Есть, разумеется, соблазн связать приём наркотика и начало литературной деятельности. Скорее, всё же рассказ появился на основе прослушанных в университете лекций.

«Наркомания по необходимости» возникла у Булгакова летом 1917 года, когда он уже работал земским врачом в селе Никольское.

По версии, которая описана в рассказе «Морфий» и в воспоминаниях Татьяны Николаевны, «привезли ребенка с дифтеритом (…) Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит: “Знаешь, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку”. Я его предупреждала: “Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах”. Но он всё равно: “Я сделаю”. И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный… А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: “Зови Степаниду”. Я пошла туда, где они живут, говорю, что “он просит вас, чтобы вы пришли”. Она приходит. Он: “Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий”. Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же не может возражать, он же врач… Опять впрыскивает. Но принесла очень мало морфия. Он опять… Вот так это и началось».

Морфий в то время был основным обезболивающим средством (он и сейчас так используется). Есть, кстати, версия, что морфий Булгаков мог попробовать ещё весной 1916 года – на фронте. Однако никаких подтверждений этому нет.

Любопытную информацию опубликовала Ольга Жук в статье «М. Булгаков и Де Квинси: история одного сюжета»: «Наркозависимость среди врачей и медицинского персонала явление нередкое, более того, привычное и вполне понятное, легко объяснимое. Немецкий врач и фармаколог профессор Луис Левин в 1924 году приводил данные о морфинизме среди европейских медиков: это 40,4 % врачей и 10 % их жён. С одной стороны, врачи понимают, что они делают, понимают они и как лучше использовать терапевтический потенциал наркотика. Но врачи ещё в большей степени, чем остальные, имеют склонность к самообману, полагая, что они контролируют ситуацию (наркотик), а не наркотик контролирует их. С другой стороны, неограниченный и даже ограниченный доступ к наркотикам – этически, научно и фактически позволяет проводить эксперименты и манипуляции на себе».

Кстати, Татьяна Николаевна тоже принимала морфий в Никольском – Булгаков ей дал, когда у неё были сильные боли в животе. Но: «я отвратительно себя чувствовала после этого. Не то чтобы возбуждение какое-то, сонливость. И началась рвота. А он – прекрасно».

В Киев Булгаков вернулся законченным наркоманом. Выглядел очень плохо, был вспыльчивым, постоянно требовал от жены морфий. Даже пытался стрелять в неё.

Лечением (не прямым – косвенным, через жену) Булгакова занялся друг семьи, а в будущем – отчим писателя, доктор Иван Воскресенский. Он предложил разбавлять морфий дистиллированной водой. Удивительно, но этот нехитрый приём привёл к позитивному результату – весной 1918 года (по другим предположениям – весной 1919-го) Булгаков от наркомании полностью вылечился и смог открыть венерологическую практику.

Понятно, что просто замена наркотика водой привести к такому эффекту не могла. Булгаков сам хотел избавиться от наркомании. Он понимал, что его обманывают, и активно участвовал в этом обмане.

Врачи, кстати, отмечают высочайшую клиническую достоверность «Морфия». Автор всё или почти всё описал предельно честно… Есть также мнение, что наркотические элементы есть и в бреде больного тифом Турбина в «Белой гвардии», но, например, Юрий Виленский в книге «Доктор Булгаков» считает, что это не так.

Осенью 2015 года группа ученых из Израиля и Италии проанализировала 127 случайным образом отобранных страниц оригинальной рукописи «Мастера и Маргариты», которые были проданы на аукционе в 2014 году. В статье для журнала Journal of Proteomics они утверждают, что на страницах обнаружено высокое содержание морфия, который мог попасть на бумагу через пот и слюну.

Так что же, действительно правы те, кто утверждает, что Сатана являлся Булгакову в наркотических видениях?

Нет. Наибольшая концентрация морфия встречается на страницах из глав, работу над которыми мастер продолжал до последних дней жизни (порядок редактирования известен по дневнику Елены Сергеевны Булгаковой).

Работу над романом Булгаков начал в 1928 или 1929 году. В первой редакции это был «Роман о дьяволе» (названия менялись) – сатирическая фантасмагория. Среди действующих лиц тогда не было ни мастера, ни Маргариты. В начале 1930 года Булгаков свой незаконченный роман сжёг.

В 1933 году он возобновил работу над романом, но в октябре, после ареста Николая Эрдмана, опять сжигает часть черновиков. Работа, однако, продолжалась, и роман был в основном закончен в мае 1939 года. Булгаков всё равно был им недоволен и продолжал редактирование до 16 января 1940 года. После этого работать он уже не мог. 10 марта Булгаков умер.

Считается, что роман так и остался незаконченным. Например, ряд авторов указывают на то, что в окончании романа присутствуют несколько вариантов сцены смерти мастера и Маргариты.

Так при чём же тут морфий? При том же, что и в Никольском – в сентябре 1939 года Булгаков внезапно начал слепнуть. Довольно быстро был поставлен диагноз – гипертонический нефросклероз, из-за которого умер его отец.

Смерть была очень мучительной. Друг писателя, драматург Сергей Ермолинский, вспоминал: «Обычные дозы снотворного перестали действовать. И появились длиннющие рецепты, испещрённые каббалистическими латинизмами. По этим рецептам, превосходившим все полагающиеся нормы, перестали отпускать лекарства нашим посланцам: яд. Мне пришлось самому пойти в аптеку, чтобы объяснить, в чём дело».

Сильнейшим болеутоляющим средством являлся морфий. Булгаков принимать его не хотел, но другого выхода не было…

Однако влияния на сюжет книги вынужденный морфинизм последних дней писателя не оказал. Повторимся, что книга в целом была дописана до обострения.

Лидия Яновская пишет: одна ценительница Булгакова «начала своё письмо к Т.Н. с прочувствованной речи на ту же тему: вот… вы прошли рядом с великим писателем… не поняли… не разглядели… Взбешённая Татьяна Николаевна отправила полученное письмо своей корреспондентке обратно». Т.Н. – первая жена писателя, Татьяна Лаппа (Булгакова, Кисельгоф).

Если во всей этой истории есть кто-то недооценённый, то это сама Татьяна Николаевна. Да, она не понимала художественных замыслов своего мужа и, в результате, он «Белую гвардию» посвятил не ей, как это изначально предполагалось, а Любови Белозерской. И даже контрамарку на «Дни Турбиных» не подарил. Да, она в сколько-нибудь узнаваемом виде в произведениях Булгакова не фигурирует, в отличие от Елены Сергеевны – Маргариты (впрочем, Белозерской в этом отношении тоже не слишком повезло – её домашнее имя (Лю)банга досталось собаке…). Но без неё, конечно, никакого писателя Булгакова не было бы. А возможно не было бы и человека.

Благодаря литературоведу и психологу Леониду Паршину у нас есть замечательная запись многочасового интервью с Татьяной Николаевной.

Родилась она 5 декабря 1892 (по паспорту – 1896) года в Рязани, в семье столбового дворянина, служащего казённой палаты Николая Николаевича Лаппа́ (ударение на последний слог, предки его были из Прибалтики). Отец в большой (шестеро детей) семье был авторитетный и культурный – участвовал в постановках любительских театров.

Семья часто переезжала – после Рязани был Екатеринослав, Омск и, наконец, Саратов. По тем временам – отнюдь не глухая провинция, а один из самых богатых и культурных городов Поволжья, наряду, например, c Нижним Новгородом.