212
меня проходной (так!). Я хотел снять фантастическую картину, но я не хочу
заниматься этим всю жизнь".
Выяснить, кто виноват в том, что материал на три четверти снятой картины нужно
списывать, не удалось. Технические службы студии? Пленка? Оптика? Оператор
Георгий Рерберг? Сам режиссер? Или просто, как считает ассистент Тарковского
Мария Чугунова, "с Георгием Ивановичем они по личным причинам расстались, не по
операторским".
Суть теперь уже была не столько в браке, сколько в том, что режиссер хотел делать
другую картину. По другому сценарию. Вспомним еще раз его письмо мне: "1) Фантастика. 2) Одна серия. 3) Очень интересная".
Теперь же: 1) Не фантастика. 2) Две серии. 3) Интересная? Смотря кому.
Начальству, во всяком случае, не очень.
Друзья-кинематографисты хотя и пощипали сценарий, но отнеслись к новому
замыслу режиссера с уважением и, в большинстве своем, поддержали его.
"Путь, который я почувствовал в сценарии,— сказал Марлен Хуциев,— мне больше
нравится, чем путь, который я видел на экране".
Новизна пути, как теперь ясно, выражалась прежде всего в изменившемся хжанре
вещи.
Притча присутствовала и в предыдущих картинах Андрея Тарковского (вспомним
хотя бы новеллу "Колокол" в "Рублеве"). Но здесь — в новом сценарии "Сталкер" —
притча определяла все. Рассказ был об одном, а на самом деле говорилось (по
притчевому принципу уподобления) о другом. Режиссер неминуемо пришел к притче
— это была, пожалуй, единственная возможность высказывания во враждебной
атмосфере запретительства. Когда смысл сюжета иносказанием не только раскрывается, но и прикрывается. От тех, кому не нужно его знать,— от непосвященных.
"И приступивши ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им?
Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им
не дано... Потому говорю им притчами, что видя не видят, и слыша не слышат, и не
разумеют" (Евангелие от Матфея, XIII, 10—11, 13).
Те же, кто имеет уши слышать, тот услышит!
Но притчевый путь опасен минами плоских политических прочтений. И подобные
мины стали взрываться уже на художественном совете.
Что такое — "Зона"? Откуда она взялась? Огороженная колючей проволокой, с
вышкой и пулеметом — не похожа ли она на концентрационный лагерь?
Андрей Тарковский сразу же отреагировал: "Не понравились мне эти оговорки
фрейдистские — вместо фамилии Солоницын говорили Солженицын, огражденная
зона — это концлагерь..."
Решено было продолжить съемки картины "Сталкер", но одновременно провести
окончательную работу над сценарием: выделить из многих проблем основную тему, уточнить происхождение и характер Зоны, существенно сократить страдающие
многословием диалоги...
А что же режиссер? Лишь бы разрешили съемки уходящей натуры с новым
оператором Александром Княжинским. Доделывать сценарий он согла
213
сен. Во время заседания худсовета Андрей Тарковский неожиданно передает
главному редактору Госкино новый вариант сценария, который уже короче
обсуждаемого на целых 10 страниц...
Но разрешения на съемки уходящей натуры дано не было.
Со стороны Госкино следует контрвыпад: Даль Орлов присылает мне сокращенный
сценарий "Сталкера" с собственноручной запиской: "Мосфильм". Тов. Нехорошеву Л.
213
Н. Направляю Вам сценарий "Сталкер", полученный мною от режиссера А.
Тарковского. 28.9.77. Д. Орлов".
Нет, вы там на студии рассмотрите этот новый вариант сценария, официально
представьте его в Госкино с вашими предложениями и (еще лучше!) предложениями
самого режиссера.
И вот мы с режиссером сидим, "вырабатываем предложения". Я пишу за Андрея
его личное письмо председателю Госкино СССР тов. Ерма-шу Ф. Т., потом мы его
долго редактируем...
Началось мучительное перетягивание каната по всем правилам бюрократических
состязаний: бумага — заключение со стороны студии в Комитет, бумага — заключение
из Комитета на студию, новый вариант сценария, новая бумага со студии, новая бумага
из Комитета... И так далее.
Случилось то, чего так боялся Тарковский: у него пропадал еще один год.
Картина "Сталкер" перестала быть "проходной" и вследствие этого стала
"непроходимой".
Тогда я записал в своем дневнике (цитирую буквально, как записал тогда):
"18.11.77 г. Позавчера полдня у Ермаша. <...> Тарковский. Долгий и подспудно
напряженный разговор. Пред. тянул жилы, придираясь к репликам исправленного
сценария. Тарковский нахально и порой до хулиганства нападал, огрызаясь: сняли с
экрана фильм "Зеркало", хотя в трех кинотеатрах он шел, покупали билеты за день, у
меня есть фотографии и записи звуковые — интервью со зрителями. Обещали пустить
шире. Не пустили. А сейчас в ретроспективе моих фильмов в Ленинграде он опять шел
битково.
— Ну видишь, мы же не запретили.
— Вы неискренни со мной, Филипп Тимофеевич!
Приходилось удивляться, что пред. это терпит. Имел силу выдержать, боясь
разрыва.
Думаю, Тарковский нарывался сознательно, он уже хочет, чтобы картину
("Сталкер".— Л. Я.) закрыли, чтобы был межд. скандал. Пред. не хочет дать ему этой
возможности.
Решил: делайте картину, но сценарий надо освободить от претенциозной
многословности.
Тарковский в разговоре назвал меня своим другом. Это не понр. преду, задело его, он на другой день (!) отозвался обо мне неодобр. Сизову. Теперь я должен
отредактировать сценарий. Сизов: он только тебя послушает".
У меня сохранился экземпляр сценария двухсерийного фильма "Сталкер", довольно
нахально — вплоть до вписывания кусков диалога — исчеркан
214
ный моим карандашом. Поверх них — исправления Тарковского, сделанные
шариковой ручкой. С очень немногими моими сокращениями и изменениями Андрей
согласился, большинство исправленных реплик он восстановил или переиначил их по-своему.
"Разговорный текст героев", как писалось в наших "предложениях", был несколько
сокращен и отредактирован, но никакого привнесения "элементов большей
фантастичности" и усиления сомнений в том, что "в Зоне совершаются чудеса" — не
произошло. Тем не менее сценарий в конце концов был утвержден.
В те годы в нашем кино пытались установить договорные отношения между
режиссерами и студиями. Составлялся так называемый режиссерский договор: "студия
обязана...", "режиссер обязан..." И так далее. Киностудия, в первую очередь цеха, никаких убытков за нарушение обязательств, разумеется, не несли. Но режиссера
214
всегда можно было вытащить за ушко на солнышко и спросить: "Ты почему, милый, писал в своей экспликации одно, а снял другое?"
Когда мне принесли режиссерскую экспликацию на фильм "Сталкер", я своим
глазам не поверил. Вместо экспликации в режиссерский договор рукою А. Тарковского
была вписана строфа из нашего партийного гимна:
Никто не даст нам избавленья — Ни Бог, ни царь и ни герой. Добьемся мы
освобожденья Своею собственной рукой.
Истинно верующий коммунист, я был ошарашен и, честно говоря, возмущен: поступок Тарковского мне казался кощунственным. И даже издевательским.
Андрей же искренне меня не понимал; он настаивал на том, что приведенные им
строки совершенно точно передают смысловую суть задуманного им фильма. Я
отказался в таком виде визировать договор, и Тарковскому пришлось излагать своими
