Мы ловили кузнечиков и потом, держа их друг против друга, заставляли между собой драться. Они забавно отпихивались друг от дружки лапками и шевелили тоненькими усиками.

Вдруг до нас донесся отчаянный вопль Грантика. Мы быстро оглянулись, и хотя крик раздался где-то рядом, Грантика самого не было видно.

— Да он, верно, свалился в гом! — догадался кто-то из мальчишек.

Тут снова раздался испуганный крик Грантика где-то совсем рядом. Вне всякого сомнения, он кричал из гома. Мы бросились туда, на крышу жилища. Заглянули в отверстие и увидели, что Грантик, крепко схватившись обеими руками за единственную толстую палку, укрепленную посередине отверстия, висит на ней, как на турнике. Я растерянно уставился на повисшего брата.

— Вай, Грантик, как ты туда свалился? — крикнул ему Гришка, один из мальчишек.

— Грантик, держись крепко за палку, не то сорвешься вниз, — сказал, низко наклонившись над отверстием, лопоухий Тутуш.

— Да, да, держись, Грантик, держись! Слышишь, ни за что не отпускай перекладину, — опомнившись, сказал и я.

«Интересно, высоко ли от земли?» — мелькнуло у меня в голове. При мысли, что Грантик может грохнуться с высоты о земляной пол гома, если сорвется, у меня похолодело внутри.

— Гриша, — торопливо сказал я одному из ребят, — беги скорей за помощью. А ты, — повернулся я к Тутушу, — сбегай вниз и посмотри, открыта ли дверь в гом.

— Кого позвать на помощь? — спросил Гришка.

— Не знаю. Кого хочешь: Мец-майрик, нани — всех, кого встретишь. Да беги же скорей!

И Гришка помчался по крутому спуску вниз.

— Грантик, ты только не отпускай палку, слышишь? Ни за что не отпускай. Сейчас придут и вытащат тебя, — сказал я брату, лежа на животе и свесив к нему голову.

— Я уже не могу… рукам больно…

— Ты о руках не думай. Думай о чем-нибудь другом. И не смотри вниз. — И после минутного молчания снова: — Грантик, Грантик, знаешь что?

— Что?..

— Хочешь, я подарю тебе свое железное колесо?

Колесо это я нашел на пустыре. Оно было предметом моей гордости и зависти многих мальчишек, и, конечно же, в глубине души я не хотел с ним расставаться. Придерживая и направляя его загнутой на конце проволокой, я любил часами катить его по пыльной дороге.

— Ага.

— Колесо я подарю тебе вместе с железным прутиком, слышишь, Грантик, вместе с прутиком.

— Ага, хорошо. Скоро придут люди, Геворг? — Он поднял ко мне сильно побледневшее лицо. — А то я уже не могу…

— Скоро, очень скоро, ты только не разжимай пальцы, хорошо?

— Геворг, дверь гома заперта на замок, — сказал вернувшийся Тутуш.

Я посмотрел на побелевшие от натуги пальцы Грантика.

— Ты сегодня же сможешь катить колесо, Грантик. Вот как вытащат тебя из эртика, сразу же пойдем домой и я тебе отдам колесо вместе с железным прутиком.

А сам вглядываюсь в темноту гома, стараясь разобрать, что там находится. Но мешает слепящий свет и царящий внутри гома полумрак. Ведь единственное окно — эртик — заслонено повисшим в воздухе Грантиком.

В это время я услышал, как мальчишки крикнули:

— Идут, идут уже сюда!

Я поднял голову. Сюда, в гору, спешили Мец-майрик, какая-то женщина и несколько мужчин. Одного из них я узнал: это был колхозный чабан. Он бежал впереди всех, что-то крича и размахивая руками. Но тут раздался треск ломающегося дерева и следом — отчаянный вопль Грантика. Я быстро посмотрел вниз: в эртике торчали лишь обломки перекладины…

— Мец-майрик! — в ужасе закричал я. — Грантик сорвался вниз!

— Вай, ослепнуть бы мне! Вай, ребенок разбился! Да что вы медлите?! Скорей, скорей откройте дверь гома!

Я сбежал с пологой крыши и вместе с другими бросился к запертым дверям.

— Не бойся, майрик-джан, — сказал колхозный чабан бабушке, — сейчас откроем дверь. — В руках у него я увидел большой ключ.

— Вай, как это «не бойся!» Бедный, бедный ребенок!

Наконец чабан, повозившись минуту или две, открыл огромный ржавый замок, потянул к себе дверь… и кто бы вы думали выскочил из полумрака? Баран! Да-да, огромный, с круто завитыми большими рогами, а на его спине — Грантик, с искаженным от страха лицом, крепко вцепившийся обеими руками в густую белую шерсть.

Низко пригнув к земле голову, баран пронесся мимо, чуть не сбив меня и колхозного чабана с ног. А за ним — перепуганные овцы, наседая друг на друга. И через минуту все небольшое овечье стадо, подняв за собой пыль, направилось вниз по горе за своим вожаком.

— Вай, ребенок! Вай, ребенок! — только и повторяла, хлопая по коленям, Мец-майрик.

Колхозный чабан вместе с двумя другими колхозниками бросились вдогонку вожаку. Они догнали его (баран есть баран, и его нетрудно догнать), схватили за рога. Потом сняли с его спины бледного, дрожащего от страха Грантика. Какое сняли! Силой отцепили от барана, потому что перепуганный брат почему-то продолжал судорожно цепляться за длинную шерсть.

— Вот, майрик-джан, твой внук. Целый и невредимый, — сказал колхозный чабан, держа за руку Грантика.

— Долгой жизни тебе, Григор! — ответила Мец-майрик, схватив в объятия внука.

В то утро я стоял под тенью тутового дерева и мелко крошил вымоченный черствый хлеб перед белой несушкой и ее одиннадцатью пушистыми цыплятами, как вдруг открывается калитка и во двор влетает мой младший брат Грантик.

— Геворг, скорее, идем с нами! — крикнул он.

— Куда?

— На почту. Да ты давай быстрее, а то нани будет сердиться — она там, на улице, ждет нас!

Нани — вам уже из моих рассказов известно — была очень строга, ничего не спускала Грантику, и он ее изрядно побаивался, чего не скажешь про Мец-майрик, нашу бабушку по материнской линии, которую мы оба любили очень.

— Не хочу, — ответил я, равнодушно продолжая кормить цыплят. — Чего я на почте не видал. И потом, Мец-майрик велела мне не уходить со двора.

— Вай, неужели ты не догадываешься! — нетерпеливо топнув ногой, воскликнул Грантик. — Мы же за посылкой идем! Папа прислал.

— Да ну?! — мгновенно заинтересовался я, потому что посылка из города означала для нас конфеты, пряники, сахар, а может быть, и игрушки, хотя в то время, несмотря на то что шел уже последний год войны, с игрушками, как и со всем остальным, было все еще очень плохо.

— Вот тебе и «да ну»! Пошли скорей.

Мы выскочили за калитку. Нани стояла у ограды под ореховым деревом и вязала пестрый шерстяной носок, спицы так и мелькали у нее в руках.

— Что вы там уснули, что ли? — сердито проворчала она. — Скоро почту закроют на перерыв.

Тени деревьев действительно стали короче, да и жара как будто немного усилилась. Ничего не ответив, мы поспешили за ней.

Впереди, развевая полы своего зеленого архалука, не переставая вязать носок, шагала нани, за ней — я, а в двух шагах за мной спешил Грантик.

Менее чем за десять минут мы дошли до почты. Нани, не сбавляя шага, с вязанием в руках вошла в открытую дверь. За старым исцарапанным прилавком сидела Ашхен. Она тут одна справлялась со всеми работами: упаковывала, принимала и выдавала посылки, сортировала письма, отправляла и принимала телеграммы.

— Тетушка Сона, — сказала Ашхен, как только увидела входящую нани, — свет твоим глазам! От сына тебе посылка. Заполни это и получай. — И она протянула нани какую-то бумажку.

— Как это — заполни? Разве ты не знаешь, что меня никто никогда не учил писать и читать? — Нани сердито уставилась на нее.

— Вай, прости, тетушка Сона. Запамятовала. — Ашхен обратилась к нам с Грантиком: — Мальчики, сумеете заполнить по-русски извещение к посылке и подписаться за бабушку?

— Вай, о чем ты говоришь, Ашхен! — ответила с гордостью за нас с Грантиком нани. — Сумеют ли они? Да они перечитали книги всех русских писателей: Пышкина, сказки Крилова…

— Нани! Сколько раз тебе повторять: не Пышкин, а Пушкин и не сказки Крилова, а басни Крылова, — прервал я ее с досадой.