Когда Арминэ вошла к Эвелине во двор, та сидела в одной сорочке на веранде и плакала, а ее мать пыталась смыть влажным ватным тампоном большое рыжее пятно с нового платья дочери. Красивые черные глаза Эвелины были полны слез, а густые длинные волосы расплелись, разлохматились, и девочка, всхлипывая, то и дело отбрасывала их со лба назад. Узнав, что Эвелина плачет из-за пятна на платье, Арминэ удивленно на нее поглядела.

— Да не реви ты, ради бога, — успокаивала девочку мать. Эвелина была единственным ребенком в семье, и родители очень баловали ее. — Я почти вывела пятно. Вот, посмотри сама.

Эвелина встала с тахты, подошла к столу, на котором было разостлано ее платье. Арминэ тоже подошла взглянуть. Пятно стало бледнее, но все еще сидело на подоле белого в красный горошек платья.

— Да-a, — заревела с новой силой Эвелина, — во-он пятно, во-он! У-у-у, как я ненавижу эту Аню! Она нарочно испортила мое новое платье, нарочно!

Из бессвязных причитаний плачущей Эвелины Арминэ узнала, что утром девочка пошла в новом платье к своей подружке Ане, а та усадила ее на стул, на котором случайно оказался никем не замеченный ломтик спелого помидора. Когда Эвелина спустя минуту почувствовала под собой что-то мокрое, она вскочила как ужаленная, но на платье уже красовалось большое красноватое пятно от помидорного сока.

Глядя на красивое лицо Эвелины, искаженное неподдельным горем, Арминэ подумала: «А я бы не стала так реветь из-за какого пятна на платье». Но вслух сказала девочке:

— Не плачь, Эвелина, не плачь. Когда платье подсохнет, пятна совсем не будет видно, вот увидишь.

— Арминэ права, — сказала Эвелинина мама, — когда пятно подсохнет, оно станет почти незаметным.

— Аня нарочно положила на стул помидор, на-ро-очно! — ревела Эвелина, не обращая внимания на их увещевания. — Из зависти. Она хотела испортить мое новое платье. У-у-у, я больше не буду с ней дружить!

— Ну и не дружи, — успокаивала ее мать. — Вай, кто тебя заставляет дружить с ней? Разве мало у вас в классе хороших девочек? Вот, например, Арминэ. Дружи лучше с ней…

— И с ней не буду дружить! — Эвелина вдруг яростно топнула ногой.

Арминэ вспыхнула, но сдержалась.

— Почему? Арминэ очень хорошая девочка, — сказала Эвелинина мать, смущенно улыбаясь.

— Потому что и она мне будет завидовать. Мне все девчонки завидуют, все!

— Я тебе буду завидовать? — И Арминэ рассмеялась. — С чего это я буду тебе завидовать?

— А потому, что у меня есть папа, а у тебя — нет! — крикнула Эвелина, хлестнув по Арминэ злым взглядом.

Кровь схлынула с лица Арминэ. Она приоткрыла рот, словно ей стало вдруг трудно дышать, посмотрела на Эвелину широко открытыми глазами, они выражали боль, глубокое изумление — за что?..

— Вай, как ты могла сказать такое, негодница?! — опомнилась после минутной растерянности Эвелинина мать. — Чтоб у тебя язык отнялся! — И она больно ударила дочку по щеке. Та схватилась за покрасневшую щеку и заревела пуще прежнего.

Арминэ повернулась, медленно побрела к калитке. Что верно, то верно — она никому себя в обиду не давала, но перед лицом такой душевной черствости она, как правило, терялась и немела. Вот и теперь, расстроенная, она медленно брела домой, уставившись под ноги невидящим взглядом. Голова опущена, тощие руки, как плети, повисли вдоль тонкой мальчишеской фигурки. Яркий солнечный день внезапно показался померкшим, безрадостным. Горько было не то, что ей вдруг напомнили о гибели отца — этого она и не забывала никогда, — горько было то, что одноклассница оказалась способной на такую чудовищную жестокость, и как раз в минуту, когда она, Арминэ, отнеслась к ее беде со всем сочувствием, по-доброму… Какие люди есть на свете! На глаза Арминэ навернулись слезы. Она подумала: поколоти она сейчас противную Эвелину, все равно ей не стало бы легче, так было на душе тоскливо. Девочка закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться, крепко, до боли сжала в руке маленькую эмалированную чашку, в которой она должна была принести матери закваску для мацуна… И вдруг перед Арминэ встало лицо матери. Мама! Вот кто способен снять с нее эту ужасную тяжесть, давившую на грудь. Сейчас она расскажет обо всем маме, и день снова станет радостным, солнечным. И Арминэ зашагала к дому быстрее. Когда она вбежала во двор, мать возилась у железной печки под навесом летней кухни. Услышав шаги девочки, Маро повернула к ней голову.

— А я тебя совсем заждалась. Принесла закваску?

Внезапно при свете беспощадных лучей яркого солнца Арминэ увидела, как глубоко запали красивые карие глаза матери и какая глубокая печаль застыла в них. В черных волосах от висков протянулись серебряные нити — раньше она их у матери не замечала. «Как мама изменилась, постарела после смерти папы!» — пронеслось в голове у девочки.

— Принесла закваску? — повторила Маро.

— У них она тоже высохла, — бесцветным голосом неожиданно солгала Арминэ. Она опустилась на край деревянной тахты, покрытой старым паласом.

— Значит, вечером будем ужинать молоком. Вы-то с Наирой любите молоко, а вот Юрик терпеть его не может.

Услышав разговор матери со старшей сестрой, Наира и Юрик, игравшие неподалеку, подбежали.

— Вай, мацуна не будет? — разочарованно спросил мальчик, обхватив колени матери и задрав курчавую голову.

— Не нашли закваски. — И Маро потрепала его по волосам.

— А я хочу мацун, а я хочу… — канючил малыш.

— Мацун будет завтра. А на сегодня у меня есть для вас плов из баранины. Идемте, я вас накормлю: пора уже обедать.

Маро взяла Наиру и Юрика за руки и повела их в дом. Но через несколько минут она высунулась из окна застекленной веранды и крикнула Арминэ:

— Иди и ты поешь с нами!

— Мне что-то не хочется, мам…

Когда спустя некоторое время Маро вышла из дому, Арминэ все еще сидела ссутулясь на краю тахты, свесив худые руки между колен. Правая рука по-прежнему сжимала эмалированную чашку. Взгляд устремлен куда-то вниз, под ноги. Маро внимательно стала всматриваться в лицо старшей дочери. Она подошла к ней, откинула со лба кудряшки, упавшие на глаза.

— Ты что это такая?.. Заболела или расстроена чем?..

Девочка отрицательно покачала головой, но еще больше поникла.

Маро с тревогой посмотрела на дочь.

— А чашку зачем держишь в руке? Дай-ка сюда, я поставлю на место.

Арминэ с безучастным видом протянула матери чашку, та взяла и поставила на полку, висевшую на стене сарая. И тут Маро, случайно кинув взгляд на соседский двор, заметила приезжего светловолосого мальчика: он стоял за оградой и украдкой наблюдал за ними.

— Как тебе имя? — спросила Маро на ломаном русском языке.

— Коля. — Мальчик подошел поближе к ограде.

— Ты по-армянски говоришь? — спросила его Арминэ.

— Говорю, но плохо.

— Где ты научился?

— А когда ездил на каникулы в горы — к тете Гале и дяде Хорену.

— Скучно здесь? — спросила Маро Колю.

Мальчик кивнул. Арминэ с любопытством рассматривала его.

— Послушай, Арминэ, — обратилась к ней мать по-армянски, — чем сидеть вот так, без дела, посадила бы его на велосипед и показала ему наш поселок. Все-таки как-никак, а соседский гость. — И Маро приветливо улыбнулась мальчику.

Глаза у Арминэ оживились.

— Хочешь покататься на велосипеде? — спросила она мальчика на хорошем русском языке. У нее по русскому всегда были одни пятерки.

— Хочу… — Мальчик широко улыбнулся ей. — А как к вам?.. Где ваша калитка?

— Да зачем тебе калитка? — улыбнулась девочка. — Махни через забор и все.

Коля перелез через ограду, и Арминэ пошла в сарай за велосипедом. Ребята уже выходили на улицу, когда Маро вдруг крикнула:

— Ты не ходила еще сегодня за хлебом?

— Нет еще.

— На, возьми деньги и авоську, будешь проезжать мимо Сусанны — зайди и купи пару матнакашей. — Маро протянула подбежавшей дочери пятерку и сетку. Та сунула все это в карман старых джинсов и побежала догонять Колю, который уже вывел велосипед на улицу.