В комнате, кроме Сеньки, было еще двое ребят. Все сразу насторожились. Молчат, ждут: что еще Федор Тихонович скажет?
А тот тоже молчит. Словно ход очередной обдумывает. Наконец передвинул коня, говорит:
— На все лето…
И опять умолк.
Ну, Сенька видит — Федора Тихоновича не перемолчишь, спрашивает:
— А какой вам нужен помощничек?
— Толковый, — говорит Федор Тихонович. — Дисциплинированный. И притом, чтобы лопаты не боялся.
— Понятно, — говорит Сенька. — А сколько лет должно быть помощничку?
Тут ребята, все трое, разом уставились на Федора Тихоновича.
— От четырнадцати и выше…
Что на следующий день началось во дворе! Все мальчишки «от четырнадцати и выше», конечно, сразу загорелись. Ехать с Федором Тихоновичем! Непременно! Хоть на край света!
И тотчас слухи поползли, один красочнее другого. Мол, собирается Федор Тихонович откапывать захоронение какого-то скифского военачальника. А у того в гробнице золота и драгоценностей — не счесть. Другие говорили: направляется Федор Тихонович в какие-то таинственные пещеры, там на стенах такие рисунки древних художников — ахнешь! Третьи шептали, что Федор Тихонович намерен обследовать на дне какого-то моря древний затопленный город.
Мальчишки суетятся, один радуется, другой горюет: мамаша не пускает. Говорит, там тебя солнечный удар стукнет, а не удар — так замерзнешь. В общем, не пущу и баста.
Только и разговоров у ребят — о будущей экспедиции.
Это ж такая удача! Ночевки под открытым небом, неизведанные пути-дороги.
И притом — целых два месяца без родителей, без нудных указаний: «Вова, сделал уроки?», «Вова, уже поздно, ложись!». Целых два месяца полной свободы! Ну, и денег заработаешь — это тоже невредно. Очень! Как чудесно будет потом зайти в магазин, ткнуть пальцем в акваланг или карманный приемник и небрежно бросить продавщице: «Выпишите!» Именно так, не спрашивая о цене. «Выпишите» — и все. И платить своими, трудовыми, собственными, а не выклянченными у мамаши.
Вся жизнь на дворе с того дня переменилась. Закурит какой-нибудь паренек, а потом думает: «Ну его в болото. Засечет Федор Тихонович, не возьмет с собой…» И торопливо гасит сигарету.
Петька-«горилла» уж на что непутевый, и тот… Однажды вот пришел под хмельком. А у него привычка: выпьет чуточку, а орет на весь двор, куражится. Нарочно. Пусть, мол, все видят. «Я уже взрослый!» И на этот раз тоже стал руками своими длинными махать, изображать, будто сейчас свалится, ноги не держат, целый литр выпил. А потом сообразил: скажут Федору Тихоновичу, и плакала экспедиция. И тихо-тихо, вполне трезво домой убрался.
Но так было только сначала, первую неделю. А потом ребята подумали-подумали и поняли, что все их старания ни к чему. Возьмет-то Федор Тихонович только одного. И возьмет, конечно, самого лучшего.
Сказано же — «толкового, дисциплинированного». А кто толковый, кто дисциплинированный? Ясно — Сенька. Тут уж без спора. И опять же Федор Тихонович явно расположен к Сеньке. И вдобавок оба шахматисты. А Федору Тихоновичу, наверно, в экспедиции где-нибудь в пустыне, у костра, иногда вечерком уж как хочется сыграть! Не с кем. А теперь будет подходящий партнер.
— Яснее ясного, — сказал Петька. — Эй, пацаны! У кого стрельну закурить? — и, не таясь, пустил огромное облако дыма.
Прошло еще несколько дней.
Видел Федор Тихонович нетерпеливые взгляды мальчишек. Понимал: ждут они. Когда же он назовет «помощничка»?
И хотя уверены ребята, что выберет он Сеньку, но все же каждый втайне надеется. А вдруг?..
А не объявлял Федор Тихонович имя «помощничка» потому, что разобрали его сомнения. Да, нехорошо все получилось. Сказанул вот так, сгоряча, очень уж хотелось Сеньку с собой увезти, — а потом крепко задумался.
Проще, конечно, там, на месте, взять «помощничка». Все равно ведь придется нанимать там землекопов. И с главбухом из-за Сеньки неприятностей не оберешься. Зачем, мол, тащишь отсюда неквалифицированную рабсилу? Деньги на транспорт зря тратишь?
Да и самому Сеньке понравится ли там? Стоит ли срывать парнишку из дому? Ведь устал он после учебного года. Отдохнуть должен. А раскопки разве отдых? Не для себя ли, из своих эгоистических интересов стараешься ты, Федор Тихонович? Признайся-ка?!
Сам Сенька делал вид, что еще неизвестно, кого выберет Федор Тихонович. Но когда Сенька купил великолепный перочинный нож с тремя лезвиями, с отверткой, шилом и еще шестью разными, очень полезными, предметами, мальчишки понятливо переглянулись…
И книги теперь Сенька стал читать сплошь археологические. Вынесет в сквер толстый том, листает, ребятам рисунки показывает и объясняет:
— Это вот — гробница царя Агамемнона. В ней нашли одного золота десятки килограммов. А это — новгородские берестяные грамоты. На бересте в то время писали. А это — плот «Кон-Тики», на котором Тур Хейердал переплыл океан. Видите, без мотора…
Мальчишки слушают. Не очень-то радостно у них на душе.
— Агамемнон? — ехидно переспрашивает Петька. — «Кон-Тики»? Все понятно…
И впрямь, все понятно. Обидно только Петьке, что и он, как молокосос, как первоклассник какой-нибудь, тоже попался на эту удочку. Поверил почему-то, что и его могут взять в экспедицию. Почему его? Непонятно. Сам и виноват…
Сам-то сам, а все же обидно. И от этой обиды хочется Петьке выкинуть что-нибудь хлесткое, необычное, что-нибудь такое, чтобы сразу всем носы утереть.
И как раз подворачивается случай: у малышей несчастье — змей хвостом зацепился за водосточную трубу, повис там, на высоте третьего этажа.
«Эх, была не была!»
Петька-«горилла» лезет по водосточной трубе. Сбегаются люди со всего двора. Малыши испуганно и восторженно пищат.
— Не смей! Слазь! — кричит дворничиха.
Но Петька взбирается. Выше… Выше…
Он видит: внизу, в сквере, за шахматной доской — Федор Тихонович. Вот и пусть любуется!
Петька лезет долго. Чем выше, тем медленней. Возле каждого вбитого в стену костыля — передышка. Все же добрался, отцепил змея. Теперь можно и вниз. Но Петька должен же покуражиться. Уцепившись левой рукой за трубу, он правой снимает кепочку и, размахивая ею, поет:
Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
Я тебя успела позабыть…
Поет с ужимками, кривляясь.
— Ой, упадет! — Раиса Георгиевна мечется по двору.
— Слазь, балбес! — ругается дворничиха.
Мне теперь морской по нраву дьявол,
Его хочу любить! —
завывает Петька.
Труба скрипит, с нее сыплются кусочки краски, ржавчины.
Закончив концерт, Петька спускается. Его ругают, он доволен. Утер нос археологу с его экспедицией. Подумаешь! Странно только, что Федор Тихонович все сидит, склонившись над доской, на Петьку и не смотрит. Ну, и не надо!
Петька спустился, вытер испачканные руки о штаны, и тут Федор Тихонович все же заметил его:
— Паяц!
Сказал негромко, не вставая из-за доски, но Петька услышал. И хотя не знал, что такое паяц, понял: что-то плохое.
А тут на двор выскочила Петькина мать, тощая, костлявая, с серым изможденным лицом.
— Ирод! — визгливо кричала она. — Рубаху-то как извозил?! И штаны! Все в ржавчине. И за что мне наказанье такое? У других дети, как дети. А у меня!..
Женщины вокруг сочувственно кивали ей.
— Курить уже выучился, охламон. А книжку в руки — ни за что. В седьмом классе третий год. Подумайте, третий год торчит. Горе мое горькое!
Петька криво усмехался. Потом, не отвечая, шагнул в подворотню, вразвалочку пошел по улице.
— Вы бы Раисе Георгиевне пожаловались, — посоветовала Петькиной матери одна из женщин. — Пусть его на комиссии пропесочат.
Мать махнула рукой:
— Уже. Песочили…
Прошла еще неделя. Началось лето. Ребята знали: экспедиция вот-вот отправится.
