По отношению к этой главной ноте начнут резонировать вещи, пейзажи, актерская

интонация. Все станет взаимосвязанным и необходимым. Все будет вторить и

перекликаться, а атмосфера возник-

* Признание, прямо скажем, фундаментальное для эстетики и этики Тарковского.

208

Стал кер, или Груды и дни Лндрея Тарковского

нет как результат, как следствие возможности сосредоточиться на главном. А сама

по себе атмосфера несоздаваема... Именно поэтому, кстати, мне никогда не была

208

близка живопись импрессионистов с их желанием запечатлеть мгновение, текучее и

изменчивое состояние, передать мимолетное. Все это не кажется мне серьезной

задачей искусства. А мне в моей новой картине, повторяю, хочется сосредоточиться на

главном — и, надо полагать, тогда-то и возникнет атмосфера более активная и

эмоционально заразительная, чем это было до сих пор в моих фильмах.

Какова же главная тема, которая должна отчетливо прозвучать в фильме? Это тема

достоинства человека и тема человека, страдающего от отсутствия собственного

достоинства. Дело в том, что когда наши герои отправляются в свое путешествие, то

они намереваются добраться до того места, где исполняются сокровенные желания. А

пока они идут, они вспоминают историю то ли реального человека по прозвищу

Дикобраз, то ли легенду о нем, вспоминают о том, как он шел к заветному месту, чтобы попросить здоровья своему сыну. И дошел до него. А когда вернулся обратно, то обнаружил, что сын его по-прежнему болен, зато сам он стал несметно богат. Зона

реализовала его действительное существо, действительное желание. И Дикобраз

повесился.

В конце концов наши герои достигают цели. Но они доходят до этого места, так

много пережив и переосмыслив в себе, что не решаются к нему приблизиться. Они

поднялись до осознания той мысли, что нравственность их скорее всего несовершенна.

И еще не находят в себе духовных сил, чтобы до конца поверить в самих себя.

Так кажется до последней сцены, когда в кафе, где они отдыхают после путешествия, появляется жена Сталкера, усталая, много пережившая женщина. Ее

приход ставит героев фильма перед чем-то новым, необъяснимым и удивительным. Им

трудно понять причины, по которым эта женщина, бесконечно много терпевшая от

мужа, родившая от него больного ребенка, продолжает любить его с той же

беззаветностью, с какой она полюбила его в дни своей юности. Ее любовь, ее

преданность — это и есть то чудо, которое можно противопоставить неверию, опустошенности, цинизму, то есть всему тому, чем жили до сих пор герои фильма.

В этой картине я в первый раз постараюсь быть недвусмысленно определенным в

обозначении той главной позитивной ценности, которой, как говорится, жив человек.

<...>

В "Сталкере" все должно быть договорено до конца — человеческая любовь и есть

то чудо, которое способно противостоять любому сухому теоретизированию о

безнадежности мира. Это чувство — наша общая и несомненная позитивная ценность.

Это то, на что опирается человек, то, что ему дано навсегда.

В фильме Писатель произносит длинную тираду о том, как скучно жить в мире

закономерностей, где даже случайность — результат закономерности, пока еще

скрытой от нашего понимания. Писатель, может быть, для того и отправляется в Зону, чтобы чему-то удивиться, перед чем-то ах

209

нуть... Однако по-настоящему удивиться его заставляет простая женщина, ее

верность, сила ее человеческого достоинства. Так все ли поддается логике, все ли

можно расчленить на составные элементы и вычислить?

Мне важно установить в этом фильме то специфически человеческое, нерас-творимое, неразложимое, что кристаллизуется в душе каждого и составляет его

ценность. Ведь при всем том, что внешне герои, казалось бы, терпят фиаско, на самом

деле каждый из них обретает нечто неоценимо более важное: веру, ощущение в себе

самого главного. Это главное живет в каждом человеке.*

Таким образом в "Сталкере", как и в "Солярисе", меня меньше всего увлекает

фантастическая ситуация. К сожалению, в "Солярисе" все-таки было слишком много

научно-фантастических атрибутов, которые отвлекали от главного. Ракеты, 209

космические станции — их требовал роман Лема — было интересно делать, но теперь

мне кажется, что мысль фильма выкристаллизовывалась бы отчетливее, крупнее, если

бы всего этого удалось избежать вовсе. Думаю, что реальность, которую привлекает

художник для доказательства своих идей, должна быть, простите за тавтологию, реальной, то есть понятной человеку, знакомой ему с детства. Чем реальнее — в это смысле

слова — будет фильм, тем убедительнее будет автор.

В "Сталкере" фантастической можно назвать лишь исходную ситуацию. Эта

ситуация удобна нам потому, что помогает наиболее выпукло и рельефно обозначить

основной нравственный конфликт, волнующий нас в фильме. Внутри же самой ткани

происходящего никакой фантастики не будет, видимо-реальной будет даже Зона. Все

должно происходить сейчас, как будто бы Зона уже существует где-то рядом с нами.

Ведь Зона — это не территория, это та проверка, в результате которой человек может

либо выстоять, либо сломаться. Выстоит ли человек — зависит от его чувства

собственного достоинства, его способности различать главное и преходящее...»

Этот финал напоминает мне финал реквиема по графу Калькрейту Райнера Рильке:

«Кто говорит о победе? Выстоять — вот наше всё!» Жизнь и есть — Зона высоких

энергий, испытующих нас. А кто этого не понял, тому это предстоит еще понять.

Съемки фильма начались, однако сопровождало их тысяча и одно несчастье.

Первой забастовала природа. «На выбор натуры Андрей полетел в Таджикистан, в

городок Исфара — в 110 километрах от Ленинабада, ныне Худжента, недалеко от

границ с Узбекистаном и Киргизией. Исфара — излюбленное место

кинематографистов среднеазиатских республик, можно сказать кинематографическая

Мекка. От Исфары до Коканда пролегали басмаческие тропы...

* Вообще, надо иметь в виду, что во всех интервью, да и вообще во всех советских

вербальных текстах Тарковского мы вынуждены общаться с «подцензурным»

Тарковским, ибо все эти интервью и беседы наговаривались для атеистических

советских изданий и внима-тельнейше затем «причесывались». Так что, увы, каков был

бы вербальный дискурс абсолютно свободного в речи Тарковского,— мы не знаем.

210

Под Исфарой уникальная природа — пустыни и оазисы, глубокие каменные русла

высохших рек и похожие на головы каких-то животных замысловато вздыбившиеся

горные породы. Ветры выдули мягкую породу, обнажив крепкое и цветное нутро.

Особенно выразительны были гряды так называемых красных гор... На ярком

солнце горы белесовато-красные, солнце будто выжигает цветные оттенки, но в

пасмурную погоду вся эта громада пиков и ущелья выглядят пустынным и мрачным

марсианским пейзажем...»

Однако к съемкам в этом регионе готовились зря. «В Исфаре случилось землетрясение. Жестокие толчки подбрасывали разверстую землю, потом тряска шла по

горизонтали, влево-вправо. Трещины поглотили киргизский поселок на окраине города

вместе с людьми, скотом и домами. (Через шесть лет, когда я снимал в Исфаре

"Двойной обгон", после нашего отъезда новое землетрясение уничтожило еще один

поселок и ковровый завод в городе Каракорум.)» (А. Гордон).

Нашли место под Таллинном, в районе речки Пилитэ, где сохранились две

гидроэлектростанции, по крайней мере одна из них — совершенно заброшенная, со

взорванной плотиной. «Сверху был химический комбинат,— вспоминает

звукорежиссер картины В. И. Шарун,— и по реке сливали ядовитые воды...» Второе