В телефонной трубке послышался возбуждённый голос:

— Товарищ народный комиссар, он заговорил!

— Кто именно заговорил? — не понял Берия.

— Демьянов. Вы просили сообщить, если он заговорит.

Ещё примерно секунду Лаврентий Павлович соображал, кто такой Демьянов: забот у него было столько, что он с головой ушёл в них. Забот самых разнообразных, касающихся обстановки на фронте, в Москве, вокруг неё.

«Предсказание» человека из будущего, сознание которого почти три с половиной года назад неведомым образом переселилось в тело обычного советского рабочего, малограмотного, косноязычного, хамоватого, о том, что в середине октября разверзнутся хляби небесные, и немцы будут не в состоянии проводить никаких серьёзных наступательных операций на Московском направлении, подтвердились. Из-за невиданной германцами распутицы встала не только колёсная техника, но и конные упряжки оказались не в состоянии доставлять боеприпасы: лошади проваливались в грязь по брюхо, и их самих приходилось вызволять из грязевого плена. Да что там автомобили, гужевые повозки и артиллерия на конной тяге? Застревали даже танки, основная ударная сила Вермахта.

Конечно, от распутицы страдали и красноармейцы, но они были хотя бы морально готовы к такому обороту. Да и проходимость советских танков оказалась намного выше хвалёных германских «панцеров». Вот Красная Армия и воспользовалась вынужденной паузой в ходе боевых действий, чтобы укрепить оборону. Так что три немецких танковых кулака, сконцентрированных для удара по столице Советского Союза, встретили достойный отпор: минные поля, противотанковые ежи, замаскированные позиции противотанковых средств. Причём, впервые с начала войны в качестве таковых стали использоваться даже устаревшие полковые орудия образца 1927 года.

Позволили «полковушкам» поражать не только германские и чешские, но и «толстокожие» трофейные английские, французские и советские танки снаряды, разработанные по подсказкам всё того же Демьянова. И в борьбе с Т-34 и КВ, перекрашенными в серый цвет, с намалёванными чёрными крестами, эти снаряды к короткоствольным 76-мм пушечкам оказались даже эффективнее, чем чугунные болванки «длинных» «сорокопяток» (и здесь след Демьянова!).

Тем не менее, немцы скопили на направлении главного удара более миллиона солдат, и они дошли до Волоколамска, Можайска, Серпухова и Венёва. И стали жаловаться на то, что гитлеровцев больше гибнет от действий «генерала Мороза», чем от пуль красноармейцев. И не мудрено: хвалёный немецкий «орднунг» дал сбой в столь неявном вопросе как обеспечение солдат тёплым обмундированием. А в лёгких летних шинельках, сапогах и пилотках они действительно вымерзают взводами и ротами. В самые сильные морозы отказываются заводиться их танки и грузовики, из-за загустевшей смазки перестают стрелять винтовки и пулемёты.

Уже даже самым «неверующим» понятно, что немцам не удастся прорваться даже на ближние подступы к Москве. Особенно ясно это стало после парада на Красной площади, проведённого 7 ноября. Тогда Демьянов тоже подсказал, что в этот день пойдёт сильный снег, и налётов немецкой авиации можно не ожидать. Но советское руководство всё равно опасалось, что он ошибся, и готовило парад втайне. Тем более, накануне случилась попытка прорыва к центру города крупной группы немецких бомбардировщиков. Поэтому в боевую готовность были приведены все истребители, базирующиеся под Москвой, все зенитные батареи.

Но с самого утра пошёл густой липкий снег, и ни о какой авиации, хоть нашей, хоть германской, речи идти не могло. А репортаж о параде, транслируемый московским радио на весь мир, и речь товарища Сталина с трибуны Мавзолея Ленина произвели ошеломляющее впечатление на друзей и недругов Советского Союза. Ведь Гитлер ещё сразу после нападения на СССР пообещал, что в этот день на Красной площади состоится парад германских войск в честь разгрома Страны Советов.

Для всех стало ясно, что немецкий план разгрома Красной Армии сорван, руководство страны вовсе не думает бежать из Москвы, как врал Геббельс, а уверено в своей победе. Мало того, из столицы эвакуированы только иностранные посольства и часть сотрудников Наркомата иностранных дел. А возможность эвакуации советских учреждений, заводов, учебных заведений, хоть и обсуждалась на Политбюро и заседании Государственного комитета обороны, но было отвергнуто.

Но мало кто знает, что в самый разгар оборонительных боёв происходила концентрация свежих войск, которые перейдут в наступление, как только Генеральный Штаб решит, что немцы выдохлись и не способны больше к наступательным действиям. И задача по сокрытию этой подготовки к сокрушительному контрудару стала главным делом народного комиссара внутренних дел товарища Берии в эти дни.

Именно таким был сценарий разгрома гитлеровцев под Москвой в той исторической реальности, из которой переместился в этот мир Демьянов. Но для этого не надо было даже его подсказок: такой ход предложили генералы. Отличием являлось только то, что «там», германские офицеры рассматривали в бинокль кремлёвские башни, а «тут» для этого им предстояло проломить не меньше 90 километров сплошных укреплений.

Всё произошло совершенно неожиданно. В тот вечер, закончив дела, начальник Особой группы уполномоченных при председателе Государственного комитета обороны майор безопасности Демьянов и его жена, занимающая должность помощника такого же уполномоченного военинженера Кошкина, собирались ехать домой на машине ГАЗ М-1, закреплённой за Демьяновым. Женщина села в машину, а майор задержался на минуту, разговаривая с охранником учреждения.

В тот вечер, как обычно, зенитчики и ночные истребители отражали налёт мелких групп немецких бомбардировщиков, прорывавшихся к городу на низкой высоте. По небу бегали лучи мощных прожекторов, вела огонь зенитная артиллерия, поэтому никто и не услышал свист бомбы, сброшенной с уже «подраненного» Хейнкеля-111, буквально развалившегося в воздухе минуту спустя.

Взрыв почти сотни килограммов тротила превратил «эмку» в кучу рваного железа. Погиб и охранник, с которым разговаривал Демьянов, получили лёгкие ранения от вынесенных взрывом стёкол сотрудники, ещё остававшиеся в особняке на Большом Спасоглинищевском переулке и жильцы близлежащих домов.

«Осколочно-взрывное ранение, тяжелейшая контузия, большая потеря крови». Так было записано в диагнозе, когда майор поступил в госпиталь НКВД. Десять дней без сознания, а когда он очнулся, выяснилось что Демьянов не может ни сказать что-либо, ни написать: кисти рук ходили ходуном, будучи не в состоянии держать карандаш.

— Ки… Ки… Ки…, — только и мог произнести майор.

— Кира? — догадался посетивший его Румянцев. — Крепись, брат, нет больше Киры…

Как писал в очередной докладной записке бывший начальник ОПБ-100, после этого Демьянов только мычал, предпринимая попытки что-то произнести. Но врачи обещали, что со временем речевой аппарат должен восстановиться, дрожь в руках и судороги лицевых мышц пройти. Но когда это произойдёт, они ответить не могли.

А Демьянов нужен был, как воздух! Сотрудники КБ Королёва наконец-то добились того, что их ракета Р-1 «научилась летать», и начали работу над электронной системой управления более мощной, более точной Р-2. У Курчатова ждали «электронный табулятор» для расчётов боеприпаса на принципе расщепления ядер урана и наконец-то полученного (пока ещё в объёмах граммов) плутония. Но коллектив разработчиков электронных приборов столкнулся с какими-то сложностями, которые не мог решить самостоятельно.

— Что он сказал? — задал вопрос Берия.

— Назвал имя сына, с которым пришла к нему женщина, занимавшаяся переливанием крови. Его сына.

— А у него есть сын?

— Так точно, товарищ комиссар госбезопасности. Демьянов буквально пару месяцев назад нашёл эту женщину, с которой у него была связь во время командировки в Харьков. И она заявила, что будет ухаживать за майором также, как ухаживала бы за собственным мужем, а его дочь готова считать своей.