убивает убийцу-короля в «первом же акте»? Шекспир дает нам понаблюдать за муками

и спасительными поисками высокой души, не желающей падать в ад, содрогающейся

перед той грязью, в которую ее гонит рок, и оттягивающей, насколько возможно, это

роковое мгновенье. И надо ли исполнять свой «священный долг»?..

Однако предоставим слово самому Тарковскому. Вот некоторые из его режиссерских высказываний 1976 года, записанных тогда в театре В. Седовым.

«...Эта трагедия и очень сложная, и очень простая. С одной стороны, здесь все

просто до удивления! Написан ворох книг о Шекспире и "Гамлете", но разгадать до

конца, понять скрытый смысл никому не удалось. Ясно только, что он есть. <...> Гамлет, в моем понимании, гибнет не тогда, когда он физически в конце умирает, а

сразу после "мышеловки", как только он понимает, что уподобляется ничтожеству

Клавдия. <...>

Борис Леонидович Пастернак потрясающий поэт, но "Гамлета" он перевел до

поразительности неточно, а вот перевод Морозова — это класс, это

* В конце жизни он готовил сценарий фильма «Гамлет», где герои изъяснялись

прозой.

200

здорово! Попробуем сделать свою сценическую редакцию перевода Пастернака, выверяя его по Морозову. <...>

В методологии и актерской технике в театре сегодня есть, на мой взгляд, масса

проблем, в основном касающихся эстетики выразительных средств. Например, актеры

часто увлекаются чувством, открытым темпераментом. Зачем? Чтобы показать, что он

у них есть?.. Играть чувство — это недостойно, просто-напросто неприлично. Наша

профессия очень условная, мы можем напоминать людям об их чувствах через мысль и

идею, но не играть их. А потом, в открытом, ярко выраженном чувстве всегда заключена фальшь, оно театрально и показно. Человек по-настоящему искренний никогда не

выражает своих чувств открыто, истинное чувство всегда чем-то прикрыто. <...>»

Из дневника от 10 ноября 1976 года: «Остервенело репетирую "Гамлета", сдача

которого намечена на 21-е. 3 дня было потеряно — то у Солоницына что-то с ногой, то

Инна Чурикова на концерте, то Терехова не пришла на репетицию.

200

Костюмы поначалу очень неудачны — работа Кати — понемногу исправляет

Тенгиз. Он молодец. Со светом еще конь не валялся.

Придумал очень хороший финал для спектакля: после Триумфа (4 капитана) смерти

Гамлета через затемнение — возникает гора трупов (внизу), из нее поднимается (после

крика петуха) тень погибшего Гамлета и поднимает по очереди — Лаэрта, Короля, Королеву (воскрешает, т. е. хотел бы воскресить). Постепенно разгорается свет на

сцене и в зале. Положение актеров переходит в поклон».

То есть загробный Гамлет выказывает свое раскаянье в свершенном и даже являет

своего рода трансформацию себя в человека-Христа. Тень Гамлета сообщает о своем

выходе из морока страстей. Надо взлететь чуточку выше всей той пены, что вы только

что видели!

В конце декабря 1976-го спектакль был принят, а в начале следующего года

состоялась премьера. Пресса была, в общем, сдержанная, и, как говорится, большого

успеха спектакль не снискал. Акценты Тарковского были странны, неожиданны, эффектностью мизансцен спектакль не блистал. Откровенно этическая доминанта не

нагревала зал. Мне кажется, философской оригинальности транскрипции Тарковского

мало кто понял. Может быть, потому, что самому режиссеру не до конца были ясны

глубинные мотивы той созерцательности Гамлета, которую заметили даже критики.

Характерен финал в общем позитивной рецензии в «Театральной жизни»: «...Но

Гамлет-созерцатель заслонил в спектакле Гамлета-борца, и тем самым, хотели того

создатели спектакля или нет, сникли пафос и энергия справедливых нравственных и

идейных сражений героя». Полный сумбур. Гамлет охарактеризован далее как

«деромантизированный, простой и рассудительный», а также «обескровленный».

Одним словом, смысл «созерцательности» явно не был уловлен.

201

4

7 апреля 1978-го в дневнике: «Инсценировке "Гамлета" не суждена была

долгая жизнь. Захаров захотел заменить Чурикову, Терехову и Солоницына на

других актеров. Я же предпочел снять спектакль». А уже 14 апреля он среди своих

зарубежных планов на будущее пишет о театральной постановке «Гамлета» и о

кинофильме «Гамлет», все это в некоем, как он указывает, «новом варианте». И вплоть

до своей смерти он не расстается с Гамлетом. После «Жертвоприношения», зная

врачебный себе диагноз, он среди самых срочных проектов — «Святой Антоний» и

«Евангелие» — вклинивает «Гамлета», и его последняя запись в дневнике — о нем же.

«Гамлет... Весь день в постели, не поднимаюсь. Боль в животе и спине. И еще

нервы. Не могу пошевелить ногой. Шварценберг не понимает, откуда эти боли. Я

думаю, что мой старый ревматизм разыгрался от химиотерапии. Руки невыносимо

болят. Это тоже что-то вроде невралгии. Какие-то узлы. Я очень плох. Я умру?..

Гамлет?.. Но сейчас у меня совсем нет никаких сил ни для чего — вот в чем вопрос...»

Какая изящная предсмертная, в диалоге с Шекспиром, самоирония. «Быть или не

быть — вот в чем вопрос...» Но Гамлета нельзя победить, если он приносит свою

жертву добровольно.

8 зарубежных интервью он вновь и вновь спонтанно возвращается к образу

принца Датского.

«Гамлет говорил: а почему именно я призван связать разорванную нить времен.

Почему я?! Вот что становится, в общем, главной проблемой художника, если он

считает себя аристократом духа или пророком. Потому что он ощутил трагизм своего

существования. А истинный художник всегда ощущает трагическую половину своей

души гораздо ярче, чем остальное, чем аристократизм духа, который он, как правило, не замечает и не должен замечать...»

201

«Я считаю, что смысл " Гамлета" состоит в том, что человек высокого духовного

уровня вынужден жить среди людей, находящихся на уровне гораздо более низком.

Человек будущего вынужден жить в прошлом. В собственном прошлом. И драма

Гамлета заключается не в том, что он обречен на смерть и гибнет, трагедия в том, что

ему угрожает нравственная, духовная смерть. И несмотря на это, он вынужден

отказаться от своих духовных притязаний и стать обыкновенным убийцей. Или он сам

должен перестать жить. Ну, грубо говоря, кончить жизнь самоубийством. То есть не

выполнить своего долга...»

«Самое страшное для человека, который ощутил себя на каком-то духовном

уровне,— потерять его. "Гамлет" именно об этом написан. Для того чтобы не

оторваться от жизни, для того чтобы жить, чтобы быть связанным с этим миром

материально, принц Датский вынужден был опуститься до уровня вот этих мерзавцев, которые жили тогда в Эльсино-ре. Его драма не в том, что он гибнет, гибель для него

— это выход из

202

положения, а в том, что он становится убийцей, будучи человеком духовным. Это

трагедия духа. Этим она отличается, скажем, от античной трагедии».

«Мартиролог» от 29—30 сентября 1986 года: «Почему Гамлет мстит? Месть —

форма выражения семейной, кровной связи, жертвы ради близких, св. долг. Гамлет

мстит, как известно, чтобы увязать "разорванную нить времен". Вернее, чтобы

воплотить идею самопожертвования. Мы часто проявляем упорство или упрямство в

действиях, ему только вредящих. И это искаженная форма жертвоприношения, самоотрицания, долга.

Особые, абсурдные моменты долженствования, зависимости жертвы, то, что

материалист Фрейд назвал бы мазохизмом. Религиозный человек — долгом. То, что

Достоевский назвал желанием пострадать.

Это желание пострадать без организованной религиозной системы может