В город Михаил Иванович возвращался помолодевший, в самом приподнятом настроении, в общем, было видно, что отдохнул. В первое рабочее утро он вызвал к себе старшего прораба Васильчикова, выслушал деловые новости, потом залез в стол и вытащил оттуда книгу в бумажном переплете и вручил ее Васильчикову.
— Вот, Петрович, возьми почитай на досуге.
— «Жизнь муравьев», — прочитал прораб название и растерянно повертел книгу в руках.
— Возьми-возьми, не пожалеешь. Есть чему поучиться нам, людям, у них.
Прораб вышел из комнаты, еще раз взглянул на книгу и глубоко вздохнул.
Один билет в театр
Билет был в единственном числе, поэтому его никто не хотел брать. Нынче нет охотников в одиночку в театр ходить. И тогда билет предложили Ивану Михайловичу. Дело было на работе. Иван Михайлович — человек пожилой, бессемейный. Он повертел билет в пальцах, повертел — и полез в карман за деньгами. А так, может, еще сто лет в театр не выбрался бы.
Собираясь в театр, Иван Михайлович вдруг вспомнил, что у него бинокль имеется. От деда достался, большой, черный, — адмиральский. Иван Михайлович его взял и не пожалел. Еще спектакль не начинался, а уж Иван Михайлович все рассматривал. Люстру, занавес, зрителей, музыкантов… Он хорошо видел, как виолончелист что-то рассказывает барабанщику и тот смеется. Кажется, руку протяни — и дотронешься до его плеча, а на самом деле далеко.
Занавес поднялся, и началось. Пьеса была музыкальная и про любовь. Одна женщина любила человека, который ее не любил. Он любил другую женщину, а та, в свою очередь, любила не его, а кого-то еще. Вот-вот это должно было выясниться. Тут Иван Михайлович почувствовал прикосновение к руке и повернул голову.
— Извините, пожалуйста, — зашептала ему на ухо зрительница, сидевшая рядом. — вы не дадите мне на минуточку бинокль, взглянуть только…
— Пожалуйста, пожалуйста! — прошептал Иван Михайлович.
— Ой, тяжелый! — шепотом воскликнула зрительница.
— Морской! — шепотом ответил Иван Михайлович.
Актеры на сцене продолжали тем временем безответно любить друг друга, мучиться и петь. Но Иван Михайлович не терял надежды, что каждый из них найдет свое человеческое счастье.
— Снова извините! — зашептала зрительница, сидевшая рядом. — Можно, я ваш бинокль мужу дам?
— Конечно, конечно! — шепнул Иван Михайлович. Накал чувств на сцене, казалось, достиг предела. Но до взаимности, видно, было еще далеко.
— Товарищ, а товарищ! — услышал Иван Михайлович. — Теперь сосед мужа просит посмотреть в ваш бинокль. А муж без вашего позволения не решается дать…
— Пусть смотрит о чем разговор! — ответил Иван Михайлович.
Надо сказать, кое-какие положительные сдвиги там у них по ходу пьесы все-таки намечались. Один из героев начинал уже благосклонно поглядывать на влюбленную в него героиню.
— Сосед мужа просит передать вам большое спасибо.
— Не за что! — ответил Иван Михайлович.
Ему было жалко артистов, хоть он и понимал, что это все понарошку, что они просто играют свои роли и когда сыграют, то разъедутся по домам пить чай.
— Ну просто анекдот с вашим биноклем! — засмеялись в ухо Ивану Михайловичу. — Соседу соседа моего мужа тоже захотелось. — Вы не будете возражать?
— На здоровье! — разрешил Иван Михайлович.
Через некоторое время бинокль перекочевал на один ряд вперед, потом еще на один. Он выныривал то справа, то слева, и Иван Михайлович, хозяин бинокля, чувствовал себя в театре почти таким же нужным и полезным человеком, как, например осветитель или механик сцены. Потом Иван Михайлович вертел головой, но бинокля г поле зрения не было.
— Да вон он, смотрите! — зашептала соседка.
— Где?
— Да вон, вон!
— Не вижу — говорил Иван Михайлович.
Соседка обернулась назад и сказала кому-то:
— Извините, можно у вас бинокль на минуточку? Смотрите, куда я показываю! — и она вручила Ивану Михайловичу чужой бинокль. Иван Михайлович, настраивая бинокль, посмотрел в указанном направлении и увидел во втором ярусе свой бинокль. В него смотрел в сторону Ивана Михайловича другой гражданин. Гражданин увидел, что на него тоже смотрят, и прижал руку к сердцу, как бы говоря, что он душевно признателен Ивану Михайловичу за возможность посмотреть в его чудесный бинокль. А Иван Михайлович сделал жест рукой. Который должен был означать: «какие пустяки, всегда рад выручить». А гражданин вытянул руку с поднятым вверх большим пальцем, показывая, что бинокль отличный. А Иван Михайлович изобразил как мог, что бинокль Морской, адмиральский, от деда достался.
А гражданин скупыми, но выразительными средствами дал понять, что он все понял.
Кстати, и на сцене все тоже постепенно шло на лад. Иван Михайлович искренне порадовался за персонажей пьесы. Вообще ему нравилось в театре. Он подумал, что надо бы как-нибудь раздобыть сюда еще один билетик.
Огромный привет
В субботу ко мне заявился Петя Самолетов. Был Петя тяжело нагружен.
— Уфф! — сказал он, вваливаясь в комнату и отдуваясь как паровоз. — Еле дотащился. Сидор Егорович привет просил тебе передать.
— Спасибо! — поблагодарил я, принимая привет
— Что, горячий? — поинтересовался Петя.
— Нет, уже теплый.
— А когда передавал, был горячий. Я да$се пальцы обжег.
— Еще от кого? — спросил я.
— Еще от Алевтины Спиридоновны, Нонны Юрьевны, Игнатия Игнатьевича, Завихляевых, Гришки Рыжова, Верочки Загорулько, Воркуна-Звалдайского и Клары Шульц…
— Все, что ли? — спросил я.
— Нет, еще от Клавдии Ильиничны, Виктора Евстахиевича, Любовь Демидовны, Веры Сарафоновой, Кольки-лысого, Федора-маленького и Батонова Семена Алексеевича…
Петя выкладывал и выкладывал, пока на столе не образовалась целая гора приветов.
— Ах ты черт, а этот был с кисточкой! — вдруг сказал он.
— Куда же ты кисточку девал! — упрекнул я Петю.
— Оторвалась, наверное, по дороге.
— А этот от кого? — указал я на небольших размеров, но довольно симпатичный приветик.
Петр задумчиво уставился на него.
— Погоди, это, кажется, не тебе. Точно, не тебе. (То с юга, я одним знакомым обещал передать, и Петя спрятал привет обратно.
Мы еще некоторое время посидели в молчании, разглядывая кучу на столе.
— Ну, ладно, я побегу, — сказал Петя. — А то еще кое-куда заскочить надо.
— Постой, — задержал я его в дверях. — Что ж, так и пойдешь?
— А в чем дело? — настороженно спросил Петя.
— А приветы?! — сказал я.
— Кому? — спросил Петя.
— Каждому, кого увидишь! — безжалостно скакал я.
— Может, всем один общий от тебя? — предложил Петя.
— Нет, каждому, слышишь, каждому! И не просто привет, а пламенный. Скажи, я лично передаю.
— Хорошо!
— Смотри же, не забудь.
— Не забуду.
И Петя, пошатываясь от тяжести, вышел на лестничную площадку.
Часа через два после ухода моего приятеля в дверь позвонили. Я думал, что это жена, но это оказалась не жена. Это оказались такелажники в брезентовых робах.
— От Семибратовых, — сообщил мне их бригадир. — Огромный привет. Куда вносить?
— Идите за мной, я покажу, — сказал я, внутренне кляня все на свете.
— Давай, ребята, взялись, — скомандовал бригадир, и его молодцы впряглись в ремни. — Осторожна за косяк не заденьте, дьяволы!
— Сюда, сюда, направо, налево, в эту комнату, — руководил я. — Так, хорошо, ставьте.
От соприкосновения этой махины с полом стекла в окнах жалобно зазвенели и снизу соседи принялись колотить по батареям отопления.
— Вот, держите, спасибо! — передал я бригадиру три рубля.
— На девятый этаж перли, — сказал бригадир. — Такую дуру! Надбавь, хозяин!
Я выложил еще два рубля. Бригада удалилась.
Потом я услышал, как жена открывает своим ключом дверь.
— Ой! — вскрикнула она, входя в комнату и больно ушибаясь об угол привета. — От кого это?
— От Семибратовых, — объяснил я.