Что ты там все выискиваешь, высматриваешь, вынюхиваешь по мелочи, когда тут целая страна к тебе на страницы просится, страна небывалых рекордов и небывалых людей. Иль боишься, что расползешься по швам?!
Каждая пресса достойна своего читателя
У утру сизифов камень газеты вновь окажется у подножия, и вновь, кряхтя и отдуваясь, его нужно будет толкать в гору, чтобы назавтра, в тот же самый час, обнаружить его на прежнем месте, как будто к нему и не прикасался никто.
А ну, ребята, поплевали на ладони, навалились дружней, раз-два, взяли!
Тянем-потянем, порой даже в совершенно разные стороны, а гляди-ка, баржа не стоит на месте, идет в заданном направлении, просто даже удивительно!
И если вы думаете, что какие-то особенные люди, какие-то богом отмеченные или семи пядей во лбу, так вот и нет, самые что ни на есть обыкновенные, а на вид — так даже и вовсе. Один пьет, у другого в семье нелады, третий в разладе с самим собой, четвертый еще что-нибудь. Солидные мальчишки и легкомысленные старцы, хвастуны, самолюбцы, неудачники, недоучки или наоборот — переучившиеся. И все-то вместе — редакция.
Полегче, полегче, друг читатель! Поосторожнее на поворотах! Ты коришь нас, что мы опять чего-то там не то понаписали, а ты сам на себя посмотри! Какие ты булки испек, то мы и понаписали. Как ты дома строишь, как ты лечишь, как борщ варишь, так мы и пишем. Не хуже и не лучше. Говорят, каждый народ достоин своего правительства. Но и пресса достойна той публики, которая есть на данный исторический момент. А что? Неплохая публика, по-моему.
И еще раздражает читателя разность оценок. В прежние-то времена его раздражало единообразие оценок, теперь разность. И ладно бы еще в разных изданиях, а то порой буквально в пределах одного и того же печатного органа. Да что там органа, а то ведь в пределах одной статьи! Начато бывает за здравие, а кончено за упокой. Кому верить, спрашивает читатель. Бедный, бедный! Он, видите ли, привык верить печатному слову. А никому не надо верить, дурачок. Никому не верить, кроме как себе самому. Верить в свою способность размышлять, сопоставлять, делать выводы. А уж пищу для размышления и сопоставления мы дадим, за нами не заржавеет, наше это дело, наше.
Что такое метеопатия, знаете? Ну, это когда человеческий организм начинает особенно болезненно реагировать на капризы погоды. Здоровому человеку что дождь, что вёдро, — все нипочем, а вот метеопату малейшие перепады атмосферного давления — нож острый. Но есть особого рода метеопатия — на изменения политического климата. Все мы в какой-то степени метеопаты в том смысле, а журналисты тем более. Настоящие журналисты, не самозванцы. Вот тут, в боку что-то закололо, хватаешь газету — ну, точно, опять волнения в Южно-Африканской Республике. Вот сюда что-то вступило, сюда вот, в ногу, и здесь как стрельнет, аж в глазах темно — включаешь телевизор, как сердце чуяло: опять на армяно-азербайджанской границе закрутилась кровавая мясорубка. Заныло, зазудило плечо — можно не проверять, опять, значит, в мире где-то неспокойно. Простой читатель, тот хоть может прибегнуть к простейшим средствам профилактики — отложить газету или вырубить телевизор, этого домашнего сумасшедшего. А что делать журналисту, профессиональный долг которого повелевает ему испить до дна всю желчь и весь уксус, что приготовили за день глупость и злоба человеческие. С утра до вечера стучат телетайпы, стрекочут пишущие машинки, надрываются телефоны — и все для того, чтобы сообщить, по сути, одну и ту же новость: люди и сегодня ни на йоту не стали лучше, они по-прежнему грабят, убивают, насилуют, берут взятки и лгут, лгут без конца.
И вот когда после рабочего дня, на который выпало штук шесть автокатастроф, парочка самоубийств, два правительственных кризиса и одно землетрясение, пусть не в районе Малаховки, пусть в Лос-Анджелесе, от этого ведь не легче, когда после такого дня возвращаешься домой бензиновым городом и взгляд случайно цепляет лоточника, продающего молодую картошку, теплеет, не может не потеплеть на сердце. Жизнь продолжается, раз и в этом году есть молодая картошечка, как и в прошлом. И кто-то может позволить ее себе с маслицем, с малосольным огурчиком.
А мужики ларька, как и раньше, как и в прежние, стародавние времена, пьют пиво.
И какой-то паренек щиплет девчонку, и девчонка смеется и дает пареньку по шее, не сильно так дает, в шутку, понятно. Жизнь продолжается. Нормальная жизнь.
Если слон с китом поборется…
Достаточно понаблюдать, из-за чего возникает самая обыкновенная драка, чтобы понять, откуда берутся войны. Очень мало здравого смысла и очень много самолюбия… Кто-то на кого-то неправильно посмотрел. Кто-то кого-то задел локтем и не извинился.
Но даже если война началась по ничтожному поводу или вообще без всякого повода, достаточно затеять войну, чтобы причины, по которым необходимо ее продолжать, начали множиться с сумасшедшей быстротой. Самый веский аргумент в пользу любой войны: «Ах, ты так?! Тогда и я так!» В какой-то момент война становится справедливой с обеих сторон. Ведь с обеих сторон гибнут женщины и дети. Или несправедливой с обеих сторон. Ведь с обеих сторон гибнут женщины и дети.
Интересно разобраться также в роли так называемой третьей стороны, разнимающей дерущихся, иначе — миротворца. Прежде всего ему требуется хладнокровие, хладнокровие и еще раз хладнокровие. Однако после того, как в пылу схватки миротворец сам получает по шее, он часто становится одним из дерущихся. Примеры у нас перед глазами: российский вертолетный полк в Цхинвал, 14-я армия в Приднестровье. Не знаю, может быть, кому-нибудь и был до конца ясен правовой статус 14-й армии, для меня он долгое время оставался загадкой. Пока в печати не промелькнула информация о том, что большинство офицеров этой армии имеют квартиры в Тирасполе. То есть на левом берегу. И тут пелена спала с моих глаз. Трудно сохранить нейтралитет, когда снаряды то и дело норовят угодить в твой телевизор или тещин сервиз. Вывод: армия, признанная выполнять миротворческую миссию, должна иметь квартиры как можно дальше от того места, где идет схватка.
Теперь некоторые соображения о том, что нужно делать, чтобы война закончилась. Чтобы война закончилась, нужно, чтобы одна из сторон выиграла войну, а другая — проиграла. Войну, как правило, выигрывают генералы. Простой солдат всегда в проигрыше. Даже если он сражался на победоносной стороне. Иногда, чтобы проиграть войну, необходимо больше гражданской смелости, чем для того, чтобы ее выиграть. Проигравший войну проявляет в данном случае больше воли к миру.
И вообще, кто знает наверняка, что такое победа? В истории известно множество случаев, когда из плодов победы наибольшую пользу для себя извлекали как раз побежденные, а не победители. Во всяком случае, победа — весьма скоропортящийся продукт. Ее нельзя хранить слишком долго. Иначе она начинает подозрительно попахивать поражением. Кто победил в борьбе за власть в августе прошлого года? Демократы. Что осталось у них от власти на сегодняшний день? Какой-то жалкий обмылок, готовый выскользнуть из рук. Так что, собираясь победить, вы должны точно знать, как собираетесь распорядиться своей победой, в противном случае она бессмысленна.
После Бородина Кутузов считал, что победа в сражении осталась за ним. Наполеон — что за ним. В итоге Кутузов, как известно, вынужден был оставить Москву, а еще через три месяца началось великое бегство французской армии из России. Причем никто особенно не побуждал ее к этому. Не было человека, который бы так неохотно шел на соприкосновение с противником, как Кутузов. Его тактика оказалась на деле самой продуктивной. Сегодняшним генералам не хватает именно кутузовской гибкости. Им, кажется, незнакомо само понятие жертвы, в конечном счете ведущей к эффектному выигрышу. Они плохие дипломаты, чего не может позволить себе военный человек, особенно крупного ранга, особенно в наше время. Они лезут только напролом, набивая себе бесчисленные шишки.
