вертелись, ловчили, изворачивались, хватались за любую халтуру, чтобы в доме и пианино, и стерео-шмерео, видео-шмидео, и учитель трудного зарубежного языка, который мы сами не осилили ни в школе, ни в институте, и чтобы джинсы из варенки, «выстиранные в камнях», со специфическими разводами, и чтобы, отводя в школу, с тайной придирчивостью оглядеть других и удовлетворенно сказать себе: «А что?.. Мои не хуже, чем у других… Да-с, милостивые государи, не хуже!»
Не выходит никак из головы прапорщик с женой и детьми, встреченный как-то однажды в дачной электричке. Строг был прапорщик, не ленился детей учить, двое мальчиков у него, и, видать, шаловные. Как только поезд тронулся, он сразу принялся за воспитание своих отпрысков, приковав к себе внимание вагона.
— Сидеть, как положено! Встать! Я кому сказал: встать! Отвернуться друг от друга! Стоять! Ты меня знаешь! Если я рукой случайно задену, у тебя губы лопнут!
— Пап, а драконы бывают с 15 головами?
— Нет, не бывают. Только 3, 9 и 12.
— А кто сильней, мамонт или ястреб?
— Мамонт. Если мамонт ногой наступит, от ястреба только мокрое место останется.
— А кто такой мамонт?
— Это слон, только покрытый шерстью.
— А что на Луне за темные пятнышки?
— Это ямки на Луне. (Милиционер прошел по вагону.)
— Пап, а это кто?
— Сержант милиции.
— А почему он без пистолета?
— У него пистолет под плащом.
— А у него есть такая форма, в которой ты к нам на праздник приходил?
— У него нет такой формы, как у папки.
Жена прапорщика:
— Ну, попроси у папочки прощения. Скажи: «Папочка, я больше не буду».
Мальчик:
— А Луна, как голландский сыр.
Прапорщик:
— Ты почему сел? Я тебе разрешал садиться?
Не умеешь вести себя, как положено, стой, как положено…
Стучит, стучит электричка колесами, поздний вечер, тускло светят лампочки, задремываешь, проваливаешься в забытье… Какой прапорщик! Какая жена! Какие еще дети!.. Ах да, и у нас был прапорщик, один на всех, был, да весь вышел… Осиротели мы! И не у кого теперь спросить, сколько голов у дракона, и не у кого получить абсолютно точный ответ…
«По дороге зимней, скучной тройка борзая бежит. Колокольчик однозвучный утомительно гремит. Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика: то разгулье удалое, то сердечная тоска…»
Случай в подземном переходе
А как сказал на днях всесоюзный диктор, оттепель кончилась, наступают крещенские морозы.
Имея в виду, если я правильно понял, не столько температуру окружающего воздуха, сколько окружающий политический климат.
Действительно, что-то стало холодать.
А от последних событий в Литве просто бьет колотун.
Я даже начал понимать наших ревнителей общественной нравственности в их стремлении одеть всю обнаженную натуру вокруг, готовых уже, кажется, и на Венеру из музея изобразительных искусств набросить телогрейку.
Холодно же!
Ладно, допустим, все эти исполнители стриптиза сами ничего не чувствуют, они, может, закаленные, но нам-то каково на них смотреть, когда и так зуб на зуб не попадает?!
Одеть, немедленно одеть!
Тем более что другого способа согреться в магазины уже который день не завозят.
А тут, прости господи, нагишом некоторые.
Вот, к примеру, какую леденящую душу картину рисует журналист Татьяна Сергеева из «Московской правды» в своей статье «Пляски на балу у Эроса и Танатоса»:
«Выхожу утром из метро «Площадь Ногина» в подземный переход. И первое, что бросается в глаза, огромная фотография на стене — красотка в мини-бикини обнажается, стягивая через голову нечто прозрачное. Ну зачем, скажите, демонстрируют уличные торговцы нам этот фотостриптиз в рабочее утро в центре Москвы?»
И хотя на этот вопрос ответа в дальнейших рассуждениях не дается, он как бы подразумевается всем содержанием статьи.
Конечно же, затем смущают нас красотками в подземных переходах, чтобы перебить наш трудовой энтузиазм, чтобы проектировщик, придя на работу, запорол чертежи, токарь — деталь, а каменщик весь день потом, глядя на кирпичи, думал о бабах.
Ах, сквернавцы! Нет, чтобы торговать лозунгами «Слава передовому рабочему классу!» или там на худой конец конверсионным чугунным литьем «Женщина в забое» — копией с шедевра отечественной изобразительной школы. Они, вишь, чего удумали! Трясти перед нами прозрачным.
Ужо постойте! Достанется вам на орехи. Равно как и прочим растлителям нашей морали. В число коих, да, представь себе, читатель, попал и «Московский комсомолец».