Пели птицы. Андрей сел на пригорок и сказал: «Вот мое место. Здесь я хочу жить». В

«Жертвоприношении» герой рассказывает малышу еще более подробно: «Мы увидели

прекрасный дом, в котором нам захотелось жить. И совершенно случайно оказалось, что он продается. Это было чудо...»

«Декорации в стиле этого нашего дома вы могли видеть в фильме "Ностальгия",—

рассказывала в 1996 году Лариса Павловна Тарковская корреспонденту "Российской

газеты". — Когда я пришла на съемочную площадку и это увидела, я просто ахнула и

разрыдалась. Он очень был похож».

Впрочем, дом не хотел легко даваться: в октябре того же года он сгорел, однако

кирпичные стены остались и за последующие три года Тарковский, истово трудясь, дом восстановил, самолично изготовив сарай и крыльцо к бане.

6 января, 1971: «Сегодня меня вызвал Романов. Он был совсем растерян. Он

получил телеграмму из Парижа от посла, где тот просит переговорить со мной. Мне

следует отказаться от премии, которую мне присудили фран

118

Сталкер, или Труды и дни Лндрея Тарковского

118

цузские критики (совсем недавно). Председатель этой организации — мадам В.—

по мнению посла и Романова — сионистка, ведет пропаганду против СССР (?!)...»

24 апреля, 1971: «Был у Романова. Были также: Герасимов, Бондарчук, Ку-лиджанов, Погожева, кто-то из ЦК (один из надзирателей при Ермаше) и Баскаков. Ах

да, и Сизов. Снова поправки к "Рублеву". У меня больше нет сил! Я не выдержал и

слабо протестовал. Еще самое плохое то, что Сизов категорически настаивает на

поправках, даже если Демичев согласится выпускать фильм без них...»

И все же Тарковский не сдался, выдержал. Сдались Сизовы, романовы, ер-маши, и

наступило 19 октября 1971 года: «Рублев» пошел на российские экраны. Что говорить

о широком зрительском успехе: смотрели фильм люди, способные к чистому, открытому, не болтающему созерцанию, и было это для них потрясением. Редко кто из

смотревших ограничивался одним просмотром.

18 марта 1973 года Тарковский отмечал в дневнике, что «Рублев» имеет уже шесть

наград, все, разумеется, зарубежные. В их числе: финская премия за лучший фильм

года, Гран-при международного кинофестиваля в Азо-ло (Италия), первая премия на

фестивале фестивалей в Белграде, здесь же премия за лучший фильм союза

киноработников и вторая премия зрительского жюри.

«Рублев» вначале вошел в рейтинговые сто лучших фильмов мира, а затем и в

десятку лучших. Это был триумф.

4

Однако весь этот праздничный гул совершенно, как мы знаем, не достигал

российских информационных пространств. В российской прессе фильм, как ни

странно, вызвал самую противоречивую реакцию. 30 декабря 1971-го Тарковский

записывает в дневнике: «Первая статья (после выпуска "Рублева") написана неким

Григорием Огневым. Подлая статья. Но благодаря ей люди обратят внимание на

фильм.

В газетах ни слова о том, что "Рублев" вышел. Во всем городе ни одной афиши. И

все равно все билеты раскуплены. Самые разные люди звонят мне и взволнованно

благодарят».

118

Однако поразительно то, что не только профессиональные булгарины, мелкие

безликие существа облаивали фильм. Удивительно, сколь многих «солидных» людей

он задел за живое и «возмутил». А впрочем, что тут удивительного: метод Тарковского

уникален — это медитация на уровне подключения тонких зрительских энергий, когда

«ум» должен быть попросту отключен, и, конечно же, всегда были и будут люди, настолько глубоко идеологически ангажированные, что их интеллект всегда будет

цепляться за примышляемые, а точнее — измышляемые идеологемы именно потому, что в медитационный поток психика не попадает. В этом случае восприятие, конечно

же, раздражено: вместо наслаждения движе

ния в потоке — возмущение своей невключенностью. Но кто виноват? Конечно,

«смыслы» фильма.

Почти буквально сошлись в неприятии фильма три уважаемых обществом

личности, три знаменитости того времени: художник Илья Глазунов, «специалист по

истинно русским лицам», Игорь Шафаревич, автор книги «Русофобия», и Александр

Солженицын — все трое как бы классические защитники «истинно русского». Вот

фрагмент из статьи Глазунова, который позднее много раз цитировался: «Андрей

Рублев представлен в фильме как современный мечущийся неврастеник, не видящий

пути, путающийся в исканиях, тогда как он создал самые гармоничные, пронизанные

духовным светом произведения, которые в тяжелые годы нашей истории давали

понятие о нравственных идеалах нации. Нет величия и мудрости и в образе Феофана

Грека. Создается впечатление, что авторы фильма ненавидят не только русскую

историю, но и саму русскую землю, где идут дожди, где всегда грязь и слякоть. Все

отвратительно на этой земле: одетые в полотняные балахоны люди, злодеи-князья, живодеры-монахи, забивающие палкой собаку. Антиисторичен факт выкалывания глаз

строителям

храма.

Прекрасны

только

завоеватели-ордынцы,

потрясающие

великолепием осанки и костюма. Один их вид повергает в паническое бегство всю эту

серую массу трусливого "быдла". Словом, этот фильм глубоко антиисторичен и

антипатриотичен».

Подобный уровень «эстетического анализа» мог свидетельствовать лишь об одном: что никакой Глазунов в данном случае не художник, а типический идеолог, специализирующийся на изготовлении олеографических агиток. Претензии именно

такого уровня и «понимания» бесчисленное число раз звучали на чисто партийных

разборках фильма монстрами советского идеологизма. А чтобы упрекать

кинорежиссера в нарочитом сгу-щеньи трагизма, надо нарочито не знать русской

истории. «...Время было настолько жестоким,— говорил Тарковский в интервью 1967

года,— что именно таким путем, усиливая напряжение в отдельных кусках, мы имели

возможность сохранить тот необходимый баланс между темными и светлыми

сторонами времени, какого требовала от нас верность исторической правде.

Господи, загляните в летописи. В это же самое время в XV веке Дмитрий, смоленский князь, позарился на жену какого-то своего удельного соседа. Заметьте, никаких социальных мотивов для вражды — просто "возжелал жену ближнего". Так

что он сделал? Напал на соседа, убил его, сжег удел, разгромил город, перебил массу

людей, захватил в плен жену князя. Однако она, хотя и слыла женщиной достаточно

легкомысленной, отказалась идти к Дмитрию. Тогда он приказал ее четвертовать на

площади и бросить в реку, в Тверь. И такими событиями пестрят хроники. Умолчать об

этом просто нельзя. Иначе мы нарушим правду истории...»

Более тонкий аргумент звучал в статье И. Шафаревича: «Поразила меня картина

мрака, грязи, ущербности и жестокости, которую фильм рисует. В такой жизни

явление Рублева было бы невозможно и бессмысленно...

119

119

Сталкер, или Труды и дни Лндрея Тарковского

И тот Фаворский свет, который современники видели разлитым в иконах Рублева, и

светлый образ как самого "преподобного Андрея", так и воскресающей Руси — как

будто замарано слоем грязи».

Но именно об этом Тарковский уже в нашей книге говорил. Чем мрачнее эпоха, тем

необходимее «Фаворский свет» и тем он небессмысленнее, тем насущнее. Более того, чем мощнее трагическое напряженье внутренних исканий, чем безысходнее

физический план жизни, тем ближе момент проблеска пробужденья от морока

завороженности материальным. Эта «метафизическая» истина хорошо известна

эзотерическим психологам. Как писал Гёльдерлин: «Бог рядом, но трудноуловим. Но

там, где опасность всего мощнее, там-то спасенье и близко...»