5 октября 1926 года пьеса была поставлена на сцене МХАТ и стала сенсацией – на протяжении длительного времени «Дни Турбиных» были самым востребованным спектаклем театра, собиравшим огромные кассы.

На фоне пришедшей литературной славы Булгаков серьёзно сменил стиль жизни – не только приоделся, но также съехал с «нехорошей квартиры» на Большой Садовой, развёлся с Татьяной Лаппа и женился на Любови Белозерской.

Впрочем, период благоденствия был не особенно долгим.

К 1930 году произведения Булгакова перестали печатать. Были запрещены к постановке «Бег», «Зойкина квартира», «Багровый остров», спектакль «Дни Турбиных» снят с репертуара. 28 марта 1930 года он написал письмо Правительству СССР с просьбой определить его судьбу – дать право эмигрировать из страны, либо предоставить ему возможность работать.

18 апреля 1930 года в квартире Булгакова на Большой Пироговской раздался телефонный звонок. Звонил Сталин.

До последнего времени считалось, что Сталин и Булгаков никогда лично не встречались. Это не совсем так. Даже если исключить удивительное совпадение 1920 года, Сталин был большим любителем «Дней Турбиных», в литературе утверждается, что он смотрел спектакль не менее 15-ти раз (это неправда, но легенда красивая), а раз уж автора вызывали на сцену, то Сталин его видел. Но говорили они, документально, только один раз.

Во время телефонного разговора Сталин предложил подать заявление во МХАТ, на пост режиссёра. Булгаков подал. И его, разумеется, взяли.

Булгакова считают «любимым драматургом Сталина».

Объективные основания для этого есть. Обычно, приводят в пример ситуацию с «Днями Турбиных», а также то, что Булгакова, не скрывавшего своих не вполне советских настроений, не коснулись репрессии, под которые попали многие из его друзей и знакомых (здесь нужна ремарка – Булгаков не был сторонником коммунистов, но его нельзя назвать противником Советской власти – его устраивала любая прочная государственная власть).

Однако есть достаточно свидетельств того, что Сталин относился к «любимому драматургу» не так уж терпимо. Во всяком случае, большинство его пьес шли плохо, да и та же «Белая гвардия» в полном объёме при его жизни не была издана. В высшую литературную элиту СССР Булгаков не попал и квартиры в доме писателей в Лаврушинском переулке не удостоился. Для этого надо было прочно встать на партийную позицию, а Булгаков лишь мимикрировал – даже когда писал вполне большевистские либретто «Чёрное море» и пьесу «Батум».

В общем, Сталин относился к нему, как и к другим литераторам, потребительски – брал то, что считал нужным, давал то, что считал возможным. Опять же – в соответствии с заслугами. Так, как он их себе представлял.

Впрочем, осуждать Сталина тут не за что. Он ведь не только литературой занимался. Спасибо уже за то, что сохранил для нас Булгакова…

А что до цензуры… Под цензурой советские писатели подымались до нобелевских высот, как Шолохов. Без цензуры мы видим картину совершенно удручающую. Трудно избавиться от впечатления, что связь тут есть и она вовсе не в пользу свободы творчества.

В 1930–1936 годах Булгаков работал во МХАТе. Отношения с руководством театра складывались тяжело, да и как им быть лёгкими, если «Аристарх Платонович не разговаривает с Иваном Васильевичем с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года»?

В «Театральном романе» имелись в виду бессменные руководители МХАТ – легендарные Владимир Иванович Немирович-Данченко и Константин Сергеевич Станиславский. Сложные отношения между двумя директорами становились даже предметом разбирательства ЦК ВКП(б).

Сам Булгаков ценил Станиславского и как режиссёра, и как актёра, хотя не понимал его систему. В результате, Станиславский, после пяти (!) лет репетиций «запорол» «Мольера». Сняли его, правда, по идеологическим соображениям, но работа над спектаклем очень плохо отразилась на моральном (да и на физическом) состоянии драматурга.

Немировича-Данченко Булгаков, напротив, не любил, а именно он поставил на сцене его пьесу «Последние дни» («Александр Пушкин») в 1943 году. Это была его последняя работа на сцене…

Кстати, в «Театральном романе» говорится, что «у таких людей, как Аристарх Платонович, лет не существует». И это действительно так – Немирович-Данченко был знаком с… Дантесом!

Так или иначе, но после снятия c репертуара «Мольера» Булгаков перешёл в Большой театр, где работал либреттистом. Там обстановка была значительно здоровее, не было интриг. Зато руководство театра, в первую очередь – Самуил Самосуд, отнюдь не было склонно считаться с политико-идеологическими предпочтениями автора. В результате, Булгаков делал не то, что ему хотелось, а то, что было нужно. Ну и, понятно, страдал.

Впрочем, надо понять правильно – Булгаков не был рыцарем в сверкающих доспехах. Он понимал правила игры и шёл навстречу пожеланиям цензуры. Писал, иногда, и совершенно верноподданические произведения. В том же «Батуме» не первое десятилетие ищут тщательно замаскированную идеологическую диверсию, которая спровоцировала запрет пьесы. А никакой диверсии не было – просто культ уже забронзовел и образ молодого Сталина на сцене был не к месту… Во всяком случае, таково было официальное объяснение отказа в постановке.

Именно в эти годы Булгаков сосредотачивается на написании своего «закатного романа» «Мастер и Маргарита».

Его верным помощником в это время была его третья жена – Елена Сергеевна Шиловская (в девичестве – Нюренберг), которую он в 1932 году отбил у высокопоставленного военного (генерал Евгений Шиловский вторым браком женился на дочери писателя Алексея Толстого, но до конца жизни считал нужным обеспечивать свою бывшую жену).

Михаил Афанасьевич Булгаков умер 10 марта 1940 года от наследственного гипертонического нефросклероза. Похоронен на Новодевичьем кладбище. На его могиле стоит камень, ранее бывший надгробием его любимого писателя – Николая Васильевича Гоголя.

По свидетельству Павла Попова: «Михаил Афанасьевич пережил душевный перелом 15 февраля 1920 года, когда навсегда бросил медицину и отдался литературе». Булгаков в то время вёл счёт по старому стилю, по новому же датой рождения писателя Булгакова является 28 февраля.

Попов не поясняет, что именно такого случилось с Булгаковым в этот день, но булгаковеды полагают, что биограф ошибся. 15 (28) февраля 1920 года ничего особенного с Булгаковым не случилось, зато во Владикавказе вышел первый номер газеты «Кавказ», в котором Булгаков числился журналистом. Кроме него там работали Юрий Слёзкин, Александр Амфитеатров, Дмитрий Цензор и другие, уже довольно известные журналисты и писатели.

К решению же отказаться от врачебной карьеры он подошёл ещё раньше. Свой ход мыслей сам Булгаков излагает в автобиографических «Необыкновенных приключениях доктора» так: «Довольно глупости, безумия. В один год я перевидал столько, что хватило бы Майн Риду на 10 томов. Но я не Майн Рид и не Буссенар. Я сыт по горло и совершенно загрызен вшами. Быть интеллигентом вовсе не значит обязательно быть идиотом… Довольно! (…) Проклятие войнам отныне и вовеки!» Последнее предложение ключевое – по особенностям своего образования Булгаков неминуемо становился военным врачом при любой власти. А именно участия в войнах он и хотел избежать (но в 1930-е годы состоял на воинском учёте и просил себя с него снять по причине полной деквалификации).

Опыт участия Булгакова в Гражданской войне сам по себе интересен, но в особенности он интересен, если учесть, что к журналистике (пока ещё только к журналистике) он пришёл во время службы в армии Антона Деникина.

События «Белой гвардии» заканчиваются в феврале 1919 года. В Киев входят большевики. Что же происходит с Булгаковым дальше?

Увы, дальше всё покрыто мраком неизвестной тайны – сам Булгаков, естественно, старался этот период в документах не освещать (даже при том, что, в отличие от Валентина Катаева, он, как врач, непосредственно в боевых действиях не участвовал). Его художественные произведения надёжным источником считаться не могут. Не очень точны и воспоминания Леонида Карума, который шурина недолюбливал. Потому булгаковеды тут вынуждены фантазировать.