Ибо изначальное сознание каждого существа — чисто, промыто как кристалл.

Потенции зла — в активности, потенции добра — в пассивности. Добро действует

недеяньем.*

Вот почему прав Христос: если ударят в левую щеку — подставь правую; так вы

сохраните свою кротость и бытийственную святость, ритм свой исконно-божественный сохраните. Ответив же ударом на удар, вы входите в империю зла — в

агрессивный ритм технологической эффективности, вы становитесь заложником

идеологии успеха и победительности. Ваша вселенная рушится, и вы принимаете

законы вселенной бешеных людей.

* Разумеется, имею всегда здесь в виду план вещественно-практического бытия, а

не духовного, где активность (всегда чаемая и благодатная) только тогда и возможна, когда достигнута необходимая отрешенность от мира социально-ангажированного

пафоса.

Иисус прав, потому что он знал природу добра и зла. Не потому он прав, что

молился идолу принципа любви. Он знал, откуда натекает в мир добро, а откуда зло.

Он знал, как на самом деле устроена Вселенная.* Но был ли у Гамлета третий путь —

не трусливого равнодушия или войны, а третий? Я думаю, был. Ибо велика горечь

видеть столь высокий дух в такой пустынной, безразличной, почти механической

ярости. Гамлет, ставший машиной по свершению юридической справедливости,— это

204

телескоп, которым забивают гвозди. «Будешь действовать машинно или в ритме

машины — сердце превратится в машину»,— говорили даосы.

6

Как художник Тарковский изумительно верно понимает природу добра и зла. Его

картины действуют целительно, замедляя, почти до ангельской чистоты дыхания, ритмы нашего внимания к миру, ритмы наших ощущений, переживаний, созерцаний.

Уже через одно это замедленье мы становимся чуточку ангеличными. Невольно

медитируя, мы созерцаем тот великий внутренний покой в глубине себя, из которого

идет изначальное свеченье. Кинематограф Тарковского приближает нас к нашей

аутентичности, очищая от беснования интеллектуальных игр и приобщая вновь к

почти забытому нами чувству реальности.

Гамлету бы очень не помешало посмотреть его фильмы. Картины Тарковского

излучают то великое недеянье, которое едва ли можно чем-то сокрушить. Гамлет ли

Горчаков? Нет, он — искатель собственной подлинности. Гамлет ли Доменико? Гамлет

ли Александр? Нет, ибо они — рыцари не просто самопожертвования, жертвования

всем, что имели, но еще и рыцари веры.

Да и вообще, все творчество (как и дневники) Тарковского — это апофеоз кротости, слабости, мягкости, податливости, гибкости, созерцательной медитативности — в

даосско-христианском смысле этих слов, апофеоз умения действовать недеянием — то

есть постижением изначального пути и изначального ритма каждой вещи и следования

своему собственному (из первоисточника) внутреннему ритму, синхронному ритму

вещей. Как говорил Тарковский о «Сталкере»: «Это фильм о том, что сила в конечном

счете ничего не значит. И что порой слабость выражает смысл сильной души...» Сила

Гамлета именно в его душевной утонченности, в сла-

* Ср. в «Запечатленном времени»: «Говоря о человеческой слабости, привлекающей меня, я имею в виду отсутствие внешней экспансии личности, отсутствие агрессии по отношению к другим людям и жизни в целом, желания порабо-тить и приспособить другого к осуществлению своих намерений ради собственного

утверждения. Словом, меня привлекает энергия человека, сопротивляющегося

материальной рутине,— здесь свивается клубок моих новых и новых замыслов...» И

еще: «Мне интересен человек, который осознает, что смысл существования в первую

очередь в борьбе со злом, которое внутри нас, чтобы в течение своей жизни подняться

хоть на ступенечку выше в духовном смысле. Ибо пути духовного совершенствования

противостоит, увы, единственная альтернатива — путь духовной деградации, к

которой обыденное существование и процесс приспособляемости к этой жизни так

располагает!..»

205

- бости как выражении «детскости» и «тонкоствольности», высочайшей

чувствительности. (Есть такое выражение — «слабое сердце»: то есть сердце, способное плакать.) И когда он становится «сильным», он становится никчемно-безликим и ненужным самому себе, а значит и «космосу». Думаю, Тарковский снял бы

фильм о Гамлете где-то близкий к этому. Ведь он делал для него сценарий, формально

далеко уходящий от пьесы Шекспира. В одном из поздних интервью: «Я хотел бы

сделать не экранизацию всего "Гамлета", а другой фильм на эту тему». «Мне нужно

найти эквивалент для Шекспира в совершенно другом жанре. Классическая

драматургия не годится, нужна совершенно иная форма». Думаю, фильм о Гамлете

Тарковского был бы поразительно интересен самому принцу Датскому.

«Лели сегодня, в нашу эпоху, религиозное чувство не пробудится,— конец»,—

говорил Тарковский в одном из, разумеется, зарубежных интервью. «Сталкер», пожалуй, единственный фильм режиссера, где тема религиозного чувства, тема веры в

205

трансцендентный план бытия ставится прямо, недвусмысленно, с неуклонной

неотступностью. Сделав фильм, Тарковский говорил, что ни в одном своем фильме он

так не сливал замысел с исполнением, как здесь. В конце декабря 1974 года в дневнике:

«Успех "Зеркала" вторично убедил меня в правильности моих догадок о важности

личного эмоционального опыта при повествовании на экране. Вполне может быть, что

кино — наиболее личностная и интимная форма искусства. Лишь интимная авторская

правда в фильме становится для зрителя убедительным аргументом». То есть опять же

— не игра, а чувство, что автор аутентичен, то есть соответствует подлинной своей

сути, ибо и сам процесс фильма для него — движение к первоисточнику самого себя. А

иначе — зачем было огород городить?

В этой же записи 26 декабря он колеблется между вариантами следующего своего

фильма: «Идиот», «Смерть Ивана Ильича» или о Достоевском? Рассматривает

достоинства и недостатки вариантов и неожиданно завершает пассажем: «Совершенно

гармоничным мог бы стать для меня фильм по сюжету Стругацких: текучее, детализованно-подробное действие и здесь же, уравновешивая его,— чисто

идеалистическое, то есть полутрансцендентное, абсолютное...» Текучесть и

трансцендентность, то есть ме-дитационность.

В феврале 1975-го Ф. Ермаш предлагает Тарковскому снять фильм о... Ленине.

Пожалуйста, ответил Тарковский, но при одном условии: ни одна контролирующая

инстанция от ЦК или из института марксизма-ленинизма не должна вмешиваться. Это

невозможно, ответил разочарованно Ермаш.

Хроника одной погони

206

Все это время Тарковский параллельно пробивает заявку об «Идиоте», но ничего не

выходит, а когда впоследствии разрешат, ему уже это будет не нужно: он уже будет

думать о «Ностальгии».

Как всегда на Московском международном кинофестивале Тарковский от-сутствовал: ведь его как бы не существовало в советском кино. Запись в

«Мартирологе» от 25 июня 1975-го: «На Московском фестивале даже Антониони, столь благопристойный, вынужден был заявить, что немедленно покинет фестиваль, если ему не покажут "Зеркала". Долго не хотели, но потом все же не оставалось ничего

иного. Фильм ему очень понравился. Он даже захотел встретиться со мной. Наши

чиновники в связи с этим чуть было не "выписали» меня из деревни".

14 сентября: «Бергман четыре раза приглашал меня в Швецию. А меня даже устно

не поставили об этом в известность. Я узнал об этом от Ольги Сурковой, которая на

фестивале общалась со шведами».