Предположить, что изданные в переводе на западные языки дневники Тарковского
фальсифицированы, может лишь человек, их не читавший. Человек же с
литераторским опытом либо с опытом архивиста не усомнится в их подлинности, тем
более что они обильно иллюстрированы факсимильными копиями, причем именно тех
136
мест,
которые
содержательно
крайне
не
вписываются
в
концепцию
«терроризированного» и запуганного женой Тарковского. (Совершенно понятно, кроме
того, что вдова, издающая дневники мужа почти сразу после его смерти, абсолютно
вправе делать в них купюры и иную мелкую редактуру, ибо это ее издание, что не
отменяет появления в дальнейшем текстологически выверенных изданий.) Последняя же инвектива Рауш на самом деле метит прямиком в Андрея
Арсеньевича, а не в жену. Кто, скажем, «бесцеремонно вычеркнул полноправного
соавтора» О. Суркову при издании на Западе «Запечатленного времени»? Жена
Тарковского? Да какое она могла иметь к этому касательство, если, скажем, немецкое
издание книги вышло еще в 1984 году, то есть при полном здравии Тарковского и под
его единственным авторским именем? Так неужто Рауш хочет сказать, что Тарковский
был настолько невменяем и слабоумен («доверчив»?!), что жена заставила его
поверить, что он сам написал свою книгу, хотя на самом-то деле
он будто бы прекрасно знал, что авторов двое — Суркова и он? В противном случае
нам внушается мысль, что Тарковский был подлец. А как же иначе, если издавая эту
книгу впервые на русском языке, Паола Волкова пишет во вступлении:
«"Запечатленное время" — книга, создававшаяся им постепенно, дает представление о
сложном литературном жанре, где кинотеория сплетается с дневниковой интимностью.
Это единственная в своем роде литература, как единственным был его кинематограф.
Предлагаемая нами работа приобретена у Ольги Евгеньевны Сурковой, киноведа и
кинокритика. Она постоянно работала с Тарковским почти двадцать лет, с 1965 по
1984 год, и принимала самое непосредственное участие в работе над тем текстом
"Запечатленного времени", который мы предлагаем читателю.
В 1991 году "Киноцентр" издал "Книгу сопоставлений" О. Е. Сурковой, написанную в форме диалогов, куда вошли и многие фрагменты настоящего текста. (Как
из более позднего текста «могли войти» фрагменты в текст более ранний? Ведь «Книга
сопоставлений» Сурковой имеет подзаголовок — «Тарковский-79».— Я. Б.). Однако
наш вариант совершенно иной по содержанию (?? — Я. Б.), это — монолог Андрея
Тарковского, рассуждающего о проблемах кинематографического искусства. Мы
слышим голос автора, как будто записанный на магнитофонную пленку...»
«Наивному и доверчивому» человеку понять что-либо изо всего сказанного
невозможно. В чем заключается соавторство О. Сурковой (а то, что Суркова соавтор, П. Волкова продемонстрировала, дав на обороте титула книги копирайт с двумя
фамилиями — «Андрей Тарковский и Ольга Суркова»), если «Запечатленное время» —
«монолог Андрея Тарковского», если «мы слышим голос автора», если в книге
«кинотеория сплетается с дневниковой интимностью»? Над чем работала О. Суркова
— над кинотеорией или над дневниковой интимностью?
Есть ссылка на «Книгу сопоставлений», которая в свое время поразила меня
претенциозностью и двусмысленностью ее формы. С одной стороны, это очевидные
монологи Тарковского, излагающего свою оригинальнейшую теорию, а с другой
стороны, автором книги названа Суркова, Тарковский даже не соавтор (??!). К тому же
помпезная творческая автобиография... Сурковой (?!) на последней странице обложки.
Но каким чудом возможно было подать тексты Тарковского как авторскую книгу
киноведа Сурковой? Весьма просто: последняя «придумала» будто бы форму диалога, сочинив безвкусные (на мой взгляд) собственные монологи. Но позвольте: если это
диалоги, то и назовите их диалогами, ведь есть достойные примеры: скажем, «Диалоги
со Стравинским» Крафта или «Диалоги с Бродским» Волкова. Но последняя печаль в
том, что книга даже и не диалогична, она бесформенна и искусственна.
Вероятно, этот фантастический феномен: тексты и мысли Тарковского, а автор
книги Суркова — и дал повод для столь забавного дальнейшего смещения авторства
137
уже «Запечатленного времени», где, разумеется, многое перекликается у Тарковского с
самим собой прежним.*
138
* Впрочем, все не так просто. «Запечатленное время» оставляет впечатление
исповеди, изящной и завершенной в себе стилистической монады, разительно
отличающейся от несколько изнутри идеологически стагнированных и не вписанных в
какую-либо
стилистическую
эстетическую
систему
фрагментов
«Книги
сопоставлений». Вообще, любые интервью и беседы Тарковского выглядят рядом с
«Запечатленным временем» прямолинейными, а подчас и косноязычными
конструкциями — прямым отражением ментального образа тех, кто эти интервью у
него брал.
138
Сам Андрей Арсеньевич, при всей своей «крайней доверчивости и наивности», ни
на секунду не сомневался в своем единоличном авторстве «Запечатленного времени».
Во вступлении к русскому варианту книги он с предельной ясностью и
джентльменской корректностью определил роль О. Сурковой: «Остается только
добавить, что эта книга складывалась из наполовину написанных глав, записей
дневникового характера, выступлений (разумеется, своих.— Н.Б.) и бесед с Ольгой
Сурковой, которая еще студенткой-киноведом Института кинематографии в Москве
пришла к нам на съемки «Андрея Рублева», а затем провела с нами в тесном общении
все последующие годы, будучи уже профессиональным критиком. Я благодарю ее за
помощь, которую она оказала мне в то время, когда я работал над этой книгой». Смысл
абзаца более чем очевиден — снять какие-либо могущие появиться сомнения
относительно его единоличного авторства. Благодарность за помощь — жест, это
удостоверяющий. А вот что, например, он писал в дневнике. «18.04.1984. Сан-Грегорио. У нас Ольга Суркова. Работаю над книгой. Точнее, пытаюсь это делать. Она
не в состоянии даже с умом записывать. Вела себя Ольга очень странно. Какие-то
разговоры о деньгах (?!). Она совсем спятила. Видимо, пора полностью отказаться от
ее услуг». Ноябрь 1984. Стокгольм: «...Полностью переписать книгу для Кристиана
(издатель.— Я. Б.) мне не справиться. Ольга перевела на бумагу все подряд: абсолютно
все, что я наговорил на магнитофон, она взяла и перенесла, не придав материалу
формы. Но это же чистейшая халтура. Мне совершенно ясно, что все ее работы в
Москве писал ее отец. (Думаю, едва ли в этом пункте Тарковский так уж прав.— Я Б.) Иначе я не могу все это объяснить». 9 марта 1985, Стокгольм: «Да, вчера забыл
упомянуть, что Ольга Суркова написала мне чудовищное письмо — полное
пошлостей, необоснованных претензий и т. п. Следовало бы на это ответить, но нет ни
малейшего желания общаться с ней, даже в письменной форме».
Что тут еще добавить? Имеющий уши да услышит.
Никто, никакие изощренные «следственные эксперименты» не убедят меня в том, что сторонние свидетели (а не сторонних не было) личной жизни Тарковского глубже
уловили драму его судьбы, нежели это сделал он сам. Драма несовершенства его брака
(как и всякого современного брака) была ему ведома до тех глубоких глубин, какие и
не снились людям, воображающим себя столь проницательными, что они уложили
реальную Ларису Павловну в образ злого рока, темного демона Тарковского. В
сущности, это легко сделать в отношении почти любой супруги почти любого великого