— тайна.

162

Нам покой* нужен! и не только покой.

Летела стая грачей. Ястреб налетел на нее. Сбил одного. Отбили. Живет у нас.

Кусается. Мало ест.

Что такое любовь? Не знаю. Не потому, что не знаком, а не знаю, как определить».

Сердце дома — конечно, женщина. Потому что она умеет раствориться в доме, в

детях, в муже.

3 ноября 1981-го в дневнике: «...Понимаю, почему души, ушедшие от нас, тоскуют

по этой жизни. После смерти Ахматова спрашивала меня: "Вспоминают ли обо мне так

же, как и раньше?" (Спиритический сеанс.)

"О, как я любила!" или что-то в этом духе. Лишь сильный, целостный человек, незаурядная личность способна действительно любить другого человека — будь то

мать, жена, мать твоих детей или муж. Такой человек — Анна Семеновна, моя Лара, такой была моя мать (скончалась в октябре 1979 года.— Я. Б.), моя бабушка, такими

были жены декабристов.

Любовь — это истина. У лицемерия и истины нет взаимной связи...»

Совершенно ясно, что искал Тарковский в женском сердце — простоту природного

начала, неподвластного чарам интеллекта в любой их форме. И то, что он зачислил

Ларису Павловну в этот «сакральный» для него круг, поставил рядом с матерью, бабушкой и женами декабристов (и продолжал ставить до конца своих дней) —

абсолютно достаточный и исчерпывающий ответ на все досужие, мелькающие в прессе

и в разговорах попытки выстроить теорию о том, что, мол, вторая жена была

«коварной миледи», вкравшейся в жизнь Тарковского, страдавшего якобы «комплексом джентльменства» и потому дававшего вить из себя веревки, вплоть до

«вывоза» себя в Италию...

Вообще, чьими глазами должен смотреть биограф на личную жизнь своего героя?

Глазами толпы, коллег, современников с их крайне ангажированными и всегда очень

пристрастными «точками/кочками зрения», пропущенными сквозь каждый раз резко

индивидуальный хаос личной судьбы и личных «сдвигов по фазе», не говоря уже о

вполне «естественном» желании творить мифы в свою пользу? Взглядом ли

родственников, приятелей, домашних? Но ведь еще Иисус предупреждал: «Враги

человеку домашние его», имея в виду момент выхода человека на свой собственный

духовный путь, ибо дух не наследуется, но «веет где хощет».

Я думаю, наибольшее, что может любой биограф, это любить своего героя. А

любовь это не заверения в любви, не навязывание любимому своей правды, не

навязчивое желание «исправить» возлюбленного «ради его же пользы» (конечная

точка этого пути — костер инквизиции), а умение, способность, нет, — желание

смотреть на мир и вещи глазами любимого.

Едва приехав в Италию в 1982 году, Тарковский начинает скучать по дому. 20

марта в Риме, в ожидании жены, он пишет в дневнике: «Как бы я хо-162

* Вслед за Пушкиным Тарковский не раз говорил вслух о своем поиске не счастья и

свободы, а покоя и воли, ибо первые — суть рефлексы внешнего, а вторые — мелодия

внутреннего.

163

163

тел наконец пожить в удобной, уютной квартире — и прежде всего ради Ларисы.

Ей нужно немного отдохнуть, рассеяться, а также подлечиться. Как ей тяжело жить со

мной, взвалив на себя чересчур тяжкий груз нашего существования и тем укрепляя

меня в убежденности, что путь из-' бран правильный. Да и характер у меня не из самых

легких. Не каждый мог бы с этим справиться. Я знаю одно: без Лары я бы не выжил».

Нужны ли чьи-либо комментарии к этой констатации?!

Через две недели: «...Мои любимые! Единственное, что у меня есть,— это вы: Лариса, Тяпус, Анна Семеновна и Ольга! Мой милый Тяпус! И Данечка!..»

7 апреля: «...Плохое настроение, тоскую по Ларе и Тяпусу...

Сегодня ночью приснился кошмар (впервые на итальянском языке): я в Италии (?) и становлюсь свидетелем телефонного разговора между моей женой (Ларисой) и

мужчиной (я все слышу, быть может даже подслушиваю их), он просит ее о свидании, которое она ему обещала, и она обговаривает с ним условленное место.

Во сне я сильно плакал и даже видел потоки слез в зеркале. Такой вот тяжелый сон.

Было интересно, что разговор велся на итальянском и все же я его понимал!..»

Однако вернемся все же к женам декабристов. В одной из лекций по кино-рёжиссуре, прочитанных в 1972 году на Высших режиссерских курсах, Тарковский

внезапно отклонился от темы и произнес монолог о женственности и о своем идеале

женщины. В частности, он сказал: «Недавно я прочел "Записки Марии Волконской", жены Сергея Волконского, декабриста, в которых она рассказывает о своем

путешествии в Сибирь, к своему мужу. Удивительные "Записки"? Ну, я уже не говорю

о нравственном величии этих женщин. Это было удивительно.

Они последовали за своими мужьями в Нерчинск, в другие места с целью разделить

их судьбу, несмотря на то что имели право лишь через щель в заборе говорить друг с

другом два раза в неделю. И так долгие годы, прежде чем им разрешили какие-то

другие способы общения. Все это невероятно. Уникально. Какие она выводы делает по

поводу этих самых тайных обществ, вообще о значении и роли декабристов. Это

поразительно. Во всяком случае, все, что я читал после этого, я имею в виду историо-графические работы, просто повторяют ее и больше ничего. Только очень болтливо, суетно и бессмысленно. Как большинство бессмысленных диссертаций на интересные

темы.

Причем, как она высказывается по поводу русского народа. Она сталкивалась с

каторжниками, с убийцами, с грабителями, с которыми вступала в контакт, потому что

они просили ее помочь им.

Удивительны эпизоды проводов ее в Сибирь. В одном из домов был устроен

специальный прощальный вечер. И какой отзвук это имело в сердцах тех, кто ее

провожал. В общем, на меня пахнуло какой-то удивительной чистотой и

гражданственностью. Причем дело не в мужьях даже, тут многое понятно (у мужчин

совершенно другое, наверное, предназначение в жизни), а в этих женщинах, двадцатилетних, девятнадцатилетних, молодых женах, которые просто не знают еще, что такое жизнь.

Я не представляю себе более разительного контраста с современностью. В их

возрасте мы были так неподготовлены ни к каким перипетиям, мы были так

эгоистичны и жестоки. Мы вообще хотим за все получить сразу чистой монетой, мы

163

все хотим купить, даже собственные поступки и чувства, мы хотим, чтобы нам за них

заплатили.

На меня эта книга произвела просто поразительное впечатление. Причем самое

главное — это отсутствие каких бы то ни было предрассудков, которые связаны, как

правило, с полуобразованными людьми, полуграмотными. Такая чистота, которая

может иметь место только в среде совершенно неиспорченной...»

И вот рядом с Марией Волконской он поставил свою Лару... Однако первой он

назвал Анну Семеновну, свою тещу, и совершенно не случайно, ибо с момента

знакомства он с неизменным кротким восхищением наблюдал за ней, явно

наслаждаясь ее обществом, той тишиной, которую она излучала как зримую ауру, точностью ее немногословия. «Интеллектуалу» Тарковскому и этой простой старухе

было о чем помолчать друг с другом. 14 февраля 1982-го он записывал в дневнике:

«Сегодня Анне Семеновне 79 лет. Очень многое связывает меня с ней. Я не встречал в

своей жизни более духовного (!! — Я. Б.) человека, чем она. Со всей ее мудростью, добротой и глубоким пониманием. И при этом столько кротости и терпения, что к

сердцу подступает боль.

Когда я на нее так смотрю, то мне становится частенько стыдно за себя. Все лишь

пустая, ничтожная суета, томление души...»

Из парижского дневника от 14 февраля 1986 года:

«Сегодня у нашей любимой Анны Семеновны день рождения. Кто живет рядом с

ней, не устает изумляться ее терпению, доброте и мудрости. Она излучает тишину и