Жена присела на стул горько заплакала.

— Господи, уже и повернуться негде в этом доме, — всхлипывала она. — Все заставлено!

И как я из-под него пыль выметать буду? Скажи мне, как?

В этот момент в дверь-опять позвонили.

— Слушай, а давай не открывать, — сказал я. — Давай притворимся, что нас дома нет. Ну, зачем нам они все?

Я подошел и погладил жену по голове.

Она с надеждой подняла на меня глаза и улыбнулась сквозь слезы.

В этот день я ощущал в груди какой-то особый подъем, какой-то необыкновенный прилив творческих сил и мне не терпелось поскорее усесться за письменный стол. Я уже предвкушал тихие, ничем не омраченные радости творческого труда, но за завтраком мой сын уронил вилку.

— Кто-то придет, — отметил он это незамысловатое происшествие.

Как принципиальный противник всяческих суеверий и как отец я был не вправе пропустить мимо ушей столь вопиющие в устах молодого человека слова.

— Глупости, — сказал я. — Старушечьи сказки. Никто не может прийти от того, что ты случайно уронил вилку. Довольно стыдно студенту четвертого курса верить в подобные вещи.

Тут в дверь позвонили. Сын пошел открывать, с (казалось, что вилка предвещала визит его знакомой по институту.

Другой бы на моем месте, может быть, оставил Ом этот инцидент без внимания, но только не я. Ведь суеверие, подкрепленное стечением обстоятельств, могло еще больше укорениться в членах моей семьи, и и решил уничтожить его, пока оно еще в зародыше.

— Все это — простое совпадение, — сказал я. — Вот, — я взял и уронил половник. — Так что же, но вашему, теперь обязательно придет мужчина?

— Не мужчина, а женщина, — сказала бабушка.

— Тут вы меня не собьете, мама. Половник — мужского рода.

— Его еще называют поварешкой, — сказала бабушка и зашлепала на звонок.

— Входи, Семеновна, входи, — донеслось из прихожей.

Дело принимало серьезный оборот. Слабые средства тут уже ничем не могли помочь. Необходимо было предпринять самые энергичные меры по борьбе с невежеством, свившим себе гнездо в моем собственном доме.

Я схватил ящик, в котором хранился весь наш запас вилок, ложек и ножей, и поднял его над головой.

— Не делай этого! — взмолилась жена.

Но ничто не могло меня остановить в эту минуту. Металлические предметы со звоном рассыпались по полу, затем на несколько минут воцарилась тишина. Я прислушался к двери.

— Не успела тебя предупредить, — сказала жена, ползая на четвереньках и подбирая в фартук рассыпанную утварь, — что сегодня пятнадцать лет со дня моего университетского выпуска. Вся наша группа собиралась зайти.

— Проклятье! — вырвалось у меня. Этот возглас сопровождался красноречивым жестом, и я ненароком задел хрустальную вазу, которая не замедлила рассыпаться на мелкие осколки.

— Это к счастью, — тихо промолвила жена.

— Мама, папа, — раздалось за спиной.

— Что там еще? — я гневно обернулся и увидел в дверях милую парочку — моего сына и его институтскую подругу.

— Мы решили пожениться и уже подали заявление.

Я был вынужден прислониться к стене.

— Я же сказала: к счастью, — прошептала жена.

— Черт знает что такое! — вскричал я и отступил и свою комнату.

Год спустя, выходя из дому, я столкнулся с соседом.

— Невероятный случай, — схватил он меня за рукав. — Хочу даже заметку в газету писать. Аист в пишем дворе поселился.

— Где? — спросил я.

— Да вон, посмотрите.

Я поднял голову и увидел на дереве аистиное гнездо, как раз на уровне наших окон.

— Кыш, кыш отсюда! — замахал я руками, бросаясь к дереву.

Мне, знаете ли, еще рано становиться дедушкой.

У меня сломался «Запорожец».

Я сидел дома, погруженный в мрачные размышления по этому поводу, когда жена робко предложила:

— Может быть, пойдем просто погуляем.

— Как это погуляем? — удивился я.

— Ну просто так, пешком, — сказала жена и покраснела.

— То есть ты хочешь сказать, что мы будем ходить туда-сюда по тротуару?

— Ну да! — окончательно смутилась жена.

Мысль пойти погулять сперва страшно поразила меня, но спустя минуту показалась даже оригинальной и забавной. Одним словом, мы оделись и вышли.

Вначале мы шли все прямо и прямо, а потом жена предложила повернуть влево.

— Ты уверена, что здесь есть левый поворот? — спросил я.

— Мы ведь не на машине! — напомнила жена.

— Ах да! — спохватился я, и мы повернули влево. Мы шли довольно спокойно, и вдруг жена сказала:

— Давай обгоним вон того типа.

— Давай! — обрадовался я. Мы обогнали одного прохожего, потом другого, третьего и понеслись по улице, только ветер в ушах посвистывал. Мелькали мимо дома, люди, деревья…

Впереди замаячила чья-то широкая спина. Она двигалась прямо по центру тротуара и никак не хотела уступать дорогу.

— Посигналь ему! — посоветовала жена.

— Би-би! — машинально вырвалось у меня.

— Тормози, тормози! — вскрикнула жена и вцепилась в мою руку, но было уже поздно. Мы врезались в этого верзилу, размерами напомнившего мне самосвал…

— Ездить не умеешь! — набросился он на меня.

— А ты что, не слышал, что я сигналил?! — набросился я на него.

— Сейчас гаишника позову!

Но тут между нами встала жена:

— Опомнитесь! Вы же не на автомобилях!

Нас словно окатили ушатом холодной воды.

— Друг! Автомобилист! — воскликнул я. — Тоже, бедолага, пешком ходишь. Как же тебя угораздило?

— Карбюратор полетел, — мрачно сказал он.

— А у меня задний мост, — сказал я.

Мы по-братски обнялись.

— Будем знакомы, — представился я. —

Мой номер ММХ 22–98, а это моя жена.

— Очень приятно, МУЛ 10–72, — представился он.

— Давно ходить начал? — спросил я.

— Уже неделю.

— А я первый день как пошел!

И начался у нас обыкновенный водительский разговор. Уж мы отвели с ним душу.

А потом он завелся и уехал. Со скоростью 4 километра в час. И мы с женой тронулись в обратный путь. Время уже было заправляться.

В общем, это был обыкновенный игрушечный Дед Мороз из папье-маше. Дело лишь в том, что в доме с ним обращались, как с живым, и от этого у него постепенно развилась способность думать. Думать о всякой всячине — это была его маленькая слабость.

Целый год он проспал в большой картонной коробке на антресолях, пока в один прекрасный день его не разбудили яркий свет и громкие голоса. Он посмотрел вверх и увидел склоненные над ним лица хозяина и хозяйки.

«Что такое? — подумал Дед. — Неужели уже опять на работу?»

— Пора, брат, пора! — прозвучал голос хозяина. — Целый год пролетел.

— Скоро гости, а у нас еще елка не наряжена, — сказала хозяйка. — Осторожней, Боря, только не разбей игрушки. Ты такой неуклюжий.

— Не разобью, — ответил хозяин и пропел: — Пять минут, пять минут — это очень, очень много!

«Ишь ты, — подумал Дед, — у хозяйки новое платье. А хозяин усы отрастил. Усатый стал, как я, — и Дед захихикал про себя. Потом он вспомнил, что в прошлом году, когда он стоял под елкой возле бал конной двери, из щелей сильно дуло. — Если и и этом году сквозит, уйду, — сердито подумал Дед. — Надоело! Где охрана труда?! Пойду на государственную службу. В клуб пойду работать. А хоть бы и во Дворец культуры! Да меня везде с руками и ногами…»

— Я встану на табуретку, — сказала хозяйка хозяину, — а ты подавай игрушки. Давай сначала звезду укрепим.

Хозяин осторожно достал звезду и передал в руки хозяйке.

— Гори, гори, моя звезда! — пропел он. Он очень любил петь, но никогда ни одной песни не допевал до конца.

— …Звезда заветная… — промурлыкала хозяйки. — Теперь давай шары. Боря, помнишь, сколько у нас шаров было и сколько осталось. Все ты переколотил. Корзиночку с грибами ты вот сюда! А зайчика мы здесь укрепим.