Николай Болдырев
Сталкер или Труды и дни
Андрея Тарковского
издательство Урал Л.Т.Д.
УДК 791.43(47+57)(092)+791.44.071.1 ББК 85.374(2)-8 Тарковский Б 79
Андрей Тарковский (1932—1986) — великий русский кинорежиссер, один из
создателей кино как самостоятельного и оригинального жанра искусства, автор
киновселенной, узнаваемой с первого же кадра. Исключительная музыкальность, 1
живописная пластичность и содержательная загадочность его восьми фильмов по сей
день влекут к ним все новые поколения зрителей.
Предлагаемая биография — первая подробная книга о жизни и смыслах
жизнетворчества А. Тарковского.
ISBN 5-8029-0254-Х
© Издательство «Урал Л.Т.Д.», 2002
© Н. Ф. Болдырев, текст, 2002
© А. Ю. Данилов, дизайн серии, оформление, 2002
Библейский профиль
(вместо предисловия)
Существует легенда о жестком, непреклонном, волюнтаристичном Андрее
Тарковском, почти высокомерном в общении и едва ли не уверенном в своем
пророческом призвании. Как говорил мне в свое время старый-престарый актер
Леонид Оболенский, любивший в общении «поюродствовать»: «С Тарковским одна
беда — он чокнутый. Абсолютно самовлюбленный человек, который как бы говорит
тебе: а ты до меня можешь дорасти или нет? о, тебе до меня еще долго расти!..»
Забавная точка зрения, с которой, помню, я совершенно не был согласен, с улыбкой
наблюдая за обаятельнейшим Оболенским, исключительно занятым созиданием образа
самого себя в своем пожизненном спектакле одного актера и уже тем самым
разрушавшим свою тезу о Тарковском.
В каждом из нас есть по крайней мере два человека: человек внешний,
«скорлупный», защищающийся от социума, от его вульгарного натиска, от пошлости
«времени шариковых», и человек бытийно более реальный, внутри нас живущий и
свидетельствующий о сущности нашей. А что есть сущность, сущность чего бы то ни
было? Сердце. Потому-то этот второй человек (если он в нас существует, если не все
ушло во внешность, в «скорлупу») и есть человек религиозный, задумываемся мы об
этом или нет. Ибо сущность сердца — в его глубинах, нашей рефлексии недоступных.
Важно общаться с этим вторым человеком. В этом смысле удивительны свидетельства о Тарковском Александра Сокурова. Изумленный кинофильмом Сокурова
«Одинокий голос человека», Тарковский, будучи к тому времени уже давно «мэтром», разыскал молодого, фактически никому еще не известного.режиссера и обласкал его со
всей щедростью (при том что услышать из уст Тарковского комплимент было
чрезвычайной ред
2
костью), ибо увидел в нем «черты гениальности»*, хотя никакого собственно
внутреннего, «миросозерцательного» сродства между ними и не было. В
воспоминаниях Сокурова встает странно синхронный с атмосферой своих фильмов и
потому подлинный Тарковский. Беседуя, они часто не совпадали во взглядах. «...Во
многом он соглашался со мной. 4 («Волюнтаристичный, высокомерный» Тарковский?!
— Н.Б.) Очень внимательно слушал, очень внимательно. Он был ласковым и добрым.
Это было общение очень странное; странность заключалась в том, что я пытался
замолчать, чтобы послушать его. А он все время замолкал, чтобы "разговорить" меня.
Я очень смущался. Меня поражала его готовность общаться со мной на равных. Для
меня естественным был взгляд на него исключительно снизу вверх. Ежесекундно я
понимал, что говорю с великим человеком. Но Тарковский с первой нашей встречи, когда он посмотрел "Одинокий голос человека", вдруг начал строить отношения на
равенстве...» «Я ценил в нем человека, личность. Судьба подарила мне возможность в
течение трех лет бывать у него, говорить с ним наедине. Слава Богу, что наши беседы
почти не касались кинематографа. По крайней мере, я никогда не заводил разговор на
эту тему...». Почему «не заводил»? Ответ можно, видимо, найти в одной из
2
сокуровских сентенций 1997 года: «Наверное, со временем все большее значение будет
иметь библейский профиль человека-режиссера, а не его ремесленная сноровка.** Я
имею в виду "профиль мыслей", каноны и самоогра-
* Вот, например, фрагменты абсолютно приватного, «кухонно-ночного» разговора
Тарковского с Г. Панфиловым в Риме в 1982 году: «...Не знаю, правда, что тебе сказать
по поводу его картин, но по поводу одной его картины — она может нравиться или не
нравиться, эта картина, имеющая недостатки, но она сделана гением, и это недостатки
гениального человека... Там есть буквально провальные сцены, но это провалы
гениального человека... Посмотри картину, которая называется "Одинокий голос
человека"... Играют у него в этом фильме не актеры и даже не любители, а просто
люди с улицы. При этом там есть какой-то странный стиль, срез — какие-то странные
аспекты, там есть куски, которым я просто, не скрывая, завидую, потому что мне так
никогда не снять... Я могу сказать, что в каких-то других сценах я мог бы подняться и
выше, но такого я никогда не делал... И вот, Глеб, я смотрел эту картину... там есть
сцена, когда герой убегает из дома, и находит его в
** Все это — из корневых тенденций самого Тарковского. Ср. в «Запечатленном
времени»: «Сегодня мне кажется гораздо более важным говорить не столько об
искусстве вообще или предгороде старик отец... Он сидит на базаре, на каких-то
автобазах, на помойках, где сбрасывают мясо, за какими-то ящиками... Помнишь, какие там чудовищные вещи? Настолько натуралистически странные, что уже
превращаются в поэзию... И вот, Глеб, там есть кусок черно-белый, снятый рапидом
и... немой. Глеб! Это даже не один кадр. Там четыре гениальных кадра. Глеб, ты
знаешь, что только за одну эту картину... Ты помнишь Виго?.. Он сделал две картины, и он уже гений, он остался в веках... Уровень! Ты помнишь "Ноль за поведение"? У
Сокурова есть странные вещи, необъяснимые, даже глупые, непонятные вроде, несвязные... Но... гений Рука гения...»
Надо иметь в виду, что разговор этот был в ситуации, о которой О. Суркова
написала: «После ресторана поехали догуливать к Тарковским...» Чем, вероятно, и
объясняется едва ли не надоедливая теза «гений», впрочем, используемая почти
всецело как эпитет.
назначении кинематографа в частности, сколько о жизни как таковой, не осознав
смысл которой, художник едва ли способен произнести языком своего искусства что-либо членораздельное...»
.3
ничения в публичных действиях». Я думаю, это и объединяло Тарковского с
Сокуровым. При громадных различиях в художественных методах и художественных
мировоззрениях оба режиссера во главу угла ставили именно «библейский профиль»
(весьма удачное выражение) поэта, а отсутствие такого профиля полагали основанием
считать художника неосуществившимся. Ибо книга (и соответственно — кинофильм), по Тарковскому, «это не заработок и не сочинительство, а поступок». И, я бы добавил, поступок религиозный, то есть исходящий из внутреннего, с неизбежностью
религиозного, человека. Вспоминается один выпускник американского киншнститута, на вопрос которого, что нужно, чтобы стать художником (мол, ремеслом
кинорежиссера я уже овладел), Тарковский ответил: «Поверить в Бога».
В своем эссе «Банальная уравниловка смерти» Сокуров пишет (даю в обратном
переводе с немецкого): «...По профилю и характеру автоизображения он
принципиально европейский художник. Единственная личность в истории русской
