словами идейный замысел фильма "Сталкер". Счастье человека зависит от него самого

— вот к чему будто бы этот замысел сводился.

Сейчас-то мне понятно, что и эта формула, и текст "Интернационала" ис-пользовались Андреем Арсеньевичем тоже как аллегория — скорее для прикрытия

истинного смысла будущей картины, чем для его обнародования.

И вот опять лето — теперь уже 1978 года.

Серый, хмурый августовский день. Я приехал в Таллинн на несколько дней в

съемочную группу "Сталкер". Присутствую на съемочной площадке. Раз за разом, дубль

за

дублем

идет

Писатель-Солоницын

к

зданию

разрушенной

гидроэлектростанции и оборачивается назад. Ничего вроде особенного: за не такие уж

большие деньги, выделенные на вторую серию, Андрей Тарковский вместе с Сашей

Княжинским, вместе с группой преданных людей снимает весь — от начала до конца

— двухсерийный фильм...

215

8 воскресенье перед отъездом я обедаю у Тарковских. Мы с его женой и вторым режиссером фильма Ларисой пьем водку, Андрей к ней не притрагивается.

Серьезно и настойчиво он втолковывает мне то, что я должен сделать по возвращении

в Москву. Не надеясь на мою замутненную алкоголем память, тут же набрасывает и

вручает мне памятку: "Лёне на память: от Андрея

1. Поговори с Сизовым насчет моей постановки в Италии.

2. Насчет Оганесяна (Ереван, ученик Тарковского, фильмы: "Терпкий виноград", "Осеннее солнце".— Л.Н.). Очень хочет ставить "Старика" Трифонова.

3. Узнать у Сизова о судьбе просьбы, направленной в Моссовет, насчет объединения двух квартир Тарковского.

4. Попробовать помочь пробить "Зеркало" на экраны".

Пробить, пробить, пробить... Потом, уже живя за границей, А. Тарковский скажет:

"Художник всегда испытывает давление, какое-то излучение... Можно сказать, что

искусство существует лишь потому, что мир плохо устроен..."».

Когда подумаешь, что эта описанная здесь вкратце борьба Тарковского — лишь

крошечный фрагмент его двадцатилетних битв с бюрократами,— мороз продирает по

коже.

Однако несчастья продолжались неуклонно. 7 апреля 1978-го, «Мартиролог»: «В

середине мая (в который уже раз!) начнем съемочные работы по "Сталкеру". Оператор

А. Княжинский, постановщик А. Демидова. <...> Позавчера у меня прихватило сердце

(стенокардия). Вызвали скорую. Бедная Лариса перепугалась до смерти...»

9 апреля: «...Вчера здесь был В. И. Бураковский (известный кардиолог, друг

215

Тарковского.— Я. Б.). У меня инфаркт. Это значит два месяца лечения. Проклятый

"Сталкер"... Для человека так естественно думать о смерти. Но почему он не верит в

бессмертие?

Как трудно, даже сомнительно судить о человеке по первому впечатлению. Да и

возможна ли вообще такая.оценка? Я очень часто ошибаюсь в людях. Мне нужно до

основания изменить свою жизнь. Читаю сейчас Гессе: как удивительно он пишет».

Какая стремительная цепочка внутренних переходов!

Выйдя из больницы, два месяца бродил с любимым Данечкой по Воробьевым

горам, приводил сердце в норму.

15 апреля в дневнике новые записи: «...Бойма я выгнал из-за пьянства. Абдусаламова выгнал также из-за бесстыдства». Жена оператора Калашникова, как пишет

Тарковский здесь же, «звонила во все инстанции», заявляя, что они с мужем с

Тарковским работать не намерены.* Одним сло-

* Впрочем, у Тарковского никогда не было репутации легкого человека и

руководителя-миляги. Рассказывают, что когда Тарковский ставил на Всесоюзном

радио спектакль по Фолкнеру и на пробы пришел «под мухой» его друг Володя

Высоцкий, Андрей скомандовал усевшемуся другу: «Встать! Кругом! Шагом марш!» И

на том расстались, больше он никуда и никогда его не пробовал.

А что касается кино... «К Тарковскому не

216

пошел бы работать случайный человек,— вспоминает Владимир Шарун.— Все

понимали, что это за Личность. С одной стороны, боялись его высоких требований. С

другой стороны, производство картин Тарковского иногда сильно затягивалось, а за

простои кинематографистам не платили даже в советские времена. И самый главный

"минус" Тарковского — то, что этот великий художник стремился делать все сам.

На "Сталкере" он был ведь еще и художником-постановщиком. В кадре каждая

травинка уложена его руками. Когда я согласился работать на "Сталкере", мои коллеги

предупреждали меня: "Учти, когда начнется перезапись и дело дойдет до печати

копии, у тебя будут большие неприятности. В последний момент ему взбредет что-то в

голову, и он заставит тебя все переделывать"».

216

вом, группа трещала по всем швам, некие невидимые силы пытались не дать снять

самый мистический фильм, быть может, вообще русского кино. Итак, третьим по счету

оператором стал Княжинский, а третьим по счету художником-постановщиком — сам

Тарковский. А. Гордон, побывавший на этих пересъемках, или, точнее, съемках

нового, двухсерийного фильма, вспоминал: «В одной из самых сложных декораций

"Сталкера", где герои должны были переходить через водный поток, потом лежать на

камнях среди болота и тут же среди всего этого должна бегатьчерная собака, находилась огромная цинковая ванна. На ее покрытом илом и водорослями дне

Тарковский сам раскладывал какие-то неожиданные, а иногда и загадочные предметы

— медицинские шприцы, монеты, ободья колес, снова шприцы, автомат и т. д. Здесь

же плавали рыбы, которых запускали в воду только во время съемок и потом с трудом

отлавливали.

В этом же съемочном павильоне на подставке в клетке сидел нахохлившийся орел.

Во время съемки другого эпизода его подбрасывали вверх, и он летал в декорации

Зоны над искусно сделанными мелкими холмами, задевая землю крыльями и оставляя

за собой облачка пыли.

На площадке царила полная тишина, можно было услышать лишь тихие голоса у

кинокамеры. Это оператор Княжинский о чем-то говорил со своими помощниками.

Маша Чугунова, ассистент режиссера по актерам, подняла руку и показала мне на

216

левую часть декорации. Там был большой матерчатый навес, нечто вроде шатра, в

середине которого стоял стол, за ним сидел Андрей. Слабое дежурное освещение

выделяло его одинокую фигуру. Он терпеливо ожидал завершения подготовительных

работ. На столе лежали какие-то бумаги, рисунки, сценарий, несколько фломастеров.

Я почти шепотом поздоровался с Андреем. Он удивился и несколько горько

улыбнулся. Я почувствовал его озабоченность и ждал обычных в таких случаях

сетований и претензий к группе, в которой "все лентяи и малопрофессиональные

люди", чему я никогда не верил, так как группа, обожавшая Тарковского, служила ему

не за страх, а за совесть. Теперь думаю, что, может быть, он был прав. В большой

группе всегда есть и бездельники, и непрофессионалы.

— У тебя образцовая тишина,— тихо сказал я.— Такую я видел только у Ивана

Пырьева и Васи Шукшина.

Мои слова не вызвали у Андрея никаких эмоций, кроме ядовитого замечания, что Иван Александрович наводил в павильоне тишину палкой и один раз избил

рабочего. Я тоже об этом слышал...»

Сопротивление «антисталкеровских» невидимых энергий продолжалось. Вдруг в

июне выпал снег, с листвой произошла катастрофа, натурные съемки вести было

нельзя.

«Группа простаивала уже в течение двух недель, и многие от тоски начали сильно

выпивать,— вспоминает Владимир Шарун.— Тарковский понимал, чем все это грозит, и решил действовать. Мы жили в дрянной гостинице на окраине Таллинна, где у меня