единственного был телефон в номере. Однажды вечером Тарковский позвонил и

попросил передать всем, что назначает съемку на завтра на семь утра. Но это легко

сказать! Мой помощник за время простоя стал с тоски пить "Тройной" одеколон и

закусывать сахаром! Когда я зашел в номер к Солоницыну, то увидел, что Толя вместе

с гримером тоже находится в очень расстроенном состоянии. Когда он узнал, что

завтра утром съемки, он пришел в ужас!! К Андрею Арсеньевичу он относился, как к

Богу. Его гример хорошо понимал в своем деле и велел срочно достать три килограмма

картошки, натереть ее на терке и положить на опухшее от двухнедельной пьянки лицо

компресс. Но где достать картошку в гостинице в три часа ночи? Я побежал к

сторожихе какого-то магазина, она доверила мне охрану, а сама отправилась домой за

картошкой. Я натер для Солоницына целый таз картошки, так старался, что стер руки в

кровь, и с сознанием выполненного долга удалился к помощнику. Возвращаюсь назад

— и что же я вижу?! На полу лежит пьяный гример, а Солоницын кладет ему на лицо

примочки из картошки!»

Во все том же интервью В. Шарун рассказал и еще одну байку:

«Был у нас в группе администратор по имени Витя. Парень неплохой, но без

тормозов.

Однажды Тарковский долго готовил кадр, в котором герои натыкались в кустах на

два скелета, сцепившихся как бы в момент занятий любовью. Жуткий скелет женщины

— белые волосы поверх голого черепа,— и лежащий на нем скелет мужчины. Это то, что осталось от парочки после взрыва или того, что предшествовало возникновению

Зоны. Тарковский очень долго готовил кадр, сам доставал парик, скелеты найти было

тоже очень непросто и дорого. Но вот все уже было готово для съемки, мы постелили

белую простыню, положили на нее скелеты и приготовились снимать.

Но тут накирявшийся администратор Витя забрел на съемочную площадку, увидел

постель, упал на нее и заснул беспробудным сном. Скелетов он не заметил и их

сломал. Четырехдневная работа Тарковского пропала даром. Терпевший все выходки

дикого администратора, Андрей Арсеньевич снести этого уже не мог и отправил того

назад, на "Мосфильм". Пригорюнившегося администратора повезли в аэропорт, но тут

217

подходит ко мне Тарковский и просит: "Слушай, поезжай забери этого дурака, а то у

него будут неприятности". И я везу Витю назад. Вся группа была в

218

восторге от великодушия Тарковского. Но кадр со скелетами в фильме сейчас

намного хуже, чем мог бы быть».

В общем, в этой экспедиции Тарковскому скучно явно не было.

И еще один апокриф: «Благодаря страсти Тарковского ко всему нездешнему в

группу как-то попал человек по имени Эдуард Наумов. Он популяризировал фильмы о

паранормальных явлениях, устраивал лекции на эту тему и даже отсидел в советской

тюрьме за продажу "левых" билетов на эти сборища. Группа Тарковского помогала ему

чем могла. Однажды Наумов показал нам один из фильмов. В нем участвовала

известная в ту пору экстрасенс Нинель Сергеевна Кулагина. Во время войны она стрел-ком-радистом летала на штурмовике, вместе с пилотом ее сбили немцы. Затем она

вышла замуж за этого пилота и родила ему троих детей. После третьих родов она

открыла в себе способности к телекинезу — двигала предметы взглядом. На экране

Кулагина в окружении похожих на ученых людей сидела за прозрачным столом —

чтобы предотвратить обвинения в симуляции. На столе были зажигалка, ложка, что-то

еще. Лицо у Кулагиной потемнело от напряжения, она принялась немигающе смотреть

на зажигалку, и та "пошла" под ее взглядом. Тарковский внимательно посмотрел эту

пленку Наумова, после чего сразу же произнес: "Ну что ж, финал у "Сталкера" есть!"»

Многие на «Мосфильме» полагали впоследствии, что Солоницына и Тарковского, умерших от рака легких, Зона облучила. Ассистент режиссера М. Чугунова в интервью

М. Туровской: «...Толя заболел на "Сталкере", Андрей Арсеньевич, наверное, в 1976

году — так шведы ему сказали».

Выступая вскоре после московской премьеры фильма в Томске, Тарковский

рассказывал: «Друзья относились к нашей работе с суеверным страхом. Ведь на

картине сменились три художника-постановщика, три оператора! В конце концов

остались сто человек, работавших на чистом энтузиазме. Из-за перерасхода пленки и

всех материалов, -из-за того, что картина катастрофически не втискивалась в смету, на

премии рассчитывать уже никто не мог. И люди киногруппы работали только из

уважения к нашему общему замыслу.

Княжинский прекрасно снял картину. Она снята даже лучше, чем "Зеркало". А я

чрезвычайно придирчив к изображению.

Еще раз сошлюсь на Княжинского. Он считает: самые главные слова — верить!

надо верить! Вот так мы и работали, в соответствии с его девизом.

На этой картине мне пришлось совместить роли режиссера и художника-постановщика. Сначала очень боялся такого совмещения, хотя и окончил

художественное училище. Но, очевидно, напрасно боялся. Дело в том, что эти роли

объективно конфликтны друг с другом, а при такой нагрузке, какая была у нас, конфликтовать с самим собою довольно трудно. И, таким образом, я доволен своим

участием в фильме в качестве художника.

Сценарию — вернее, его окончательному варианту — я следую до буквализма

придирчиво. В "Сталкере" жестко следил за точностью реплик, жестов и так далее. И

если в процессе съемок реплика все же менялась —

218

а такое бывало крайне редко,— то это был не уход в сторону, но завершение.

Логический штрих, уточняющий образ, сцену, кадр...

Связи между реальностью и фильмом обрублены, да. Но не обязательны же они!

Мне, во всяком случае, они не были нужны. Разве что очень ассоциативные, но ни в

коем случае не идейные. Как в музыке, вы понимаете меня? Нет необходимости в

218

адресе, времени, географии. Это не абстрагирование; это желание выразить мысль

через образы. Мир "Сталкера" — образ жизни, но не модель ее.

Несколько слов об идейном содержании картины. Мы говорим о том, что никто и

ничто не может помочь Человеку — кроме самого Человека. Нет вовне нас никакой

силы, которая могла бы облегчить наше существование. Человек сам создает себя, свое

будущее.

Еще раз — если вы меня неверно поняли. Идея "Сталкера" — вовсе не деза-вуирование чудес. Но чудеса — все! — должны идти либо от нас самих, либо от

природы, а вовсе не откуда-то извне.

Если разного рода пришельцы,, летающие тарелки и тому подобные явления

существуют — а я склоняюсь к мысли, что это вполне возможно,— то они для нас

абсолютно бесполезны, как и мы для них. Все равно мы вряд ли сможем понять друг

друга. Да и не нужно это!

Что ж, можно и глубже... Если бы я сказал, что все нынешние пути развития

прогресса вызывают у меня неумеренную радость, я бы соврал. Давно уже обозначился

и разрастается какой-то кризис. Прагматизм в социальных отношениях и просто в

отношениях между людьми входит в последнюю фазу. Он становится признаком

опасности, да он и сам опасен. Посмотрите: если раньше новое течение в философии

встречали хотя бы с интересом, то ныне любое философское новшество становится

просто ругательным словом.

Отсюда — ностальгия авторов, которую они вкладывают в образ Сталкера. Он

реликт. Он мамонт. Он испытывает чувства, которые культивировались сто лет назад.

Он воплощение антипрагматизма. И вот именно здесь взрастает неприязнь к нему

Писателя, который все великолепно понимает и, возможно, сознает свою ущербность

перед Сталкером.