Литмир - Электронная Библиотека

Егора позвали развлекать публику, но после первых выпитых рюмок о нём забыли, даже не дали высказаться в тосте. Помбур загрустил, примолк, раза два, не больше, приложился к рюмочке коньяка под закуску. Переместился ближе к Сценаристу и только для него как бы впервые завёл беседу под шумные выкрики товарищей по застолью.

– Хотите, значит, экзотики, господа этнографы-кинематографы и прочие, к ним примкнувшие? – куражился помбур Егор Плещеев, но с доброй усмешкой поглядывал только на Сценариста, для кого, собственно, и был весь сказ. – Пажалте, откушайте сибирских блюд, – шутливо претворил Плещеев свою историю о встрече в детстве с легендарной Царь-девицей. – Да-да. Имеется такой важный мифический персонаж в хантыйском эпосе. Вернее, встретился я в детстве с её наследницей, – уточнил помбур. – На всю жизнь запомнил дикарку. Чуть не пристрелила, дурная! История эта случилась лет двадцать назад близ Русскинской.

Из-за стола послышались пьяные выкрики коллег Егора по буровой, «друганов» Серёги из местной «братвы».

– Брехня!

– Хватит туфту гнать!

– Завязывай базар! Выпьем!

– Так ты трахнул девку? Или нет?

– Давай про Тунгуску!

– Что там взорвалось над тайгой?

– Кто с ним «тарелку» в небе видал?

– В геопартии?

– В восьмидесятых?

– Ага.

– Я видал, – словно недовольно, хрипло и внушительно откликнулся сутулый, хмурый, патлатый седой мужик в мятом, клетчатом пиджаке пошива фабрики «Большевичка28».

– Врёшь! – весело вскрикнул худой, пучеглазый, юркий болтун в рубашке расцветки «дикое поле» с местного «вещрынка», типаж, без которого, кажется, не обходится ни одно застолье. Этакая затычка во всех дырках.

– Да пошёл ты! – огрызнулся Хмурый. – Видал – и точка. И не я один, – и замолк.

Убеждать подвыпивших товарищей по застолью, что было в реальности, а что нет, – бессмысленно. В таких случаях или веришь рассказчику, или нет. Проверить-то невозможно.

– Огненные шары в районе Отортена и до гибели группы Дятлова видели многие. Местные манси, туристы, военные и даже зэки из ближайшей зоны, – попытался поддержать заезжий Сценарист протухающий интерес собравшихся, но оживления в перекошенных лицах выпивох не заметил.

Егор примолк, извинительно глянул на московского гостя. Тот мотнул ему головой в сторону выхода, мол, уходим, нечего тут делать.

Увлекательную историю Егор досказывал специально для дотошного, любопытного Сценариста на следующий день, когда помбур зазвал гостя Югры на прощальный «опохмел» в рабочее общежитие.

Тёмные лестничные переходы они преодолевали будто в жутком квесте. С этажей доносилась ругань жильцов, грохот шагов по дощатому полу. Казалось, солдаты всей казармой бегали, топотали в кирзовых сапогах. И вонь!.. Невыносимма вонь накрывала с головой и заволакивала уши до звона. Запах в общежитии представлял собой гремучую смесь мужского пота, нестиранных портянок и отходов, пищевых и естественных, человеческих.

– Не самое лучшее место для доверительных бесед, – посетовал Сценарист, пока они забирались по лестницам на пятый этаж.

– Согласен, – ответил Егор извинительным тоном, – но там я храню некоторые свои записи, самые для меня важные и дорогие. Никак не оставляет чувство страха с тех пор, когда «органы» у нас с отцом в квартире устроили обыск. Рассказывал об этом…

Без приключений прошли длинный затемнённый тоннель коридора со множеством дверей и скрылись за одной из них.

Крохотный пенал-комнатку в старой панельной пятиэтажке выделили коллеге Егора, молчаливому и угрюмому пультовику Игонину, матёрому холостяку и бабнику. Но пользовались «лёжкой» все, кому было известно, где хранится ключ от «комнаты свиданий». Сам Игонин в свободное от вахты время мог смотаться к своим многочисленным любовницам хоть в Салехард, хоть в Лабытнангу и даже в Петропавловск-Камчатский. Благо приличные заработки позволяли.

Комнатка нечасто проветривалась. Спёртый воздух удалось разбавить свежим сквозняком после открытия форточки. Не успели они расположиться на продавленных подушках тахты в склепе холостяка с ободранными обоями и покрывалом на гвоздниках, вместо штор. В дверь начали тарабанить кулаком с требованием «занять до получки полтос», с предложением «сообразить на троих». Мужские хриплые голоса сменялись, но стандартные для мужского общежития просьбы и предложения оставались.

Минут через пятнадцать «игонинскую лёжку» оставили в покое. Тут только Сценарист понял: буровик специально пригласил его в это гнездо разврата, пьянства, человеческого прозябания, чтобы наглядно показать трясину местного бытия.

Ни воду для чая не стали кипятить в электрочайнике, ни минералку пить из запотевшей бутылки из холодильничка «Север». Московский хлыщ, Сценарист сидел на тахте, подавленный и молчаливый, покачивал головой с пониманием той мрачной атмосферы быта, в какой приходится сосуществовать Плещееву вместе с коллегами по бригаде.

Егор вытащил полиэтиленовый пакет из-под обеденного стола, где организовал тайничок для дневниковых записей, но потом передумал и сунул пакет обратно под стол.

– Не, – проворчал он, – бредни о нашей мрачной житухе вряд ли будут уместны в моей романтической истории. Надо будет сжечь записи.

– Встреча в детстве с Царь-девицей, – напомнил Сценарист с нетерпением.

– Да-да, – встрепенулся Егор и продолжил, начатый рассказ в ресторане:

– Посёлок Рускинская отстроили в советские времена. Местные партийцы пытались приучить к осёдлой жизни местный народ – хантов, манси, ненцев. Хотя я лично не принимаю значения слова «осёдлый» в обычном понимании. Ханты и так всю жизнь в седле, на нартах или снегоходах. Осёдлые, выходит, постоянно!

Когда строили посёлок, я тогда ещё не родился. Но если верить байкам сургутчан, вечные бродяги, рыбаки и охотники на три зимних месяца с удовольствием обжили первый многоквартирный дом, выстроенный по финской технологии. К весне поразъехались ханты по своим заимкам в лесах и на болотах, распродав финскую сантехнику и новомодную пластиковую обивку-сайдинг. От сургутской стужи такая прикрышка не спасала. Первый этаж дома долгое время служил охотникам зимой прибежищем: удобно было въезжать в квартиру на снегоходе прямо по сугробам через широкий проём окна гостиной.

Из первых переселенцев, дольше всех продержался в бревенчатом доме Нери́н-ики. «Нерин» – с хантыйского – «заика», а «ики» – старик. Мастеровой Нерин разобрал потолок «пятистенка», внутри избушки сложил чум – традиционное для хантов жилище из шкур оленей. Так и прожил в двойном жилище до самой смерти год или два…

В тот день спокойно побеседовать им так и не дали. Стуки в дверь и оры соседей по рабочей общаге возобновились. Пришлось уходить в гостиницу.

К сожалению, о предфинале этой необычной истории стало известно несколько лет спустя. Сценаристу о ней поведал водитель Клим, крепыш со смешной фамилией Ципко́ с местного телеканала «ИнформТВ», кто обслуживал группу, на этот раз на съёмках документального фильма о буровиках.

– Шекспир отдыхает, – проворчал Клим на вопрос о судьбе Егора.

– В каком смысле?

– История почти про Рому и Жульету. Даж круче!

Пока добирались из Ханты-Мансийска в Сургут, по заторам размытой дороги, через вантовый мост через Обь, что открывали как раз при съёмках телесериала «Золото Югры», Клим довольно скупо поведал о трагической судьбе Плещеева. Остальное Сценарист домыслил, разведал, расспросил очевидцев, дополнил своими предположениями, и не только сам. Многое почерпнул из хаотических записей Егора Плещеева, которые он доверил ему прочитать при знакомстве.

Объединяя рассказы помбура Плещеева, «предфинальный аккорд» водителя Клима Ципко́ в одно повествование, Сценарист предложил свой вариант пересказа в жанре, как он сам определил, «мистический реализм».

При этом, разумеется, традиционно стоит предупредить придирчивого читателя: все события вымышлены, совпадения с реальными людьми совершеннейшая случайность.

вернуться

28

Московское открытое акционерное общество «Большевичка» – одно из старейших и крупнейших в России предприятий швейной промышленности.

10
{"b":"829974","o":1}