61

Лес — светлый, радостный березняк, мрачный ельник, где даже трава не растет, сырой осинник...

Мама очень любила цветущую гречиху. У гречишного поля мы всегда оста-навливались, замолкали и слушали, как гудят пчелы в бело-розовом бесконечном море.

С памятью о маме связана сцена на дороге среди поля гречихи в "Рублеве". Недаром

Андрей написал на проспекте к фильму: "Милой маме — виновнице этого действия"».

Мария Ивановна несомненно обладала чувством ландшафта, и каждый раз «выбор

натуры» был не случаен. Вот как поэтично описывает Марина Арсеньевна одно йз

таких красивых «приземлений».

«Почему я люблю Абрамцево? Нет, не сегодняшнюю туристическую усадьбу-музей, а то послевоенное Абрамцево, когда ближайшая станция называлась Пятьдесят

седьмой километр, когда не было деревянной лестницы и мостика через овраг. Когда, просыпаясь утром, знаешь, что тебя ждет чудесный летний день.

Надо было пройти сумрачным еловым леском, спуститься по тропке в глубокий

овраг, подняться на его противоположный склон. И наверху передохнуть, потому что

ехали мы из Москвы всегда нагруженные узлами и сумками.

Мы — это мама, Андрей и я.. Мы снимали "дачу" в деревне Мутовки, в пяти

километрах — час ходьбы — от станции.

Деревенский дом, ориентир — скотный двор. Правда, скотины в нем не было, колхоз в Мутовках был никудышный. Но зато были коровы у местных, а значит, мы

пили молоко. Молоко и черный хлеб. Детство, счастье...

В Мутовках было два особенно привлекательных места — река Воря и абрам-цевская усадьба. Я не ошиблась в порядке — узкая извилистая речка была у нас на

первом месте. Купались мы в бочаге, нестрашном и веселом днем, при ярком солнце, темном и таинственном в сумерках, когда стелился туман по болотцам у реки и

начинало сильно пахнуть дикой смородиной и крапивой.

Правда, для меня радость от купания кончилась быстро. Андрей захотел научить

меня плавать и, следуя известному методу, швырнул меня в речку <...> Возле этого злосчастного бочага был песчаный пляжик, на котором, вытянув

стройные ноги, загорала красавица Валя В., приезжавшая на лето к своей деревенской

бабушке.

61

Андрей, конечно же, влюбился в Валю, он всегда влюблялся в самых красивых

девушек. "В купальнике черном, на желтом песке..." — первая строчка посвященного

ей стихотворения, которое Андрей так и не закончил <...> Через абрамцевскую усадьбу мы ходили от станции в наши Мутовки. Никаких

заборов и сторожей не было, и ее аллеи, церковь, мостик были для нас будничными

дорожными приметами, конечно не лишенными очарования.

"Абрамцево — это русская идея",— сказал отец Павел Флоренский. Вряд ли

Андрей осознавал тогда всю полноту этой идеи — славянофилы с Аксаковым, Троице-Сергиева Лавра, мамонтовский круг...

62

Но он мог ощущать прелесть старинного дома с широкой верандой, заросшего

пруда, расшатанного бревенчатого мостика, красоту резного шкафа, сделанного

погибшим на войне хозяином избы в Мутовках.

Не случайно, что именно в Абрамцеве Андрея впервые обуяла мания живописи.

Наша хозяйка подарила ему этюдник, забытый каким-то прежним дачником, а муж

маминой подруги, художник дядя Коля Терпсихоров, дал остальное — палитру, куски

загрунтованного холста, не до конца истраченные тюбики с масляными красками.

Какие завораживающие названия — "парижская синяя", "марс коричневый", "сиена

натуральная", "киноварь", "земля зеленая"! Тюбики были свинцовые, наполовину

выжатые, помятые. Из них Андрей по чуть-чуть выжимал драгоценную краску. И

раскладывал он краски на палитре не кое-как, а со смыслом — от теплых к холодным.

Мне дозволялось присутствовать при действе, и казалось, что нет ничего красивее

этой палитры, которая-вмещала в себя все еще не написанные им пейзажи и

натюрморты.

Теперь Андрей часами просиживал с этюдником, писал ель, камыши, закат солнца.

Потом ему пришла в голову идея написать ночной пейзаж — деревню ночью. В

сумерках он уходил из дома, а возвращался под утро, когда я уже крепко спала.

Дядя Коля, любивший пошутить, прозвал Андрея Ван Гогом...»

Дети подрастали, стали уже взрослыми, а летние вакации семьи были все такими

же разнообразно-новыми и вписанными в лесную тишину и в росную дрожь луговых и

приречных трав. Вот Андрей уже студент ВГИКа. Лето. Мария Ивановна сняла дом в

деревеньке под Тарусой. Однокурсник Андрея, кинорежиссер Александр Витальевич

Гордон, рассказывает в своих воспоминаниях: «...Едем с Андреем электричкой до

Серпухова, где на вокзальной площади голосуем на попутку до пристани и на речном

катере плывем вниз по Оке. Дорога замечательная, хоть и долгая. С цивилизацией

покончено. Над нами высоченное небо с кучевыми облаками, чистые, дивные

калужские пейзажи открываются за каждым изгибом реки, и в буфете, пожалуйста, плавленые сырки с лимонадом. Да, с цивилизацией покончено — мы, босые, нагруженные скарбом, подымаемся через лес по короткой дороге в деревню. В

деревне, у хозяйки бабы Акули — допотопный быт, керосиновая лампа, но житье

прекрасное.

По вечерам бакенщик, живущий в домике на высоком берегу Оки, садится в лодку, скрывается в тумане. Скрипят уключины... С берега нам видно, как зажигаются

бакены. Тихо. Слышим в темноте, как фыркает могучий лось, переплывая реку. На

рассвете под звуки пионерского горна (куда-то давно исчезли идиллические пастушьи

рожки) пастух выгоняет стадо. Впереди длинный жаркий день — сбор земляники, купание, а в самое пекло валяемся на сенниках в полутемной прохладной избе. Живо

обсуждаем события деревни. Пастух подстрелил лису. На вопрос, зачем он это сделал

летом, таинственно молчит. Днем приглашает ловить раков, а ночью на рыбалку с

сетью. "Не боись!" — с хитрецой тянет он, это про

62

63

63

рыбнадзор. Пастух под хмельком, за стадом приглядывает его белобрысый

сынишка. Первую неделю мы дальше реки и ближнего леса — никуда. Наездом, по

выходным, приезжает Марина, привозит сумки с провизией и уезжает — ей надо на

работу. Мы тоже снимаемся с места, в семи километрах Таруса — небольшой городок

на берегу Оки. Дорога идет через два глубоких оврага, через деревню Пачёво. Андрей

рассказывает о Тарусе, о своих знакомых в городе, о могиле художника Борисова-Му-сатова.

Таруса — городок писателей, поэтов и художников... У многих — моторные

лодки... Моторная лодка — вот из-за чего мы пришли в Тарусу. Договорились с

обладателем и через неделю небольшой компанией отправились вниз к Алексину с

ночевкой. Когда стало темнеть, выгрузились на поросший орешником берег. Долго

сидели у огня, пекли картошку, разговаривали. Андрей ловко управлялся с костром, нарубил лапника для постелей. Спать легли поздно, в полной темноте. Марина была

трусиха, ей мерещились всякие ужасы. И действительно, как-то жутко было — место

незнакомое, ветер воет, деревья скрипят, шорохи, хруст веток. Мистика какая-то! А

утром смеемся над своими ночными страхами... Андрей рассказывает нам случай, бывший с ним в геологической экспедиции в 53-м году. Лежит он в охотничьей

избушке один, ночью. Так же воет ветер, как этой ночью, деревья скрипят, надвигается

буря. И вот вдруг он слышит голос: "Уходи отсюда!" Такой вот отчетливый тихий

голос. Андрей не шевельнулся. Голос снова: "Уходи отсюда!" Андрей выбежал из

избушки, то ли повинуясь этому голосу, то ли от испуга, то ли вследствие третьей, неизвестной причины. И тут же огромная лиственница, сломанная, как спичка, могучим порывом ветра, упала на избушку по диагонали, как раз на тот угол, где