Внутри оказался длинный коридор, который вел в маленький холл с несколькими закрытыми дверями. Полы «украшал» потертый желтый паркет ёлочкой. Стены были окрашены терракотовой краской. Потолок высоченный, под ним слегка покачивались на цепях небольшие люстры со стеклянными плафонами в виде огромных шишек.
В стене слева обнаружилась ниша, закрытая перегородкой, сооруженной из дерева и стекла. На мутной полупрозрачной поверхности кто-то прилепил листы бумаги – объявления. За ними угадывался силуэт человека. В нижней части стекла на уровне груди находилось полукруглое отверстие-окошко. Проход между перегородкой и противоположной стеной перекрывал стальной турникет.
Объявления над отверстием в перегородке гласили: «Вход СТРОГО по пропускам!», «Проход с самокатами и велосипедами категорически ЗАПРЕЩЕН!», «АНТИКАСЯНУ САМВЕЛУ ХАЧИКОВИЧУ посещение здания строго воспрещено! В связи с его недостойным поведением», «Склоняйтесь к окну вахтера аккуратно – сверху прыгает КОТ».
Изучив эти инструкции, Лида убедилась в отсутствии поблизости кошек, склонилась над окошком и заглянула внутрь.
За стеклом обнаружилась миловидная старушка. Она сидела в кресле, застеленном старым серо-зеленым клетчатым пледом; перед ней на столике был раскрыт толстый разлинованный журнал, в который бабуся, видимо, записывала имена визитеров, не имевших пропуска. За кончик ее носа цеплялись круглые очки, поверх которых пожилая работница проходной взглянула на лицо в окошке и ласково спросила:
– Милочка, ты к кому?
Лиде пришлось назвать пароль:
– Я девочка из Аламбо. Приехала поступать.
Бабушка улыбнулась, словно собственной любимой внучке, и медовым голосом произнесла:
– Как хорошо, что ты добралась из такой дали, моя хорошая!
«Всё-то у этой „привратницы“ хорошо!»
– Как тебя записать? – пожилая женщина взяла ручку и занесла ее над страницей журнала на столе.
«Архаизм», – пришло в голову Лиде, а вслух она произнесла:
– Лидия Уткина.
– Хорошо, хорошо, Лидочка! Та-а-а-а-а-ак… – Бабушка старательно вывела имя и фамилию девочки между линейками круглым детским подчерком. Потом достала из ящика стола маленькую бумажку и так же медленно и аккуратно вписала в нее: «Лидия Уткина». Синяя треугольная печать на листочке уже была. – Вот, держи, моя хорошая! («Вот опять!») – старушка протянула бумажку Лиде. – Теперь тебе к Северному, Сиднею Эдуардовичу. А это твой пропуск.
Не теряй! Первым делом покажешь пропуск вахтеру: он на стуле в следующем зале сидит. Пройдешь коридором, будет дверь справа. Он мужчина старый и суровый, порядок любит. Потому сидит там и приглядывает, чтобы все правильными маршрутами следовали, в случае чего – направляет согласно имеющимся пропускам… А вот с Мальвиной тебе пропуск не поможет. Тут только характер.
Слова старушки были загадочными, но Лида не стала переспрашивать: решила, что по ходу дела разберется.
– Ну, иди, с богом, иди.
Кажется, бабушка вслед перекрестила гостью… Или померещилось Лиде?! Так или иначе, на панели турникета засветилась зеленая стрелочка, указывая вперед. Девочка прошла, оттолкнув с дороги холодную металлическую трубку, далее по коридору, приблизилась к очередной двери и потянула за массивную ручку.
В следующем помещении было довольно темно и очень тихо. Но даже в полумраке оно поражало размерами. К далекому потолку уходили колонны в виде параллелепипедов. В стенах угадывались ниши с дверями. Лида успела насчитать их в поле зрения восемь, когда ее приветствовал надтреснутый мужской голос:
– Куда?!
Девочка повернулась на звук и сделала шаг вперед. Обладатель голоса сидел за ближайшей колонной на красном стуле с металлическими ножками, упиравшимися белыми пластиковыми колпачками в стоптанные, расчерченные царапинами серые каменные плиты пола. Свисающие с узкого лица длинные «шоколадные», с небольшой сединой усы приподнялись, когда мужчина вопросил второй раз:
– Пропуск есть?!
Лида внимательнее рассмотрела этого «хозяина зала»: человек в летах, высокий и худой, сутулый, в потертом кофейного цвета костюме, чагравых ботинках, лицом оттенка пола, исчерченным, как и тот, сеточкой полосок-морщинок.
Шатен – хоть и пожилой, но густые прямые волосы, как и усы, почти без проседи.
Лида не стала дожидаться третьего окрика и протянула свой свеженький бумажный пропуск.
Вахтер долго изучал прямоугольник, держа вверх тормашками. Тщательно проанализировав документ таким образом, мужчина вернул его в нормальное положение и снова углубился в исследование.
Девочка терпеливо ожидала окончания процедуры.
Внезапно вахтер издал звук – то ли крякнул, то ли скрипнул… повернул пропуск к себе обратной стороной и принялся рассматривать ее – разлинованную, но незаполненную.
Наконец, не отрываясь взглядом от бумаги, этот странный тип задал новый вопрос:
– К кому?!
Отметив про себя, какой же у него препротивный голос, Лида в противовес ему отвечала звонко и бодро, наслаждаясь звучным эхом, долго не затихавшим где-то вверху и вдали:
– Я к Сиднею Эдуардовичу Северному!
Неожиданно вежливо вахтер проскрипел, указав на одну из ниш:
– За теми дверями иди прямо и потом налево по коридору, найдешь приёмную… Ну, там написано. Не заблудишься, кроха. Давай, иди, иди… – Напутствуя посетительницу таким образом, мужчина достал карандаш, сделал отметку на незаполненной стороне пропуска, вернул его Лиде и, не вставая со своего стула, мягко, но настойчиво подтолкнул девочку к нужному выходу из зала.
Лида отправилась в путь, указанный усачом, попутно размышляя, куда ведут остальные двери из «колонного зала». «Или откуда? Это смотря с какой стороны смотреть…» Скоро она добралась до приемной, которая больше напоминала предбанник. За столиком на крутящемся стуле восседала девушка с зализанными светло-русыми волосами, собранными в конский хвост, одетая в шерстяное пепельного цвета платье. На носу были очки в синей оправе в форме прямоугольников. В глаза бросалась стоящая перед ней пластмассовая табличка, где черным по бледно-желтому было указано: «Мальвина Грозенко», а мелким косым шрифтом допечатано: помощник заместителя проректора.
Точно напротив входа в приемную была еще одна дверь, обитая плотным матовым материалом орехового цвета, с медной табличкой: «С. Э. Северный, заместитель проректора по работе с талантливой молодежью». За спиной секретарши через окно открывался вид на колышущуюся зелень яблоневой аллеи.
«Вот там красота! А тут…» – подумала Лида, но сейчас ей было не до лирики.
– Здравствуйте! – обратилась она к третьей «привратнице» на пути к цели. – Здесь приемная?
Последовал презрительный ответ:
– На двери написано! Вы к кому?
– Так это тоже на двери написано: к Сиднею Эдуардовичу!
– По какому вопросу?
– По личному. Девочка из Аламбо. Вот и пропуск. – Лида вытянула вперед бумажку с синим треугольником.
– Не могу пустить: Сидней Эдуардович занят. Сегодня он не принимает. Приходите завтра.
«Да, конечно, завтра! Или, может, никогда?! И зачем было спрашивать, по какому вопросу, если не принимает? Сейчас я тут устрою!» – решила Лида и атаковала «привратницу»:
– Вам придется меня пустить! Он очень рассердится, что меня не провели к нему немедленно! Он ждет меня! И если бы вы поняли, откуда я, не стали бы задерживать!
– Откуда-откуда… Знаем откуда! Грина читали. Так что Аламбо ваше вымышленное, можете мне им не тыкать! – отмахнулась помощница от протянутого ей листочка.
– Да что уж, я сама… – Лида шагнула к входу в кабинет Северного.
С удивительным проворством хозяйка «предбанника» выскочила из-за стола и, моментально оказавшись между Лидой и ореховой дверью, застыла, упершись руками в бедра: к обороне готова! Теперь стало видно, что девица высока и широкоплеча, как пловчиха. Глаза за толстыми линзами серые, холодные и злые. А голос стал просто ледяным:
– Я всё сказала! Ты не пройдешь! – Помощница была непробиваема.