– Хорошо. Что я должна буду делать? – присаживается за стол в гостиной.

Запускаю кофе машину, пытаясь сформулировать то, что хочу от неё. Облокачиваюсь на столешницу, скрещивая руки на груди:

– Нужно вести себя, как и обычно. Ничто не должно выдавать, что это фикция. Нужно научиться не выдавать своего страха или растерянности. – начинаю я: – На встречу мы оденем оборудование, я буду слышать о чем вы говорите. Если мне что-то не понравится и я скажу уходить, ты уходишь. Если я скажу что-нибудь спросить, ты спрашиваешь. Если я говорю не отвечать, ты молчишь. То есть, Эрика, ты реагируешь на любой мой приказ, это понятно? – вскидываю бровь, видя, как девушке это не нравится.

Трёт шею и хмурит брови.

– И перестань это делать. – кивком указываю, на что ее лицо принимает недоуменное выражение: – Невербальный знак, что ты нервничаешь. Потираешь шею, когда не знаешь, как реагировать. – заканчиваю я, наливая кофе и беру чашки, чтобы сесть напротив.

– Что ещё не так? – вспыхивает она глазами, убирая руку.

– Твои глаза. – буравлю ее своим взглядом: – Как бы ты не пыталась скрыть истинные эмоции, получается это у тебя плохо.

Вижу, как она поджимает губы, но быстро берет себя в руки, являя мне усмешку.

– Так может выбрать иной путь, чем дрессировать куклу из шоу-бизнеса?

– Будь он у меня, я бы выбрал… И заметь, не я тебя так назвал. – нагло усмехаюсь на ее молнии в глазах.

– Получается, у меня будет ускоренный курс молодого бойца? – девушка кипит, но сдерживается.

– Нет, Эрика. Та подготовка, что проходят молодые бойцы, сломала бы тебя спустя десять минут. Если я ещё что-то отмечу, я обязательно тебе сообщу. – мы разговариваем о чем то глупом, тем не менее обстановка накаляется, и я чувствую, искрящийся воздух вокруг: – Я не услышал, что ты поняла необходимость полностью подчинятся моим указаниям.

– Я поняла, но вот незадача…не могу обещать. – дерзко отвечает она, вздергивая бровь.

Так и хочется взять ее за волосы и стереть с лица эту надменную улыбку, заставив стонать в забвении. Понимаю, что если бы не озвучил ей все это, была бы сговорчивее, но соблазн испытать малышку Кауфман велик.

– Эрика. – предостерегающим тоном говорю я: – Не нужно.

Она не спускает взгляда, и эти глаза завораживают пленяя. В штанах шевелится орган, на который с недавних времён воздействует эта девушка.

– В ресторане за несколько столиков от вас будет сидеть мой человек. Ты его не знаешь, но поверь, парень ни разу не промахивался. – продолжаю, игнорируя собственные ощущения, наблюдаю, как глаза расширяются от удивления: – Зак и я будем в машине, как и говорил ранее. Три человека, двое из которых проводили операции в Ираке и один армеец, прошедший войну в Афганистане. Полагаю, этого будет достаточно.

– Ого! Отец в курсе? – хмурится.

– Нет. И пока ему не стоит знать.

– Что произошло с этим Мортоном?

– Полагаю, это должен рассказывать не я.

– То есть, ты не откроешь карты? Даже, несмотря на то, что по своей прихоти подвергаешь меня опасности, если тебе верить? – скептически выдаёт она.

– Если бы я был бы не уверен, в том, что смогу спасти при плохом раскладе, я бы не затеял это. – твёрдо отвечаю ей правду: – У меня остался вопрос в отношении твоей семьи.

Жду ее реакции, потому что мой вопрос ей не понравится.

– Слушаю. – настороженно она смотрит, возможно догадываясь о природе этого вопроса.

– Кайл. – одно слово и я вижу, как Эрика, опускает взгляд в чашку, делая глоток и после отворачивается, разглядывая террасу.

Вновь потирает шею, теребя цепочку, уходящую в ложбинку.

– О нем нет информации вообще. Это была естественная смерть?

Она возвращает свой взгляд на меня, но будто находясь не здесь. И в ее медовых зрачках я вижу, вероятно то, что не должен. Тоска, вина, боль… Она старается, действительно, старается и закрывает глаза, прогоняя все эти эмоции. А вновь открывая, является мисс Кауфман, которую якобы ничем не проймешь. Но я уже все увидел и понял. Такие эмоции надежно скрыты и у меня в душе. В этот момент, эта девушка стала ещё более интересной, чем была до.

– Отец скрыл в информацию о брате. – сипло говорит она: – Я не знаю какая была смерть, я была в турне. Но заключение врачей выдало удручающую новость, что брат был наркоманом. В крови нашли психотропные вещества. Больше я ничего не знаю. – смотрит твердо и закрыто.

– Соболезную. – прекрасно знаю, что эти слова ни хрена не значат, но не сказать их будет неправильно.

– Знаешь, возможно тебе не нужна эта информация, но он был единственным живым среди нас…– печальная улыбка трогает ее губы: – Мне пора. Я услышала тебя. Ключи от пентхауса оставила. У Зака есть коды от входа в комплекс. – резко поднимается с дивана, оставив почти полную чашку кофе.

Киваю и провожаю ее, не обращая внимания на осадок от окончания этого разговора. Выхожу на террасу, чтобы убедиться, что все в порядке и вижу то, что отзывается в чёрной дыре моего тела болью. Эрика Кауфман стоит недалеко от своего автомобиля и смотрит в небо, рукой вытирая слезы. Дьявол! Этот эпизод вызывает какое-то иррациональное чувство защитить ее. Буквально спустя минуту, она собирается с силами и с напряженным видом садится в порше, тут же срываясь с места.

Возвращаюсь в квартиру, в которой витает ее аромат, наполняющий легкие. Глупо не признать, что я ее хочу, но это не как обычно. А значит нельзя давать себе возможность потрогать и попробовать, иначе сяду на дозу Мисс Кауфман.

Эрика

Пятница наступает незаметно, потому как репетиции начались, и теперь нет минуты сходить поесть. Но сегодня у меня важная встреча, которая может многое показать или наоборот не показать ничего. Райт предупредил, что они с Заком уже будут в моем пентхаусе, поэтому к этой встрече мне тоже нужно подготовиться. Тот разговор, который велся в Бруклин хайтс до сих пор не выходит из моей головы. Мало того, что этот мужчина впустил меня в свой дом, который, к слову, довольно уютный и просторный. Пусть я не была везде, но главная гостиная мне понравилась. Темно-синяя мебель, диван и два кресла, огромный телевизор, столик и стеллаж, заполненный книгами. Полное отсутствие лишних деталей. Кухня тоже темных оттенков, от темно серого до светлого. Разбавляет композицию грубое дерево, по потолку и стенам гостиной пущены деревянные балки. Панорамные окна из которых виден Манхэттен и зона живой зеленой террасы. Такое место несложно назвать домом. Мой дом по сравнению с его жилищем, выглядит, как апартаменты для съемок. Наверно потому что и сама ощущаю себя так, что и озвучила ему. Вроде бы не было ничего такого в разговоре, что должно бы меня задеть. Однако, все, что делает этот парень, странным образом, меня задевает. Но больше всего я корю себя за то, что чуть было не дала слабину. Его вопрос о брате выбил весь дух, я не ожидала. Но только услышав, что у него есть вопрос, поняла, это именно оно. Брешь в биографии моей семьи, подчистую стертая личность самого близкого мне человека. Кое-как удержавшись в его присутствии, не смогла остановить безмолвные слезы уже стоя на улице в незнакомом районе. До сих пор это та тема, на которую я не могу поговорить ни с кем, кроме Николь. До сих пор выжигаю в воспаленном мозгу извечное «почему». Мы были близки с братом, насколько могут быть близки двойняшки. Но факт, что он не сказал о своих проблемах, когда мы старались делиться абсолютно всем, изводит меня и по сей день. Первое время я просто не верила в произошедшее, устраивала истерики отцу. А в один прекрасный момент, он не выдержав моих концертов, презрительно высказал мне правду. То чувство отвращения к собственному ребёнку мне теперь не забыть. Затем на место неверию пришла апатия и чувство потери. Я не знаю, как пережила это мать, потому как не появлялась в их доме, пропадая в своем иллюзорном мире за сочинением музыки. Но с того дня в семье никто не говорит о Кайле. Любые попытки пресекаются на корню, будто и не было второго ребёнка. После апатии пришло самобичевание и заданные вопросы в воздух “а что если бы”. Смирения так и не произошло, как и принятия. Я просто заморозила этот момент в голове, и по настоящее время строю домыслы «что было бы, если бы я тогда не уехала».