— Не правда ли, великолепная голова!

Василий Петрович решил, что промолчать было бы невежливо, и тоже высказал собственное суждение:

— Трудная голова.

— Ах, как верно подмечено! — всплеснула руками женщина. — Именно трудная! Простите, вы случайно не скульптор?

— Мм, — промычал в ответ Василий Петрович. Ему почему-то вдруг показалось неудобным признаться, что он не скульптор.

— Это, наверное, замечательно — быть скульптором! — пришла в восторг женщина.

— В нашем деле главное — не снять лишку, — уклончиво ответил Василий Петрович.

— Скажите, а где вы находите модели для своих работ? — не унималась собеседница.

Василий Петрович оглянулся по сторонам и промямлил:

— В гуще жизни… Там, знаете, и нахожу.

— Жить идя искусства, для творчества, испытывать вдохновение — что может быть прекраснее! — энергично встряхнула блокнотом женщина.

— А как же без вдохновения, — нашелся Василий Петрович. — Без вдохновения никак нельзя… Без него только людям праздник испортить… А у человека, может, свадьба или там день рождения…

— Вот-вот — искусство — это праздник, — закивала женщина. — Но и будни, напряженные будни. Сколько, наверное, проблем встает перед вами.

— Перво-наперво — ощущай форму, — ответил Василий Петрович. — Некоторым, например, затылок не дается, некоторым виски. А если форму чувствуешь, тогда все легко. Ну и, конечно, инструмент содержи в порядке. Хорошего мастера сразу по инструменту видать…

Туг Василий Петрович начал замечать, что разговор привлек любопытных. Несколько человек стояло рядом и прислушивалось.

— Очень, очень приятно было познакомиться, — проговорила женщина. — А теперь, на прощанье, позвольте узнать вашу фамилию.

— Трубников я, Василий Петрович.

— Разрешите пожать вашу руку, Василий Петрович.

Они обменялись рукопожатием, и женщина, приговаривая: «Очень приятно, очень приятно…», исчезла в толпе.

Трубникова кто-то дернул за рукав. Василий Петрович посмотрел вниз и увидел мальчика в вельветовой курточке.

— Дяденька, дай автограф! — строго попросил мальчик. За юным поклонником выстроился еще народ, видно, с той же просьбой.

— Иди, иди, мальчик, нечего тут! — сказал Трубников и отправился на поиски жены.

Когда возвращались домой, Василий Петрович чувствовал себя не в духе. Как будто был самозванцем каким-то.

— Вася, а что это за люди к тебе на выставке подходили? — спросила жена.

— Клиентов своих встретил, — ответил Василий Петрович.

— Уважают тебя, Вася, — сказала Людмила и прижалась к мужу.

— Хорошего мастера всегда уважают. Хороший мастер — это художник… скульптор, можно сказать…

И еще долго Василий Петрович размахивал руками, что-то кому-то доказывая. И прохожие оборачивались.

Вот тут мы и живем. Район, правда, отдаленный — из тех, что в бюллетенях по обмену жилплощади обычно просят не предлагать. Зато воздух хороший! Воздух у нас просто замечательный! Ну, что еще? Кинотеатр, универсам, прачечная, химчистка, две парикмахерских… Шум электрички, гомон ребятни во дворе, скрип качелей, глухой звук, который хозяйки палками извлекают из огромных, пыльных ковров…

Возвращаясь из булочной. Напраслин Ф. Я. обнаружил мираж. Мираж выбрал для себя не самое лучшее место — пространство между мусорными контейнерами и трансформаторной будкой. Напраслину он явился в виде «Бьюика» цвета пережженной стали. Машина было длинной, почти плоской и красивой, как коробка шоколадных конфет. Иностранная машина. Иностранная, если не считать номер. Номер на ней был наш.

Напраслин подошел к миражу и дотронулся до него рукой. Ладонь ощутила прохладное прикосновение металла. Нет, пожалуй, она была красива, как яркая почтовая марка, напоминающая о чужих далеких землях, об экзотических городах, о людях, не похожих на нас с вами.

Дома Напраслин выложил хлеб и объявил:

— Сейчас шел и вижу: иностранная машина стоит. Возле трансформаторной будки.

— Да? — равнодушно спросила жена.

— Марки «Бьюик», — сказал Напраслин.

— Постоит, постоит и уедет, — сказала жена и спрятала хлеб в большую эмалированную кастрюлю.

Напраслин подошел к окну. Прямо под ним, совсем близко, росла рябина. Напраслин высунулся из окна и сорвал гроздь ягод. Каждая из них была снабжена черным крестиком, словно пуговица, пришитая к черенку суровыми нитками. Напраслин положил ягоду в рот и сейчас же выплюнул. «А вдруг Борькина машина? — пронзила его неожиданная и неприятная мысль. — Взял втихаря и купил».

Напраслин измерил в уме расстояние от машины до Борькиного дома. Метров восемьсот будет. Однако это еще ни о чем не говорило. Предположение, на первый взгляд выглядевшее нелепым, даже уже вопреки воле Напраслина начинало приобретать черты реальности. Был он человеком мнительным.

«А деньги? Где он такую прорву деньжищ достал?» — подумал Ф. Я. И воображение немедленно нарисовало богатого родственника, оставившего наследство.

«Неужели обскакал, черт! Вот это номер! Ай да Борька!»

Надо сказать, что между Напраслиным и его приятелем существовало негласное жизненное соревнование. К успехам друг друга они относились, что называется, ревниво. Оба были одного года рождения, и до сих пор никому не удавалось вырваться далеко вперед.

«Да что ж так сидеть и мучиться! — разозлился на себя Ф. Я. — Надо немедленно все выяснить и успокоиться. Скорей всего, это одни мои фантазии, а все же…» Он подошел к телефону и набрал номер. Трубку подняла Борькина Нинка. Голос у нее был веселый. Напраслин сглотнул комок, образовавшийся в горле, и начал издалека:

— Ну что, вас можно поздравить?

— Ты про что это? — спросила Нинка.

— Будто не знаешь, — игриво сказал Напраслин.

— Понятия не имею.

— Ну, с приобретением, — Ф. Я. делал над собой страшные усилия, чтобы казаться непринужденным.

— A-а, ты, наверное, про кухонный комбайн! Тебе Вера уже доложила!

«Кухонный комбайн — еще куда ни шло», — отлегло от сердца.

— Про него, Ниночка, про него! — засмеялся Напраслин. — Как работает?

— Зверь, а не агрегат!

— Ты смотри Борьку-то не закорми. Он и так уже в двери не пролезает. Кстати, сам дома?

— Какой! Умотал. Ты ж его знаешь, на месте не посидит, Передать что, когда вернется?

— Да нет, ничего не надо. Я просто так. — Ф. Я. повесил трубку.

— Пойду прогуляюсь, — бросил жене.

Иностранная машина находилась на прежнем месте и праздно лоснилась в лучах заходящего солнца. Целый табун лошадей скрывался под лакированной крышкой ее капот?. Возле машины ошивалось несколько подростков.

— А руками-то зачем трогать! — сделал замечание Ф. Я.

Подростки отодвинулись от машины.

— Дядь, а чего она такая низкая? Спортивная, да? — спросил один из них, рыжий.

— Да, спортивная! И если увижу еще раз, что кто из вас трогает, уши оборву!

Ф. Я. неодобрительно глянул в сторону мусорных контейнеров, повернулся на каблуках и зашагал к дому. Спиной он чувствовал завистливые взгляды подростков, видимо, признавших в нем сурового владельца транспортного средства.

— Вер, а она все стоит, — сказал, входя в квартиру.

— Кто? — спросила жена.

— Машина. Иностранная.

— Далась тебе эта машина, — жена широко зевнула. — Кто-то звонит. Подойди к телефону.

Звонил Борька.

— Здорово, старик! Ты меня разыскивал? — И не дожидаясь ответа: — Видал «Бьюик»? Жар-птица!

— Слушай, — сказал Напраслин, — ты, когда проходил мимо, не заметил случайно, там пацаны не шалят? Покрытие, понимаешь, поцарапать ничего не стоит, а потом мучайся. Где такой лак достанешь?

Ф. Я. одним духом произнес эти слова и сам удивился тому, что произнес. Буквально секунду назад ничего подобного у него на языке не было. Ах, не знает себя еще человек как следует.

— А тебе-то что? — подозрительно спросил Борька. — Твоя машина, что ли? Пусть у хозяина голова болит.

— Ладно, чего в прятки играть, — продолжая изумлять себя, сказал Ф. Я. — Помнишь, я тебе про своего дядьку рассказывал. Чудной экземпляр! Его машина. В свое время купил, а теперь глаза слабеть стали, водить не может, да и куда старику ездить! Близких никого. Переписал колымагу на меня, владей, говорит. Я по глупости согласился. Обуза, признаться.